Да уж, местный бомонд надолго должен запомнить этот праздник. Мысли перескакивали с одной на другую, тело вопило о своем желании немедленно покинуть эту вакханалию, но я прекрасно видел, что в проходе началась настоящая давка. Люди, обезумев, бежали по головам, не разбирая дороги, а моему взгляду предстала картина: леди Ван Шегуэр, лежащая, похоже, без сознания, и ее маленькая дочка, захлебывающаяся слезами и держащая безвольную руку матери.
— За мной! — Схватил я одного из пробегавших мимо разодетых мужиков за руку, заорав ему в лицо.
Благо внезапный помощник был не на грани паники и еще сохранял какие-то зачатки то ли разума, то ли совести. Без лишних объяснений он подхватил Шегуэр на руки, а я в свою очередь — разрывающуюся диким криком малышку. Играться в конспирацию не было ни сил ни желания, Копье Аль'Фарамута осыпало прахом приличный участок стены, через который мы и вырвались или, скорей, выпали наружу, вдыхая свежий воздух, где, пробежав какое-то расстояние, я был вынужден оставить спасенных со своим помощником, дабы вернуться назад.
Да, я побежал назад в уже пылающее здание, вопреки здравому смыслу и чувству самосохранения, потому что там еще оставались люди, там еще оставалась целая прорва людей и бомба. Моя бомба, которая может взорваться в любой миг, унося жизни сотни ни в чем не повинных людей.
«Слушай хозяина дома». — Сквозь сполохи языков огня и клубов дыма промелькнула зловещая тень призрака девушки, от чего я вздрогнул, замирая на месте. Сердце бешено застучало, и я ощутил сгущающийся вокруг меня могильный холод, прямо в языках пламени стояла полупрозрачная фигура сгорбленного старика с язвительно-насмешливым выражением лица. Старик покачал головой, поднимая руку, в которой блеснула монетка, вновь улыбка, фигура призрака изобразила щелчок пальцев, от чего золотистая чешуйка взмыла в воздух, заскользив на ребре по мраморной глади напольных плит.
«Иди за золотом, — сухо пролетел в моей голове голос старой вороны. — Я нашел. Мне чужого не надо».
Что и как, об этом думать было некогда, вломившись вновь в зал сквозь клубы густого дыма, я побежал за резво бегущей по полу прочь от меня монеткой, словно по волшебству перепрыгивающей на своем пути различный мусор и препятствия. Бой стих, внутри меня ждали лишь крики раненых и перепуганных людей, а также все более и более яростное пламя, уже местами пожирающее крышу здания. По пути я просто расстреливал стены зала, по-прежнему формируя из запасов некротики темную материю копий смерти, чем изрядно подпортил местные достопримечательности, но открыл выход на улицу блуждающим все еще в дыму и задыхающимся в угаре людям.
Дзынь!
Монетка звякнула, врезавшись в одну из центральных колонн, подпирающих свод зала. Демоны преисподней, если бомба у нее, то взрыв обрушит добрую половину всей кровли на головы людям! Упав на колени, я стал руками отбрасывать какой-то мусор по сторонам, разгребая основание и прощупывая каждый миллиметр пальцами. Что-то зацепило меня на стыке напольных плит, слишком неаккуратный для дворца зазор, местами не видно стягивающего раствора.
Используя ножку от разбитого в щепы стула, я рычагом поддел край, сдвигая в сторону аккуратный квадрат напольной плитки, с замиранием в сердце понимая, что нашел, нашел и практически уже не успеваю, так как стальной корпус уже подрагивал, и бомба обдавала все жаром раскаляющейся внутри нее воды, превращающейся в пар.
Контур руны разлетелся мгновенно, а вот остаточное тепло и продолжающийся процесс, похоже, было не остановить! По инерции температура должна еще некоторое время расти, а это время, возможно, уже и есть критический порог массы, за которой последует взрыв. Взрыв, который перечеркнет жизни десятков людей, все еще на разные голоса кричащих в зале.
Что же делать? Черт его знает. В голове был сплошной сумбур, благо опыт подсказал старинную и, наверно, уже забытую многими забаву не электрических, а нагревательных чайников. Кто помнит эту забаву под названием: «Тварь опять выплюнула свисток»? Так всегда бывает, когда ставишь чайник на плиту, ждать и караулить его долго, потому идешь к телевизору, ну а потом, когда раздается свист закипающего чайника, с сакраментальным «Ох, ё!» бежишь к нему, но никогда не успеваешь, ибо гаденыш, расплескивая кипяток, сплевывает с носика свистульку, заливая в придачу половину плиты.
