— А что с ними, мой господин? — Энтеми удивленно пожал плечами.

— Меня интересует еда и хорошая бадья с водой, чтобы смыть с себя кровь, грязь и пот! — добавил я в голос льда, несколько надменно осматривая его с головы до ног, как бы показывая ему, что он тоже выглядит нелицеприятно.

— Ох, простите меня, мой господин! — Он вскочил с места, низко склонившись в поклоне. — Я все организую, не извольте беспокоиться. Позволите идти, барон?

— Да, не забудьте пригласить капитана и… сквайр… — Я посмотрел на заснувшую Ви. — Распорядитесь перенести вещи Пестре ко мне.

— Слушаюсь, мой господин. — Еще раз поклонившись, он вышел.

Капитан Гарич был высоким разбойного вида мужиком, неуверенно мнущимся у входа. Побитые доспехи, ошметки рваной кольчуги, всклокоченные волосы и многочисленные раны с кровоподтеками. Впрочем, зато рука уверенно и твердо сжимала рукоять меча на боку, похоже, профессионал.

— Мой господин! — Низкий поклон. — Вызывали?

— Да, проходи, садись к столу. — Я не стал вставать, устал неимоверно. — Рассказывай, что осталось, изложи свои мысли: что мы можем сделать?

Он замялся, покраснев, похоже, капитану не дозволенно сидеть при господине, ладно, это упущение спишем на усталость и суматоху дня. Он медленно все же подошел, присаживаясь рядом и не глядя мне в лицо.

— Мой господин, — начал он неуверенно, — хоть мы и победили, но нас мало, мы очень устали, не думаю, что нам стоит вести преследование.

Так вот что его беспокоит! Он решил, что я в ярости прикажу догнать Когдейра, кипя праведным гневом. Хотя, учитывая характер молодого барона, такое развитие событий вполне ожидаемо.

— Не беспокойтесь, капитан. — Я махнул рукой. — Меня сейчас меньше всего беспокоит месть, мне нужно знать, сколько точно нас осталось, способны ли мы отразить еще какую-нибудь подлую атаку, есть ли у нас возможность охранять лагерь или стоит немедленно сниматься, выдвигаясь в Касприв.

— Три десятка бойцов, конных, лошадей у нас много. — Он кивал своим мыслям. — Охрана лагеря организована из оставшихся пехотинцев. Спешить нам не нужно, нападения, думаю, не повторится, самые опасные у Когдейра были пикты, их мы полностью уничтожили, когда они ворвались сюда, в лагерь. Думаю, спешить нам не стоит, у нас много раненых, нужно задержаться еще, для похорон, и собрать все, что осталось от обоза.

— Хорошо, капитан. — Я кивнул, не имея возражений. — Я верю вам, лагерь за вами, с утра организуйте патрули, всю местность объезжать каждые два часа. Задержимся, сколько понадобится, свои действия обговаривайте со сквайром Энтеми. И, капитан, даже мышь не должна проскочить мимо вашего взгляда, головой отвечаете!

Он вскочил, низко согнувшись в поклоне.

— Разрешите выполнять, мой господин? — Как же это дико должно выглядеть: здоровенный мужик кланяется какому-то мальчишке.

— Да, идите, капитан.

Не успел полог шатра за ним закрыться, как вошли слуги, накрывая стол и выставляя на него всевозможную снедь и напитки, следом внесли деревянную бадью с водой, и появился Энтеми, под руководством которого стали заносить сундуки с вещами для Ви.

— Мой господин! — Сквайр задержался на входе. — Тело вашего батюшки омыли, ждем ваших дальнейших указаний.

Что я знал о том, как хоронят здесь? Помню, видел в Дальней на отшибе маленькое кладбище — ничего особенного, обычные могилки. После побоища деревенские закапывали тела без всяких огненных обрядов и громких речей. Хотя то обычные люди, а тут барон — не может ли получиться так, что здесь другая история? Скорей всего. Что я знал о знати? Если я не ошибаюсь, у подобного контингента должен быть какой-то семейный склеп в их замке.

— Сквайр, нужно доставить… отца домой. — Я невольно замялся, наблюдая за его реакцией.

— Господина Кофа, думаю, тоже? — Он нисколько не удивился, похоже, я попал в точку.

— Да, они были дружны с отцом.

Он вышел, оставляя меня одного. На сегодня, пожалуй, встреч достаточно, странно, но страх разоблачения ушел, похоже, неожиданное мое фиаско с этим маскарадом приобрело размах такой глобальной аферы, что от перспектив дух захватывало.

