— Я думаю, это общая наша беда, с которой надо бороться вместе, — произнес Богомазов вслух.
— Общая? — Президент поднял брови. — Подбор членов правительства осуществляет его председатель. А вы были полностью согласны с кандидатурой насквозь коррумпированного генерала!
Богомазов удрученно замолк. Покорность смягчала Хозяина.
— Это не первый случай! — изуродованная рука хлопнула по столу. Подпрыгнули тарелки, звякнул хрусталь. — Пока речь шла о членах лицензионных комиссий, о директорах предприятий, руководителях информационных компаний и спортивных тренерах, эту напасть еще можно было пытаться лечить, так сказать, «амбулаторно». Но когда очаг заражения распространяется и на правоохранительные органы… По-моему, хирургическое вмешательство просто необходимо…
Богомазов и Полунин кивнули, соглашаясь. Теперь следовало поддержать Хозяина конкретным дельным предложением, но сделать этого они не могли и ожидающе повернулись к Коржову. Тот был докой в подобных делах и блестяще оправдал ожидания коллег.
— Надо разработать специальную долголетнюю программу по борьбе с коррупцией.
Пусть ФСБ внедрит своих агентов в правоохранительные органы, преступные группировки, коммерческие структуры — везде, куда только можно! Это позволит получить полную картину коррумпированных связей на всех уровнях и провести показательные процессы по всей стране!
Богомазов и Полунин внимательно следили за реакцией Президента. Тот одобрительно кивнул.
— Хорошая мысль, — солидно прогудел премьер. — А назвать программу можно так:
«Чистые руки».
— Правильно, — лицо Президента разгладилось. — Именно чистые руки. И холодное сердце. Или голова?
Не высказался один Полунин. Получалось, что он вроде не одобряет рассматриваемую идею, во всяком случае, у Президента вполне могло создаться такое впечатление.
Этого допускать нельзя.
— Только как бы на местах не похерили все эти разоблачения…
Полунин озабоченно почесал за ухом.
— Такая опасность есть, — согласился Коржов. — Поэтому надо взять работу агентов под строгий контроль. Пусть копии их сообщений поступают в Москву, а сотрудники центрального аппарата регулярно выезжают на места для контрольных встреч.
Координацию программы я могу взять на себя.
— Бери! — разрешил Президент и улыбнулся. — А бекасы сегодня хороши!
Атмосфера разрядилась, и обед прошел совершенно замечательно.
Тиходонск, 17 мая 1996г.
Разувшись, Денис спрятал туфли в шкафчик, достал шлепанцы и запер дверцу. У Джоди дурная привычка грызть обувь и носки; отучить ее от этого можно, только вложив однажды внутрь носка ручную гранату.
— Я не опоздал? — крикнул Денис.
— Нет, — отозвалась с кухни мама. — У меня еще не готово… С чем тебя можно поздравить?
Денис сделал вид, что не расслышал. Поздравлять было не с чем: ни его, ни тем более ее.
Он взял сумку и тихо прошел в свою комнату. Сел в кресло. Достал зачетку, раскрыл. За пять лет учебы яркий апельсиновый цвет обложки стал дымчато-рыжим — примерно как шерсть у Джоди. Страницы уже не так плотно прилегают друг к дружке, они покоробились под нажимом перьевых, шариковых и капиллярных ручек: «зачет», «хор», «отл»… У некоторых преподавателей рука очень тяжелая, по канавкам на бумаге их роспись можно рассмотреть в нескольких следующих семестрах.
На фотографии, наклеенной чуть мимо квадрата-трафарета, — почти чужое лицо. Пять лет, мама родная!.. Неоформившийся, каплевидный нос. Несколько чахлых кустиков растительности на подбородке и над верхней губой (в том далеком 91-м Денис мог позволить себе бриться раз в неделю). Взгляд напряженный, нарочитый какой-то.
Позже по таким глазам Мамонт учил его выделять из коллектива интересующего объекта «потенциальных говорунов» — людей неуверенных в себе, замкнутых, но при грамотном подходе готовых раскрыться, как мехи саратовской гармошки.
Все страницы, за исключением последней, — исписаны, подписаны помощником декана товарищем Ашотом Меликяном и проштампованы гербовой факультетской печатью.
