Но нам было до этого дело: ведь Андрей Никитич сказал, что мы должны бороться за человеческие организмы и воздвигать «фабрику здоровья». Вот мы и воздвигали!.»

А потом раздавалось ровное, неторопливое стрекотание мопеда, и на пляж прикатывали Саша с Липучкой. Они привозили толстые, тяжёлые кипы газет и журналов. И все им были очень рады, все вскакивали со своих насиженных или, точнее сказать, налёженных мест, поспешно лезли за мелочью в пляжные сумки и кошёлки, а потом по всему берегу начинали шелестеть страницы, и ветер широко раскидывал в стороны крылья газет, и казалось, будто какая-то птичья стая неожиданно приземлилась возле реки.

Ну, а если у кого-нибудь случайно не было при себе денег, Саша и Липучка давали газеты в долг, – как говорил наш киоскёр, «с непременной последующей оплатой». Так было уже третий день, и никто ни разу не обманул доверчивых членов Общественного совета. Даже наоборот, у Саши с Липучкой оказалось восемь лишних копеек, которые неизвестно кто переплатил.

Потом Саша и Липучка быстро окунались в реке (точно так, как советовал Веник с дедушкиных слов!) и, совсем не отдохнув на пляже, вновь укатывали в город. Мы с Кешей знали, куда они так торопились. В эти дни у них было очень важное дело: они ездили по всем домам и собирали у ребят интересные книги для нашей будущей общественной библиотеки, которую мы решили назвать так: «Прочти – и передай товарищу!» Андрей Никитич как-то рассказывал нам, что на фронте, во время войны, были листовки и газеты с таким обращением наверху, и хоть сейчас было мирное время, но нам всем очень понравились эти слова: «Прочти – и передай товарищу!»

Когда утро уже начало потихоньку переползать в полдень, а солнечные лучи уже почти совсем перестали быть полезными и понемножку начали «вреднеть», Кешка отложил в сторону полевой бинокль и сказал:

– Это никуда не годится! Саша с Липучкой и даже Веник работают, а мы с тобой валяемся тут без всякой пользы…

– Но ведь Андрей Никитич сказал нам, что вполне стоит так вот просидеть без всякого дела хоть тридцать дней, чтобы на тридцать первый кого-нибудь выручить из беды. Он же сказал, что у нас с тобой «задание особой важности»!

Потом я вспомнил ещё и другие слова Андрея Никитича.

– А он ведь ещё поручил нам провести эту самую… Как уж он сказал? Ага, вспомнил: «просветительную работу среди купающихся»! Помнишь? Он же сказал, что мы должны объяснить им, где безопасно плавать, а где просто-таки смертельно опасно! Давай займёмся этим делом, а? Пока ещё все по домам не разошлись…

– Что ж, мы с тобой прямо вот так, в трусиках, станем посреди пляжа – и будем читать лекцию? Венику хорошо: он спрятался себе в будке – и никто его не видит.

Вдруг голубые Кешкины глазки сузились и заблестели, предвещая очередную идею. И голос его сразу поважнел.

– Ну так вот, Шура. Слушай-ка меня внимательно. Я знаю, как нам обратить на себя внимание. Возникла одна мыслишка… Ты должен будешь на время пожертвовать собой, чтобы обеспечить безопасность всех этих отдыхающих тружеников.

– В каком смысле… пожертвовать?!

– Стать утопающим! Всего на несколько минут. Ты плаваешь хорошо?

Когда-то Саша уже интересовался этим. И я вновь вспомнил совет моего московского школьного приятеля: если не хочешь сказать ни «да», ни «нет», то пожми неопределённо плечами – все подумают, что хотел сказать «да», но поскромничал. Я так и сделал: неопределённо пожал своими голыми плечами, которые от нашего долгого дежурства под солнцем уже стали кое-где лупиться, облезать и покрываться сквозь первый загар неровными, розовыми островками. Я, как и в прошлом году, не умел плавать каким-нибудь определённым стилем, а умел только по-собачьи…

– Ну, вот видишь, – сказал Кеша, – для тебя, значит, всё это будет абсолютно безопасным: смело заходи в глубокое место, незаметно держись на воде, а сам кричи во всё горло: «Ой, утопаю! Ой, дно потерял! Ой, никак не найду! Ой, спасите, помогите!» И пузыри пускай!

– Как это я буду их пускать?

