Лило больше получаса, а потом из-за туч выглянуло низкое, спело-красное солнце.

Денис выкурил одну за другой еще две «гитаны». Валерия вернулась в начале шестого, на ней был абсолютно сухой приталенный плащ, а из кармашка сумки выглядывал пестрый пятачок зонтика.

— Здравствуйте, — сказал ей Денис.

— Здравствуйте, — сказала Валерия, нисколько не удивившись.

Оказывается, придумывать ничего не надо было и объяснять тоже. Валерия сказала:

— Я уже думала звонить вам сама (Денис почувствовал внутри приятный холодок).

Вчера заходила Анна Марьяновна Сазончик, она до девяносто пятого вела у нас новейшую историю. И хорошо помнит выпуск девяносто третьего года…

Тон у нее деловитый, спокойный. Говоря, она медленно поднималась по ступенькам на крыльцо и смотрела на Дениса снизу вверх. Он тоже смотрел. И понял, отчего глаза Валерии кажутся такими «инопланетянскими»: на серебристо-серой радужке в стороны от зрачка расходятся тонкие темные лучики, они создают эффект сияния.

Денис никогда раньше не видел таких глаз. И не увидит, он был уверен.

— …Я взяла у Анна Марьяновны адрес, она будет рада помочь вам, — сказала Валерия.

— Что ж, очень хорошо, — ответил Денис; Тоже спокойно и деловито. — Она успела вам рассказать что-нибудь?

— В общем-то… да, — Валерия быстро улыбнулась, видно, вспомнив о чем-то. — Анна Марьяновна считает, что каждый последующий выпуск оказывается на порядок хуже предыдущего.

— И весь мир стремительно катится в пропасть?

— Ну да. Только в девяносто третьем трава была зеленее и ребята были спокойнее.

— Особенно десятый "Б", — Денис не удержался от усмешки.

— Да. За небольшим исключением.

Она внимательно посмотрела Денису в лицо. Тонкие лучики, как у солнышка на детских рисунках — будто выцвели на короткое мгновение.

— Там что-то серьезное?

Денис поежился, сказал:

— Не знаю. А в общем… Раз уж вы говорили с Анной Марьяновной, может, расскажете мне что-нибудь? За чашкой кофе?

— Прямо сейчас?

Вопрос был задан конкретно, без эмоций. Будто Денис только что вручил ей повестку, где черным по белому было написано: просьба явиться в ресторан такой-то для дачи свидетельских показаний. Только время и дата не указаны.

— Почему бы и нет? — ответил Денис. — Я могу подождать здесь, если у вас остались какие-то дела наверху.

Валерия ненадолго задумалась. Улыбнулась.

— Честно говоря, одно время я запоем зачитывалась Агатой Кристи. Так что…

Через пятнадцать минут — идет?

Денис не любил шумные «точки» и тихие тоже не любил. Он вообще не понимал, с какой такой нужды люди идут в ресторан. Ну, скажем, в Театральных мастерских, в старом особняке Черкизова — там есть уютный бар, куда можно заглянуть в антракте или после представления. Как бы между прочим, для полноты ощущений; заодно чтобы хорошенько рассмотреть актеров, которые спускаются сюда, порой даже не успев снять грим. Это понятно. Но чтобы специально идти в «Пурпурный», в «Кавказ» или «Гуляй-Поле» — что там делать? Есть? Пить? Слушать музыку? Дома, с хорошими друзьями, гораздо уютнее. И вкуснее. Никто не блюет за соседним столом. И, главное, «Зайку» там не крутят.

«Зайкой» Денис сыт по горло. «Я твой пальчик». «Я твой пестик». Заросший салом огромный заяц, пьяно скачущий по барабанным перепонкам, — вот она, трагедия всей агентурной жизни Дениса Петровского. Ему часто приходилось знакомиться с иностранцами — студентами, прибывшими по культурному обмену, туристами, специалистами, молодыми людьми, девушками, мужчинами и женщинами, которые по тем или иным причинам интересовали Управление. Для «утепления» контакта он вел их в ресторан. Если даже там имелся приличный духовой квартет и никто из оркестрантов не был пьян или поражен сифилисом мозга — все равно рано или поздно кто-нибудь из зала совал руководителю десятку и говорил: жарь «Зайку», командир. И они жарили. В «Кавказе», где бал правят девочки типа Антонины Цигулевой — которые знают, что Гершвин одесский еврей, а Пендерецкого зовут Кшиштоф, — даже там никуда не деться от назойливого: «Я ночьями плехо сплью, потому щто я тебъя люблью».

