Сборы были долгими. Схему реактора – то есть количество пластин и расстояние между ними – успели поменять четыре раза. В конце концов, после долгих расчетов и прикидок теоретики, отдавшиеся во власть эксперимента, поняли, что расстояние между пластинами должно равняться восемнадцати сантиметрам, дабы размножение нейтронов протекало интенсивнее всего. Печально только, что еще в ноябре 1943 года гейдельбергские физики Боте и Фюнфер опытным путем уже определили это расстояние, и несколько месяцев подряд, напрягая все силы, ученые группы Гейзенберга «открывали Америку».

В начале июня 1944 года в очередной раз был готов изотопный шлюз. На этот раз его строили в местечке Буцбах, неподалеку от Франкфурта. Доктор Багге решил опробовать модель. Всего через два часа подшипники заело. Агрегат надо было переделывать. Лишь через месяц шлюз удалось исправить. Десятого июля начались новые испытания. Машину включили, и она работала шесть суток подряд. Все прошло удачно.

Теперь немецкие ученые могли обогащать уран-235? Но нет: «из-за транспортных неурядиц, вызванных военным положением, невозможно наладить регулярные поставки жидкого воздуха. Отсутствует и гексафторид урана». В конце августа установку пришлось разобрать, погрузить в фургон для перевозки мебели и отправить в Хехинген. Туда же поспешил и доктор Багге.

А в это время в Лихтерфельде барон Манфред фон Арденн построил, наконец, электромагнитный разделитель изотопов урана, работавший по тому же принципу, что и масс-спектроскоп: электрически заряженные частиц разной массы, попадая в магнитное поле, движутся по разным траекториям. Чтобы увеличить плотность ионов, Арденн хотел использовать плазменный источник ионов. Однако коллеги пренебрегали идеями «самоучки и выскочки». А зря! Похожий способ разделения изотопов урана-235 применяли в США, создавая атомную бомбу. Советские ученые тоже пользовались магнитным разделителем изотопов. Их успехи общеизвестны – как и неудача коллег Арденна.

В июле 1944 года американские самолеты непрерывно бомбили Мюнхен. Квартира профессора Герлаха сгорела. В городе не подавали ни воду, ни электричество. «Мюнхен разрушен. Огонь горит целую ночь», – писал профессор в дневнике от 14 июля. Лишь через неделю, в ночь на 21 июля, налеты утихли. В ту ночь над городом бушевала гроза. Потоки воды затушили последние пожары и пробудили профессора, чья кровать тоже оказалась залитой водой.

В ответ разъяренный фюрер поклялся с помощью снарядов «Фау-1» и идущих им на смену снарядов «Фау-2», «Фау-3» и «Фау-4» сравнять Лондон с землей. Все лето его заботит и другой план. Можно бомбардировать Нью-Йорк. Громадный самолет доставит к побережью США небольшой бомбардировщик, и тот забросает американцев бомбами, а потом, развернувшись, совершит посадку прямо в океане. Подлодка подберет летчиков-героев. Лишь 21 августа 1944 года он окончательно отказался от этого замысла. Атомная бомба в эти месяцы не занимает его внимания.

Двадцать пятого июля профессор Герлах покинул родные пепелища и прибыл в Берлин, в Институт физики. Никаких решительных изменений он не обнаружил. Работа ученых была парализована. Берлин непрерывно бомбили, и ни о каком нормальном снабжении «грандиозного эксперимента» не могло быть и речи. Реактор надо было увозить на юг, к швейцарской границе, где самолеты союзников осторожничали. Местечко для него профессор уже присмотрел: деревушка Хайгерлох, в пятнадцати километрах к западу от Хехингена. Весной Герлах не раз заходил в эту деревушку, чтобы полюбоваться цветущей сиренью. Рядом протекала река и круто вздымалась скала, на которой – словно декорация к вагнеровским операм – лепились замок, темница и церковь. У подножия скалы имелась пещера. Герлах хотел поместить в ней реактор, несколько расширив ее. Эта работа могла занять несколько месяцев.

