— А вам, конечно же, еще рано расследовать столь сложное дело, как убийство водителей. Это моя вина — не учел. Но теперь мы поправим положение.

Сегодня же передайте дело Курбатову.

— Почему? — вскинулся Денис. — У меня все получается!

— Ничего у вас не получается. Но когда вы это поймете — будет поздно, — раздраженно сказал Степанцов. И приказным тоном добавил:

— Сегодня же передайте дело! А сейчас вы свободны!

Ошеломленный Денис развернулся и как заводной автомат вышел из кабинета.

— Присядьте, Татьяна Леонардовна. — Степанцов вынул из сейфа тощую папку, картон на которой еще не успел размочалиться. Положил на стол.

— Возьмете дело Пешнера, сутенера. Кравченко на последнем дежурстве вынимал его из петли. Помните?

— Помню, — сказала Таня Лопатко. — Только…

— Тут все просто. Пешнер, по оперативным данным, был должен больше сорока тысяч долларов, машину у него забрали за долги, четыре лучших его девочки упорхнули к Вазраняну — так что все основания покончить с собой у Пешнера налицо. Вряд ли это может быть инсценированное убийство… Но родственники жаловались, они сомневаются — пожалуйста: мы возбудили уголовное дело и провели расследование.

Теперь надо очень грамотно и толково его закончить, чтобы ни у кого не оставалось сомнений. Задокументируй все и прекращай расследование. Кравченко не слишком аккуратен в такой работе.

— Но у меня и так восемь дел. К тому же дело Войковой только-только сдвинулось с мертвой точки.

— Кстати, о новостях! — прокурор поднял палец. — Есипенко мертв. Поэтому дело Войковой тоже можно спокойно прекращать.

Прокурор сделал паузу. Лицо Татьяны Лопатко — смесь хорошистки-активистки с первой парты и набирающейся горького опыта суки, — лицо ее вытягивалось, тяжелело, перетекало к подбородку большой фиолетовой каплей, готовой сорваться и капать, капать на бедные мозги Владимира Ивановича.

— В балке у Ботанического сада собаки раскопали труп, — спокойно продолжил Степанцов. — Изуродованное лицо, но одежда совпадает с той, что описана в розыскной ориентировке на Есипенко. Курбатов выезжал на место, он прихватил шофера из «Витязя», и тот опознал Есипенко.

Таня Лопатко поднялась из кресла еще на слове «труп» и удивленно смотрела на прокурора, будто тоже проводила опознание.

— Почему же вы ничего не сказали Петровскому?

— Его это уже не должно интересовать.

В это время дверь прокурорского кабинета распахнулась. На пороге стоял возбужденный Денис. Он был бледен, губы заметно подрагивали.

— Владимир Иванович! — звонко сказал, почти выкрикнул стажер. — Я не согласен с вашим решением о передаче дела Курбатову! И я напишу возражение прокурору области!

Наступила немая сцена. Диктофон в кармане у Дениса крутился вхолостую.

— Это ваше право, — несколько растерянно сказал наконец Степанцов. — Но в моей практике таких случаев не было. И вы понимаете, насколько это осложнит наши взаимоотношения?

— Я прекрасно все понимаю! — почти выкрикнул Денис. — Причем гораздо больше, чем вы думаете!

Круто развернувшись на каблуках, он выскочил в приемную, с силой захлопнув за собой дверь. Таня Лопатко, чуть помешкав, выбежала следом и прошла в кабинет Петровского. Тот стоял у окна и нервно курил. Таня подошла вплотную, обняла его за плечи, прижалась телом к спине.

— Не надо так волноваться! — увещевающе прошептала она и потянулась губами к шее Дениса.

В это время под пиджаком у него что-то щелкнуло. Кончилась кассета, и пружина вернула клавишу записи на место.

— Что это? — узкая ладонь скользнула Денису за полу пиджака и нащупала теплый корпус диктофона.

— Что это?! — повторила Таня Лопатко с совершенно другой интонацией.

— Это все ерунда, — увещевающе говорил Курбатов, похлопывая стажера по плечу. — Значимые вещи те, которые затрагивают человека лично. А служебные проблемы нельзя принимать близко к сердцу, иначе никаких нервов не хватит! Какая разница, кто будет расследовать это говенное дело — ты или я? Хочешь, я буду держать тебя в курсе всего? Хотя это и не поощряется — я пойду на нарушение, если для тебя это важно! Но зачем становиться в позу, писать рапорта, ссориться с прокурором?