В общем, Денис не любил рестораны.

Но он не знал, куда еще можно пригласить понравившуюся девушку. Пока Валерия ходила наверх, в учительскую, он думал об этом — и ничего оригинального не придумал. В конце концов пошли в «Космос», где было чисто и немноголюдно. Без затей. Бармен с детскими гладкими щечками, похожий на Знайку из мультфильма, приготовил кофе с пенкой, в одну из чашек сверху насыпал горький тертый шоколад — для Валерии.

— В девяносто третьем году было четыре золотых медалиста. Неплохой показатель для нашей школы. Одна из медалей — в 10-м "Б", это Оксана Грибова…

— Да, я помню эту фамилию, — сказал Денис. — Но меня больше интересуют троечники и двоечники.

По правде сказать, сейчас его больше интересовало совсем другое, и он очень боялся, чтобы этот интерес вдруг не вырвался наружу.

— Да, я понимаю, — кивнула Валерия. — Анна Марьяновна рассказывала мне про Димирчяна. В школе его звали то Плюшевый, то — Плешивый. Он не обижался. Был слабовольным, хотя и способным. Ласковый, это Сазончик о нем сказала. Если не секрет: что он натворил?

— По пьянке запустил ракетой в окно, сжег квартиру вместе с жильцом. А в тюрьме вскрыл себе вены.

Розовые щеки Валерии побледнели.

— Какой ужас! Но раз он умер, зачем все это следствие?

— Кто-то из его друзей причастен к убийству водителей на Южном шоссе…

«Сладкая ловушка» — самый эффективный способ добывания информации, — всплыли в памяти слова Мамонта. — Мужчина хочет показаться значительнее и развязывает язык на сто процентов. Особенно в постели".

«Точно!» — подумал Денис, но все же договорил:

— Возможно, это друзья еще по школе.

— Что ж, — тихо произнесла Валерия. — Примерно это я и ожидала услышать. Друзья Димирчяна… — девушка подняла лицо и снова посмотрела на Дениса. — Признаюсь: я не удержалась и учинила Анне Марьяновне небольшой допрос. Это Агата Кристи виновата, конечно. Так вот, Димирчян водился со всеми, кто был сильнее его, — а таких в классе оказалось немало. Не помню всех фамилий, но Анна Марьяновна довольно много говорила о некоем Есипенко.

— Павел Есипенко? — переспросил Денис.

— Наверное. Она говорила: этот дебил Есипенко. Ложка дегтя в бочке меда. Он воровал ручки и часы, был просто помешан на всем блестящем. Особенно — часы. В шестом классе его чуть не исключили за мелкое воровство. И в восьмом тоже.

Денис заметил, что пенка нетронутого кофе в чашке у Валерии редеет и шоколад постепенно обрушивается в черную жидкость.

— А какие у него отношения были с Димирчяном? — спросил он.

— Димирчян бегал за ним, как собачонка. Как это называется… сшибал, нет?

Сигареты для него доставал. Деньги. Есипенко был очень развит физически, для Димирчяна это имело решающее значение.

Последняя шоколадная крепость рухнула. Кофе, наверное, успел замерзнуть. Денис подумал: а зачем мне нужен этот Есипенко? Валерия сидела в метре от него, ее нога в потрепанной туфельке во время разговора несколько раз коснулась его ноги.

Денис вспомнил девиц, которых несколько раз сопровождал в «Гуляй-Поле» и «Пурпурный»; с некоторыми из них он спал. За ужином девицы никогда не забывали о своих бокалах и тарелках, а ложась в постель, не забывали предупредить, что через задний проход обойдется немного дороже.

— Ваш кофе остыл, — сказал он.

Валерия встрепенулась:

— Да, в самом деле. Наверное, мне пора идти.

Она быстро выпила кофе и поднялась.

— Подождите. Видите, там за стойкой стоит бармен? Его зовут Проша. Он обидится: ведь вы ему понравились, он даже приготовил для вас капуччино, хотя я заплатил за обычный кофе. Это немалая разница, бармены в маленьких кафе на такие жертвы обычно не идут. А вы выпиваете его залпом, холодный. И — уходите.

— Так что я должна сделать? — удивилась Валерия. Денис подумал: вот сейчас она рассердится и точно уйдет.