Труднее было другое: достать тяжелую воду. «Гейзенберг требует две с половиной тонны» (из записной книжки профессора Герлаха). Двадцать восьмого июля союзники бомбили завод в Лейне, принадлежавший концерну «ИГ Фарбениндустри», и полностью его разрушили. Похоже было, что изготавливать тяжелую воду здесь уже не придется. Одиннадцатого августа Герлах, Дибнер и Хартек приехали в Лейну: они увидели повсюду толпы энтузиастов, пытавшихся что-то восстановить в этом разоренном городе. Оборудование для выпуска тяжелой воды было все уничтожено. Разговор с директорами завода, Бютефишем и Херольдом, вышел тяжелым. Тот в досаде обвинял во всех бедах не англичан, а ученых: именно из-за вашей тяжелой воды нас так бомбили.

Наконец, Бютефиш произнес и вовсе неслыханную речь. Он говорил о «джентльменском соглашении», которого держались промышленники Германии, Великобритании и США. Поскольку американцы и англичане в свое время вложили огромные средства в этот завод в Лейне, они не собирались его разрушать, готовясь к своей победе. Лишь что-то важное и очень неприятное заставило их отказаться от «соглашения». Причина одна, и она очевидна: это ваши планы производить здесь тяжелую воду. Это губительно для нашего завода.

Яснее сказать было нельзя. В разгар войны концерн «ИГ Фарбениндустри», уповая на милость врагов и блюдя свои экономические интересы, саботировал важный научный проект, хотя его руководители знали о всех тех возможностях, что открывает военным расщепление атома.

Слухи об этом ходили в Германии давно. Изменилась лишь их окраска. Прежде говорили, что немецкие ученые вот-вот разработают «чудо-оружие». Теперь с ужасом ждали, когда же американцы – вдобавок к своим «ковровым бомбардировкам» – применят это «чудо-оружие», уничтожающее целые города.

В июне 1944 года майор Бернд фон Браухич, адъютант Геринга, приехал к Гейзенбергу и сказал, что, по слухам, исходящим из немецкого посольства в Лиссабоне, американцы в ближайшие шесть недель сбросят атомную бомбу на Дрезден, если Германия не капитулирует. Обеспокоенный рейхсмаршал направил своего адъютанта немедленно разобраться в тайнах современной физики и понять, возможен ли этот роковой удар. Гейзенберг предположил, что американцы вряд ли сумели создать эту бомбу.

Тревожный звонок прозвучал. Вскоре последовал новый. В августе корреспондент «Stockholms Tidningen» сообщал из Лондона:

К счастью для профессора Шумана, по-прежнему представлявшего интересы военных в атомном проекте, на эту публикацию не обратили внимание «на самом верху». Да и обстановка не располагала отвлекаться на какие-то «фантастические заметки». Слишком стремительна была круговерть событий: Штауффенберг, покушение, двадцатое июля, аресты, Народный трибунал. В растерзанной стране нет времени верить слухам – и без того сбываются самые мрачные пророчества.

Сам же профессор Шуман никогда не стал бы убеждать Гитлера в достоинствах атомной бомбы. Он был сибарит, он любил музыку больше физики и догадывался, что Гитлер, узнай только о новом «оружие возмездия», немедленно потребует от ученых и их начальства создать такую же бомбу за каких-нибудь полгода. А эту мифическую бомбу создавали вот уже несколько лет и все так же были далеки от цели. Не лучше ли фюреру не слышать о ней и впредь? Шуман, как и Эзау, предпочитал спать спокойно.

Впрочем, Гитлер все-таки услышал о новой бомбе и даже говорил о ней. Пятого августа 1944 года фюрер беседовал с Кейтелем, Риббентропом и румынским маршалом Антонеску. Он упомянул, что в Германии созданы уже четыре вида секретного оружия: например, «Фау-1», «летающая бомба», и «Фау-2», «ракета». Есть еще оружие такой мощи, что в трех-четырех километрах от места взрыва все люди погибнут…

Фюрер отвлекся и не договорил до конца. Маршал Антонеску более его не видел. Мы так и не узнаем никогда, что за «четвертое оружие» имел в виду вождь. Возможно, это была пустая болтовня, попытка запугать своих врагов. Действие же атомной бомбы Гитлер представлял себе довольно-таки верно, и маршал Антонеску, доживший до взрыва в Хиросиме, имел возможность в этом убедиться.