— А где Шура? — спросил Подручный войдя.

Саня медленно-медленно повернул голову и с неодобрением осмотрел вошедшего.

— Вышел, — апатично изранил он.

— Вышел? Ну ладно… Саня, вот это нужно довести до кондиции.

Саня с неодобрением осмотрел то, что принес Подручный.

— Видишь, Саня, корпус прямоугольный, а его скруглить надо. — Виталий Валентинович был неприлично суетлив. — Вот эти уголочки надо снять, а вот здесь мне потом сварщик крючочки приварит. Погоди, я тебе сейчас эскизик набросаю. Вот тут, тут и тут. И ради бога, Саня, — душераздирающе попросил Подручный, — как можно быстрее! Я тебе звонить буду.

Оставшись один, Саня некоторое время с упреком смотрел на железяку, потом нехотя поднялся и пошел за напильником. Придя с инструментом, он прочно зажал одну из металлических ног в тиски, заглянул в эскизик, примерился и одним привычным движением сточил первый угол… Вернее, хотел сточить. Напильник скользнул, не оставив на корпусе ни царапины, и слесарь чуть не врезался в железяку челюстью. И тут произошло событие, заставившее Саню проснуться окончательно.

— И зрелым женщинам хочется ласки, — ответил лжезахват на прикосновение напильника голосом Альбины Гавриловны, а затем, открутив свободной лапой рукоятку тисков, спрыгнул на пол и с дробным цокотом убежал в коридор.

Саня ощутил острую боль в ноге и понял, что уронил напильник.

Самое время сообщить, что впоследствии, когда происшествием занялась группа компетентных лиц, однозначно ответить удалось лишь на два вопроса. Первое: случившееся не являлось массовой галлюцинацией. Второе: создать подобный механизм при современном уровне техники невозможно.

Далее шли одни предположения: может быть, аппарат был поврежден вследствие не совсем мягкой посадки; не исключено также, что он, образно выражаясь, захлебнулся а потоке противоречивой информации.

Были и иные толкования. Слесарь Саня, например, открыто утверждал, что пришелец из космоса, кибернетический разведчик, представитель внеземной цивилизации, попросту свихнулся, пытаясь разобраться, чем же, наконец, занимается учреждение.

Но в тот момент ему было не до гипотез. Схватив напильник, он выскочил в коридор. Что цокот ушел влево, можно было не сомневаться. Но коридор был пуст. Из распахнутой двери художника доносился тенорок слесаря Шуры. Саня почувствовал острую потребность в общении. Он заглянул в мастерскую и обмер: лжезахват растопырился над кроссвордом.

— Основной вид гидромелиоративных работ, проводимых в нашей области… — бормотал он Шуриным голосом, нетерпеливо постукивая лапой по клеткам. — А у кого из нас диплом мелиоратора?

Саня побежал к лестничному пролету. Ему позарез нужен был хотя бы один свидетель. Связываться с железякой в одиночку слесарю не хотелось.

Кто-то стремительно убегал вверх по лестнице. На повороте мелькнули брюки, несомненно, принадлежащие художнику Королеву.

— Королев!!! — заорал Саня и ударил напильником по прутьям перил, наполнив подвал звоном и грохотом. — Давай сюда! Скорей сюда!

Знакомый цокот заставил его со злобой швырнуть инструмент на пол. Лжезахват уходил вверх по противоположной лестнице.

А Королев бежал и бежал, пока не уткнулся в чердачный люк. Он был так потрясен встречей с железякой, что даже не догадался свернуть на каком-нибудь этаже.

У Валерия Михайловича Ахломова было два настроения, два рабочих состояния. Находясь в первом, он настежь распахивал дверь в редсектор и бдительно следил из-за стола за поведением сотрудниц. В такие дни резко повышалась производительность труда. Во втором состоянии он наглухо запирался в кабинете и общался с отделом по внутреннему телефону.

Когда железяка, блистательно уйдя от Сани, вновь проникла в редсектор, дверь Ахломова была плотно закрыта. Правда, следует отметить, что на этот раз железяка и не пыталась к ней приблизиться. Видимо, имело место серьезное нарушение логических связей, ведущее к полному распаду функций.

Несмотря на то, что передвигалась она теперь не на цыпочках, а эдаким кокетливым топотком, внимания на нее не обратили.

Весь отдел толпился у стола отпускницы Любочки. На Любочке была достойная зависти розовая кофточка, тонко оттенявшая ровный морской загар. Но то, что лежало на столе, вызывало в женщинах чувство исступления, переходящее в истому.

Это нельзя было назвать свитером, это нельзя было назвать кофточкой — светло-коричневое, цвета теплого вечернего песка, окутанное нежнейшим золотистым пухом, оно доверчиво льнуло к робким женским пальцам, оно было почти живое.

Да что говорить — сама Любочка смотрела на принадлежащую ей вещь точно так же, как и остальные.

— Если бы не на два размера больше! — в отчаянии повторяла она.

— Воротник хомутиком, — зачарованно шепнули у ее левого плеча. — И сколько?

Любочка назвала цену и предъявила этикетку.

— Хомутиком… — безнадежно отозвался тот же голос у ее правого плеча.

— Ну-ка покараульте кто-нибудь у входа, — решилась Лира Федотовна, сбрасывая жакет. И, не сводя алчного взора с кофточки, пояснила: — Мой размер!

— А если Валерий Михайлович выйдет? — ахнула новенькая.

— Если закрылся — до самого звонка не выйдет, — успокоила Лира Федотовна, уже протягивая руку к кофточке, и вдруг приглушенно взвыла: — Да что ж вы на ноги-то наступаете?

— Покараульте, покараульте!.. — лихорадочно бормотала железяка, пробираясь по ногам вперед.

Оттеснив соперницу, она со стуком взгромоздилась на стол и одним неуловимым движением — только ноги мелькнули! — напялила вещь.

Зрелище вышло кошмарное — что и говорить! Многоголосый женский визг напомнил вопль органа. Все бросились кто куда, и только Любочка — за железякой.

Коридор огласился хлопаньем дверей, ровным цокотом и криками, мужскими и женскими.

— Фир-рма! Буэнавентур-ра! — вопил голосом главного, пробегая по коридору в развевающейся кофточке, свихнувшийся киберразведчик. — Втирательство очков из семнадцати букв, четвертая — "о"!

Он звонко продробил по всем этажам учреждения, расплескивая избыток бог знает где набранной информации. Обессилевшая Любочка отстала на третьем. В воздухе еще таял победный вопль: "Мелочь, а как сделана!" — когда она села на ступеньки и разрыдалась.