Жалобно улыбаясь, он переминался с ноги на ногу. Ему очень не хотелось уходить из ярко освещенной кабины в неуютную ночь, где возле каждого вверенного ему холма в любую секунду могло ударить в землю грохочущее пламя. Последним трогательным признанием он доконал Акимушкина, и тот растерянно оглянулся на сержанта: что происходит?

Старший сержант Царапин грозно развернулся на вертящемся табурете и упер кулаки в колени.

— Лев-ша! — зловеще грянул он. — На по-ост… бе-гом… марш!

На лице Левши отразился неподдельный ужас. Он подхватился, метнулся к выходу и, грохоча ботинками, ссыпался по лесенке. Лязгнула бронированная дверца, и все стихло.

— Дите дитем… — смущенно сказал Царапин. — Таких не рожают, а высиживают. Зимой дал я ему совковую лопату без черенка — дорожку расчистить. Пришел посмотреть — а он сел в лопату и вниз по дорожке катается…

— "Старт", ответьте "Управлению"! — включился динамик.

— Ну, наконец-то! — Акимушкин схватил микрофон. — Слушает "Старт"!

— Информирую, — буркнул Мамолин. — Границу пересекали три цели. Повторяю: три. Но в связи с тем, что шли они довольно плотным строем… Видимо, цель-три оказалась в непосредственной близости от зоны разрыва второй ракеты, была повреждена и, следовательно, тоже уничтожена. Пока все. Готовность прежняя. «Старт», как поняли?

— Понял вас хорошо, — ошеломленно сказал Акимушкин. С микрофоном в руке он стоял перед пультом, приоткрыв рот от изумления.

— Вот это мы стреляем! — вскричал он и перекинул тумблер. — "Шестая пушка", ответьте "Кабине"!

Жоголев откликнулся не сразу.

— Мамолин утверждает, что мы двумя ракетами поразили три цели, — сообщил Акимушкин. — И как тебе это нравится?

— Два удара — восемь дырок, — мрачно изрек Жоголев. — Слушай, у тебя там прикрытие прибежало? Люди все на месте?

Царапин оглянулся на Акимушкина.

— У меня, Валера, вообще никто не прибежал, — сдавленно сказал тот. — Что будем делать?

— В штаб сообщил?

— Да в том-то и дело, что нет связи со штабом! И послать мне туда некого! Не дизелиста же!..

— Ч-черт!.. — сказал Жоголев. — Тогда хоть Мамолину доложи. У меня нет двоих…

— Царапин, — позвал Акимушкин, закончив разговор. — Когда в штаб звонил — какие гудки были? Короткие? Длинные?

— Никаких не было, товарищ лейтенант. На обрыв провода похоже… — Царапин не договорил, встрепенулся, поднял палец. — Тише!..

Грохнула дверца капонира, по бетону гулко прогремели тяжелые подкованные ботинки, фургон снова вздрогнул на рессорах, и в кабину ворвался ефрейтор Петров — бледный, без головного убора. В кулаках его были зажаты стволы двух карабинов. Качнулся вперед, но тут же выпрямился, пытаясь принять стойку "смирно".

— Рядовой Петров… — задыхаясь, проговорил он, забыв, что неделю назад нашил на погоны первую лычку, — по готовности… прибыл.

Белые сумасшедшие глаза на запрокинутом лице, прыгающий кадык…

Акимушкин стремительно шагнул к ефрейтору.

— За какое время положено прибегать по готовности?

Казалось, Петров не понимает, о чем его спрашивают.

— Я… — Он странно дернул шеей — то ли судорога, то ли хотел на что-то кивнуть. — Я через «Управление» бежал.

— Через "Управление"? — восхищенно ахнул Царапин. — А через Ташкент ты бежать не додумался?

— Почему вы бежали через «Управление», Петров?

— Фаланги, — хрипло сказал ефрейтор. — Вот…

И он не то потряс карабинами, не то протянул их лейтенанту. Акимушкин вопросительно посмотрел на протянутое ему оружие.

— Вот такие? — зло и насмешливо переспросил у него за спиной Царапин, и Акимушкин понял, что Петров пытается показать, какими огромными были эти фаланги.

— Ефрейтор Петров! — страшным уставным голосом отчеканил лейтенант. — Вы хоть сами сознаете, что натворили? Вы знаете, что вас теперь ждет?

Петров неожиданно всхлипнул.

— Да? — дико скривив лицо, крикнул он. — Агаев напрямую побежал, а где он теперь?… Я хоть добежал!..

И Акимушкину стало вдруг жутковато.

— Где Агаев?

— Я ему говорю: "Нельзя туда, ты погляди, какие они…" А он говорит: "Плевать, проскочим…"

— Где Агаев? — повторил Акимушкин.

— Они его убили, — с трудом выговорил ефрейтор.

— Кто?

— Фаланги.

Акимушкин и Царапин переглянулись.

— Черт знает что в голову лезет, — признался лейтенант. — Я уже думаю: а может, эта третья цель перед тем, как развалиться, какую-нибудь химию на нас выбросила? Опиумный бред какой-то…

— Противогазы бы надеть на всякий случай… — в тоскливом раздумье пробормотал Царапин, потом вдруг вскинул голову и зрачки его расширились.

— Там же еще Левша! — вспомнил он. — Петров! Когда подбегал, Левшу не встретил?

— Возле курилки ходит… — глухо отозвался Петров.

— Царапин, — приказал лейтенант, — иди посмотри. Предупреди, чтобы не удалялся от капонира, и… наверное, ты прав. Захвати противогазы. Петров, за пульт!

Царапин сбежал по лязгающей лесенке на бетонный пол. Плечом отвалив дверцу в огромных металлических воротах (руки были заняты сумками), он выбрался наружу. После пекла кабины душная ночь показалась ему прохладной. Над позициями дивизиона стояла круглая голубоватая азиатская луна. Песок был светло-сер, каждая песчинка — ясно различима. Справа и слева чернели густые и высокие — где по колено, где по пояс — заросли янтака. Сзади зудел и ныл работающим дизелем холм — мохнатый и грузный, как мамонт.

Ночь пахла порохом. В прямом смысле. Старт двух боевых ракет — дело нешуточное.

Озираясь, Царапин миновал курилку — две скамьи под тентом из маскировочной сети — и остановился. Черные дебри янтака здесь расступались, образуя что-то вроде песчаной извилистой бухточки. А впереди, метрах в пятнадцати от Царапина, на светлом от луны песке лежал мертвый рядовой Левша.

Некоторое время Царапин стоял неподвижно, потом пальцы его сами собой разжались, и сумки мягко упали в песок. Внезапно оглохнув или, точнее, перестав слышать зудение дизеля за спиной, он приблизился к лежащему, наклонился и осторожно тронул за плечо. Луна осветила детское лицо с остановившимися удивленно-испуганными глазами. Нигде ни ножевой раны, ни пулевого отверстия. Просто мертв.