Это все равно что ссать против ветра! Думаешь, кого поддержит Победенный — зеленого юнца или прокурора областного центра?

— Посмотрим, — упрямо ответил Денис. — Я ведь зеленый юнец и не знаю ваших подковерных правил. Потому действую, как положено.

Важняк сам зашел к нему в кабинет, сам начал разговор. Вряд ли это вызвано дружескими побуждениями. Ни Денис, ни тем более Холмс не были так наивны.

— Из-за чего ты прешь на рожон? Ну ладно, если бы речь шла об убийцах твоего отца — тут тебя любой поймет. Да ты знаешь, что я первый тебя понял: Кружилина раскололи на два разбоя, плюс наркотики… Лет семь он огребет. На второго тоже малява в зону пошла…

Курбатов сделал паузу. Денис почувствовал укол совести. Александр Петрович действительно снял с него многолетний груз. Причем самому Денису не пришлось шевельнуть даже пальцем. Как ни крути, а он у важняка в долгу. Но тогда почему он просит возвращать личный долг служебными интересами? Ведь это противоречит тому, что он сам только что говорил!

— Просто мне тебя жалко, — ответил Курбатов на незаданный вопрос, и стажер подивился остроте его интуиции. — Полаешься с Хулио — он начнет тебя на каждом шагу тыкать мордой в грязь. Да и обстановка в коллективе испортится: все друг на друга станут с подозрением смотреть да подозревать черт-те в чем!

«А то сейчас не так», — подумал Денис. Рапорт он уже написал. Даже два — прокурору области Победенному и майору Агееву. Обратного хода у него не было. Но и выглядеть неблагодарной свиньей перед Курбатовым ему не хотелось.

— Из-за чего тут копья ломать? — примиряюще продолжал Курбатов. — Ничего личного тут нет, ничего затрагивающего тебя за живое — тоже… Чего ты вызверился на Степанцова?

— Чего?! — вскипел Денис. — Да того, что поводом для окончания следствия все чаще становятся смерти обвиняемых! Димирчян покончил с собой — как будто так и надо: прекращай дело без всяких проверок, и так все ясно! Есипенко убили накануне ареста — тоже будто так и надо! Кому надо? Мне это не надо, наоборот — очень не нравится! Я ведь следователь, а не пособник бандитов!

Глаза Курбатова сузились и пожелтели еще больше. Денис понял, что вгорячах сболтнул лишнее. «Избегай подчиняться первым душевным порывам, ибо они самые искренние», — вспомнил он изощренную древнюю мудрость. Да и Мамонт учил: ты выполняешь секретное поручение, твоя сила в скрытности, не выделяйся из окружающих, не вступай в открытую борьбу, не давай повода заподозрить тебя ни в чем…

— Ну и при чем здесь одно к другому? — спокойно спросил Курбатов.

Вот у кого надо учиться владеть собой. Ведь вполне мог ухватить за язык: «Кого это ты, сучонок, имеешь в виду? Кто тут пособник бандитов? Я? Степанцов? А ты весь такой чистенький и благородный?»

— Они часто вешаются, вскрываются, убивают друг друга, — рассудительно продолжал важняк. — Это же преступники… Наркоманы, психопаты… Нам что, плакать над каждым? Так слез не хватит! Я тебе про другое говорю: надо дорожить товариществом, командой. А если разругаться со всеми из-за пустяков — ничего хорошего не будет! С коллегами из-за обвиняемых может ссориться только законченный идиот!

В углах рта важняка выступила пена, и он аккуратно вытер ее выглаженным платком.

Это было единственное проявление владевших им чувств. Александр Петрович и так держался очень корректно, хотя и предупредил нахального юнца обо всем, что необходимо. И Петровский понял суть предупреждения. Если бы не секретное поручение, скорей всего он бы внял ему. Но Холмс не принадлежал сам себе и не мог позволить себе роскоши поступать так, как хочется.

— Я не хочу ни с кем ссориться, Александр Петрович, — сказал Денис. — Я признателен вам за то, что вы для меня сделали. Но я уже отправил рапорт.