Обучение окончено, остались только госэкзамены. А сегодня был День Купца — распределение, попросту говоря. Многие волновались: как-никак решается судьба…
Когда Денис вышел из актового зала, где заседала комиссия, к нему сразу подскочили несколько человек.
— Ну что? — спросил бледный Бородаевский — самый большой паникер на курсе.
— В городскую прокуратуру, следователем, — буднично пояснил Денис.
— Вот блин! — Бородаевский озабоченно отвалил. Он боялся горячей работы и надеялся пристроиться на непыльное местечко юриста в один из многочисленных областных департаментов.
А Витек Осипов оттащил приятеля на лестничную площадку и, трижды оглянувшись по сторонам, прошептал:
— Ты же вроде туда собирался? — он неопределенно дернул подбородком в сторону распахнутого окна. — Не получилось?
Денис развел руками.
— Во дела-а-а… А чего же ты такой спокойный?
— А чего волноваться?
Действительно, в отличие от всех остальных сокурсников Денис знал исход сегодняшнего мероприятия еще три недели назад.
— Планы изменились, — сказал Мамонт. — Но не в главном. Официально ты распределяешься в прокуратуру, одновременно оформляешься к нам. Штатным оперативным сотрудником с секретной линией работы. Служба, выслуга лет, очередные звания, награды, премии… Только знают об этом лишь несколько человек, для всех остальных ты — следователь прокуратуры.
— Двойная жизнь? — с сомнением спросил Денис. Предложение ему не очень нравилось. Точнее, совсем не нравилось.
— Да, — кивнул Мамонт. — Как у разведчика. Только ты в своей стране и под надежным прикрытием. К тому же участвуешь в специальной правительственной программе, контролируемой на самом верху. Это очень почетно и перспективно.
— И… И сколько это продлится?
— Не знаю, — честно ответил Мамонт. — Программа рассчитана на несколько лет.
— А что потом?
— По выполнении задания будет имитирован твой переход к нам. Люди ведь меняют работу, верно? При этом ты получишь свою зарплату за все эти годы.
— …Ты так ничего не ответил мне, — сказала мама.
Она стояла в дверях, прислонившись спиной к косяку, в руке — глубокая тарелка с салатом из помидоров, который она перемешивает большой деревянной ложкой. На красных кружочках и белых колечках репчатого лука темнеют оспинки перца. Денис сглотнул слюну.
— Неужели онемел от счастья? Чем же тебя так обрадовали? — по тону чувствовалось, что на самом деле она никакой радости не ждет.
— Ну, мам. Какое там счастье… Обычное распределение, обычная работа, — сказал Денис.
— И кем же ты будешь работать?
Из кухни прибежала Джоди; наверное, стырила что-нибудь, пока там никого не было.
Эта рыжая лохматая сука появилась в доме неделю назад. Маме давно был нужен кто-то, кому она была бы нужна — так она говорила. Зная ее страсть к генеалогии, Денис полагал, что этот «кто-то» окажется пекинесом, болонкой или спаниелем с родословной на толстом рулоне пергаментной бумаги, скрепленном сургучной печатью. А Джоди была обычной дворнягой, троюродной родственницей какого-то «афгана», с непропорционально длинным телом, лохматой челкой и бородой; мама сказала, что породистые щенки ей не по карману.
— Меня определили в городскую прокуратуру следователем, — сказал Денис. Джоди подковыляла к нему, стуча когтями по полу, с голодным видом обнюхала носки. — Восемьсот сорок тысяч в месяц. Для начала неплохо.
Ложка на какой-то момент замерла в салатнице.
— Прокуратура, — сказала мама таким тоном, будто Денис сознался, что его распределили в ассенизаторы.
— Да.
Денис погладил собаку. Глаза у нее все время закрыты длинной шерстью, мама даже пыталась остричь ее один раз — Джоди, правда, не далась. А глаза очень красивые.
Если шерсть откинуть назад, то увидишь два темных блестящих агата.
— У тебя ведь высокий балл, ты мог пойти куда угодно, — голос мамы был ровным, но ложка в ее руках работала как бетономешалка. — В адвокаты, нотариусы.