Нужен прокол в теле бомбы, чтобы стравить избыточное давление, и нужен идиот, который бы на это согласился, обварившись с ног до головы кипятком. Собственно, и то и то вполне под силу одному человеку. Активировав защиту Мака и вкачав в нее все, что оставалось во мне, я встал на колени, извлекая из ножен короткий клинок, исполняющий при мне не столько роль оружия, сколько роль украшения знатного господина. Острое жало упер в оттиск стальной рубашки, зажмурившись, всем телом надавливая и просто в конце ложась на свое орудие труда. Ну а далее меня просто отшвырнуло в сторону, а к дыму и пламени добавилось еще и облако густого пара. Нож прошел хоть и с трудом, но уже начавший деформироваться металл корпуса выпустил наружу рассерженную стихию, с легким шелестом вылетающую наружу.
— Ну вот зачем ты так? — Чей-то голос стер с меня улыбку победителя. — Вот ну зачем тебе нужно было влезть в чужое дело?
Надо мной возвышался Нильс Ваггет, верховный маг королевства, кривя губы в какой-то гримасе отвращения и презрения, а Мак тут же услужливо подсказал, что тело мага уже не принадлежит ему. На крупицах энергии, уже беря взаймы у ресурсов слабого тела, я выставил классику защиты леди Десты.
— Ты, наверно, не в курсе. — Он покачал головой. — Но когда император берет женщину, он — женщина. Когда император берет воина, он — воин, а когда император берет мага…
Мой щит разлетелся под молниеносным и диким ударом, отправляя меня вновь на пол, с которого я так до конца и не успел подняться.
— Он маг!
Нога Ваггета наступила мне на грудь, плотно прижимая к мраморным плитам и не давая вдохнуть так нужный мне кислород.
— Глупый мальчишка, сколько, ты думал, я буду играться с тобой, терпя твои жалкие потуги потягаться со мной на равных?!
Император был зол, император был очень зол, он сместил ступню с груди на шею с наслаждением наблюдая, как под ЕГО ногой хрипит, задыхаясь при смерти, этот наглый и пронырливый сопляк.
Глаза мальчика закатились, показывая белки глаз, он больше не бился, пытаясь скинуть ногу с шеи, руки безвольно обмякли, спадая на пол, еще чуть-чуть, еще малость — и душа этого засранца улетит к небесам или в преисподнюю…
— Твою же мать, Ульрих! — Мужчина убрал ногу, пошатнувшись и сделав шаг назад. — Везучий же ты, сукин сын! Не допустите боги, еще раз сойтись нам на одном пути, второй раз уже не прощу…
Коляску инвалидную надо будет по весне сжечь. Осточертела она мне уже до коликов. Опять я вынужден крутить колесики, дабы перемещаться по дому, так как опять меня немножко уронили, погнули и местами даже обожгли. Не помню, кто и как меня вытаскивал из дворца, но очнулся я уже дома в заботливых руках Ло, что выхаживал меня вторую неделю, практически вновь поднимая на ноги.
Эх, мне бы покой и тишину, но, видимо, не суждено, так как практически все время меня допрашивала служба разведки, а также спецы Гербельта, хотя спасибо, что хоть к себе в застенки не возили, все культурно, под запись и неоднократно. Была и де Кервье, приехавшая как-то навестить меня и посидеть недолго у постели. Старушка все качала головой и пыталась выведать, поведал ли мне что-нибудь император из ее прошлого или нет.
Нет. Не поведал, да мне, собственно, это было и ни к чему. К политике я себе дал зарок строго-настрого не приближаться ближе чем на сто метров, спасибо, хватило и этой истории с головой. Да, посла, кстати, убили, его нашли в зале с разбитой головой, но его жене и дочке опасность не грозила, так как их под свое покровительство взял не кто иной, как сам принц Паскаль. Это было удивительно, но охрана умудрилась потерять в общей суматохе и боевых действиях целого принца, благо в этот момент я его отловил и заставил себе помогать спасать бессознательную женщину с ребенком. Принц принцем, а меж тем ничто человеческое ему было не чуждо, он не бросил тех, кого я с ним оставил, и даже после того как улеглась вся эта кутерьма, продолжал находиться рядом с этой осиротевшей семьей Ван Шегуэр.