– Носом и ртом! Очень просто: погрузись в воду и воздух посильней из себя выдувай, а на поверхность будут пузырьки выскакивать. Первый признак утопающего!

«И зачем я согласился быть Кешкиным помощником? Лучше бы раздавал себе спокойно газеты на пляже или собирал книжки для нашей общественной библиотеки. Лень-матушка меня погубила: захотелось на солнышке поваляться!» От всех этих мыслей физиономия у меня, наверное, стала печальная, что очень не понравилось Головастику.

– Боишься, что ли? Или стесняешься? Тогда давай я буду тонуть, а ты меня спасай! Пожалуйста, мне не жалко…

«Этого ещё только не хватало! Я своим собачьим стилем поплыву ему на помощь, а весь пляж будет смотреть на эту картину… Что же делать?» – думал я, с грустью поглядывая на Белогорку, которая за внешним своим добродушием прятала обман и коварство, о чём мы и должны были предупредить отдыхающих.

– В общем, так. Я сейчас буду тонуть, – снова начал объяснять мне Кешка, – а ты прямо прыгай с этой глыбы в реку, тут место глубокое – не разобьёшься… Проплывёшь немного под водой и около меня вынырнешь на поверхность. Согласен? Волосы у меня коротенькие, так что ты за них не хватайся, а прямо за шею меня рукой обхвати и волоки к берегу.

– Это можно, – промямлил я. – И прыгнуть, и нырнуть, и даже вынырнуть обратно… И за шею тебя обхватить нетрудно. Только ведь это будет не по правилам. Полагается утопающих за волосы к берегу тащить. А у меня волосы подлиннее, ухватиться за них будет легче, – так что давай уж лучше я собой пожертвую!

И с этими словами я быстро и решительно пошёл жертвовать собой… Шёл я с таким видом, что Головастику стало жалко меня, И он, поспевая рядом, объяснял:

– Ты пойми, Шура, ведь через полмесяца комиссия приедет. Из областного центра!

– Какая комиссия? – спросил я таким безразличным голосом, словно то, что случится через полмесяца, меня уже не могло интересовать.

– Ну, комиссия, которая будет итоги соревнования подводить: кто победил – мы, Белогорск, значит, или Песчанск, который в тридцати километрах отсюда. И выполнение обязательств будет по всем пунктам проверять!

– Каких там ещё обязательств? – вяло поинтересовался я.

Головастик от жалости стал объяснять мне всё очень подробно:

– Ну, тех обязательств, которые мы на себя брали. А там, между прочим, записано: «Добиться полной безопасности купания отдыхающих». Вот когда они нас все на пляже окружат, я им и покажу, где можно плавать, а где опасно… Ведь Веник же из своей будки показать им ничего не может, он только так, на словах, может объяснить. А этого недостаточно! Стало быть, нам нужно всех их вокруг себя собрать, чтобы, как это записано в наших обязательствах, «раз и навсегда предотвратить все несчастные случаи на воде»!

– Значит, мой случай будет последним?

– Самым последним!

– Хорошо. Тогда забери мою повязку…

– Ну, да… это верно: неудобно как-то с такой повязкой тонуть. Член Общественного совета – и вдруг пузыри пускает! Давай её сюда.

Я снял с руки красную повязку и вошёл в воду, которая показалась мне очень холодной, хоть солнце с утра уже успело её нагреть.

«И как это я вдруг, ни с того ни с сего, начну орать? – думал я, медленно погружаясь в воду. – Стыдно как-то… В реке столько девчонок – и ни одна из них не кричит, а я вдруг заору: „Ой, потерял дно! Ой, никак не найду!..“. Очень стыдно. Но это же нужно для общего дела? Значит, я должен орать во всё горло, пока Кеша меня не спасёт!»

Возле меня плескались и отфыркивались отдыхающие труженики разных возрастов: и повизгивающие малыши, и даже старички, которые, как я заметил, всегда получают от купания самое наибольшее, удовольствие – молодость они, что ли, в воде вспоминают? Тут в голову мне неожиданно пришла тревожная мысль: «А если меня спасёт кто-нибудь другой? Какой-нибудь блаженно отфыркивающийся старичок или (еще хуже!) какая-нибудь ловкая девчонка? Пока Головастик будет красиво прыгать с рыжей глыбы, на которую он, проводив меня, уже успел вернуться, – кто-нибудь другой схватит меня за волосы и потащит на берег! Нет, я должен тонуть в абсолютно безлюдном месте…»