Меня не разоблачили приближенные к Каливару, а они не раз видели молодого барона! Пусть первоначально можно было бы списать все на шок, но сквайр — умный мужик, он должен был заметить, что я не тот, за кого себя выдаю. Неужели наше сходство с этим Ульрихом настолько близко? Хотя по прошлой своей жизни я помню, что все дети, кроме своих собственных, на одно лицо.

— Маленькая. — Я подошел к Ви, ласково погладив ее по головке. — Проснись, девочка.

Та встрепенулась, испуганно оглядываясь по сторонам, похоже, ничего не узнавая со сна.

— Тише, моя хорошая, спокойно. — Я успокаивающе продолжал ее гладить. — Тебе нужно поесть и умыться, потом опять ляжешь.

Пока она ела, сметая все со стола и подбирая крошки, я разгреб вещи Пестре, выуживая кружевную ночную рубашку. С Ви придется много работать: она совершенная дикарка, ест руками, может усесться на землю. Одно хорошо: как и настоящая дочь рыцаря, малышка плохо говорит из-за своего юного возраста.

На месте мы оставались еще полных два дня, за это время успев собрать разгромленный лагерь, похоронить убитых, составить обоз к утру третьего дня и неспешно выдвинуться в сторону Касприва.

За эти дни я настолько осмелел, входя в роль барона, что позволял себе покрикивать на всех в лагере, исходя из мысли, что дурная память дольше хорошей, а настоящий Ульрих фон Рингмар был еще тем засранцем.

Мне подвели коня, громадного, прыткого, черного как смоль, недобро косящегося на меня умным взглядом. Верховой езде я в свое время обучался, мы как-то с товарищами были с отдыхом на Байкале, где совершили двухнедельный переход на лошадях, но вот те смирные лошадки даже рядом не стояли с этим жеребцом.

Но опасения мои не оправдались, Уголек, так я окрестил свой автотранспорт, хорошо шел под седлом, практически не утруждая меня правкой, правда, норовя все время обогнать всех в колонне, чего я не позволял, двигаясь в центре и предоставив капитану Гаричу первым принять на себя удар возможного противника.

Я не трус, но я боюсь. На коне в атаку впереди армии — это не про меня, я врач, и вообще мне надо держать руки в тепле. Еще слишком ярко в памяти стояли картины резни, которую здесь называют войной.

Ви я не отпускал от себя ни на минутку, она моя сила и мое поражение. Девочка совершенно не реагировала на имя Пестре и могла в считанные мгновения разрушить всю мою легенду своим неподобающим для дворянки поведением.

Все время я мягко, но настойчиво пытался приучить ее хотя бы есть с помощью столового прибора, а не хватать все со стола руками. Терпения требовалось море, приходилось хитрить, предлагая ей в игровой форме повторять действия за мной. Пока получалось плохо, но, что не могло не радовать, получалось. Нужно было постараться, судьба не знает вторых шансов, все должно быть здесь и сейчас, потом уже не будет.

Местность стала пестреть красотой ухоженных человеческим трудом полей. Дикость леса ушла, оставляя небольшие островки рощиц, совершенно четко стала просматриваться наезженная грунтовая дорога, на которой с каждой минутой все прибавлялось и прибавлялось путников, спешащих по делам, кто в город, а кто в показавшуюся в скором времени деревню Ближнюю.

Да уж, народ тут жил явно цивилизованнее, чем в Дальней. В центре поселения даже были каменные дома, сложенные из обожженного кирпича, с такой же глиняной крышей из вполне умело выложенной черепицы. Дорожки между домами выложены булыжником, а чуть на отшибе стояла своя кузня, из которой четко был слышен характерный перезвон молотов.

В Дальней за все время моего там пребывания единственным металлическим предметом, что я видел, был нож Априи, а тут на тебе, кузня!

Народ жался к домам, сгибаясь в поклонах и не смея поднимать взгляд на своего господина. Меня это немного напрягало, непривычно быть первым, быть выше всех. Хотя, как говорится, короля делает свита. Мне не приходилось кому-то кивать либо же здороваться, все проще: едет господин, упри лоб в землю и стой так, пока благородный не проедет. Так же было и на дороге: завидев нашу колонну, народ убегал к обочине, будь ты купец, крестьянин или ремесленник, разницы никакой. Потому что едет господин, единственный хозяин этой земли, и плохо будет любому, кто не проявит должного почтения. Мне ничего решать не нужно, свита ринулась бы стаей голодных псов на любого, посмевшего нанести мне оскорбление.