Вермахт шагал триумфальным маршем. Неделю за неделей в июне и в июле кадры кинохроники «Дойче вохеншау» показывали молодых немецких солдат, поющих гимн своей победе. Они вновь обрели тот душевный подъем, который испытывали год назад во время французской кампании, с той лишь разницей, что их продвижение приняло невиданный ранее размах. Города сдавались один за другим. 25 июня немецкие войска продвинулись на 290 км в сторону Минска. После 18 дней войны они совершили бросок вперед на 450 км. Белоруссия и Украина были завоеваны, страны Прибалтики также захвачены. Количество пленных насчитывалось сотнями тысяч; вермахт сжег 628 белорусских деревень и полностью истребил их население{205}. «Мы спрашивали себя, — писал маршал Кейтель, — какая другая армия в мире кроме Красной армии способна выстоять под подобными ударами?»
В июле-августе фюрер был настолько уверен в уничтожении русского фронта, что даже изменил приоритеты немецкого военного производства, решив усилить в первую очередь вооружение морского флота и вскоре дать новый импульс борьбе против Англии.
«Русская армия — не более чем шутка»{206}, — сказал Гитлер послу Болгарии П. Драганову. Однако шутки быстро кончились. С сентября 1941 г., как показывает кинохроника «Дойче вохеншау», немецкие войска неожиданно столкнулись с Т-34 — огромными танками, о существовании которых немецкое командование не подозревало. На киноленте видны солдаты, с ужасом изучающие один из остановленных ими танков Т-34. «Они будут жечь наши [танки], словно спичечные коробки», — свидетельствовал со своей стороны генерал Вальтер Рейнхардт. С таким же изумлением немцы обнаружили гигантский русский бронепоезд, каких они никогда не видывали{207}.
Другим неприятным сюрпризом для немецкой армии еще до наступления зимы (в тот год очень ранней и очень суровой, с 30-градусными морозами) стали предшествовавшие ей дожди. Они размыли дороги и сделали их непроходимыми для грузовиков, танков и другой бронетехники, которые увязали в жиже, а потом за одну ночь накрепко вмерзли в нее. Кадры той же хроники «Дойче вохеншау», найденные кинодокументалистом и телережиссером Даниэлем Костелем и сценаристом Анри де Тюренном, показывают силы вермахта, парализованные русским климатом. Под Ленинградом, например, пушки не могли больше стрелять, пока туда не прислали антифризную смазку[27].
Еще один сюрприз немцы получили 25 июня во время первого авианалета на Москву: московская противовоздушная оборона оказалась настолько эффективной, что люфтваффе вынуждена была отныне ограничиться ночными налетами в урезанном составе.
Гитлер в очередной раз выразил тогда свое крайнее удивление адмиралу Редеру: «Мы обнаруживаем железнодорожные пути, которые не обозначены на картах… У нас, прежде чем класть рельсы для железной дороги, рассчитывают, во что это обойдется, а это занимает время». Он и представить себе не мог, что в России можно проложить рельсы за одну ночь, без балласта, пусть даже по ним придется двигаться со скоростью не больше 20 км в час.
Все это вполне объясняет тот факт, что целые заводы в Новгороде, Минске и Смоленске были полностью демонтированы за один-два дня, а их оборудование перевезено на Урал{208}. Еве Кюри, побывавшей проездом в Куйбышеве (за 800 км от Москвы), директор шарикоподшипникового завода объяснял в 1942 г., что завод перевезли в октябре прошлого года, машины из-за отсутствия крытых вагонов покрыли толстым слоем жира (тогда стоял 30-градусный мороз) и грузили на платформы в том порядке, как предстояло монтировать. Спустя неделю, 24 октября, они уже работали{209}.
«Там есть заводы, не уступающие по значимости “Рейхсверке Герман Геринг”, — там, где всего два года назад стояли никому не известные деревни!» — констатировал Гитлер. В начале 1943 г. Геббельс поведал, что удивление фюрера совпадало с удивлением Геринга, который «беспрестанно с отчаянием вопрошал, откуда большевики берут свои танки и своих солдат» (запись в дневнике от 22 марта 1943 г.){210}.
Гитлер, который взял командование на себя и перед походом на Москву направил основные удары на Киев и Ленинград (чтобы помочь финнам), задумался над причинами неудачи. Начиная с 1942 г. он пересмотрел свое мнение относительно расправы Сталина над советскими генералами в эпоху Тухачевского. Не прекращая метать молнии против собственных генералов, подозревая их в саботаже его директив, он говорил себе отныне, что Сталин весьма умно поступил, избавившись от старых генералов и заменив их молодыми. Может, и ему следовало поступить точно так же? Два или три раза он еще вернется к этой теме в 1943 и в 1944 гг.
Фюрер также решил, что в Финляндии «хитрец Сталин» умело скрыл свою игру, заставив всех поверить в слабость советской армии. Как раз тут Гитлер ошибался, поскольку именно разгром советских вооруженных сил дал Сталину тревожный сигнал об истинном состоянии его армии и о необходимости претворения в жизнь гигантского плана перевооружения, откуда и возникла идея провести военные игры, где так ярко проявил себя Жуков.
В сентябре 1939 г. Гитлер поручил руководство военными операциями своему генеральному штабу, ОКВ (Oberkommando der Wehrmacht). Затем, во время норвежской кампании, он перехватил руководство, на беду Герингу, чья люфтваффе сыграла тогда значительную роль. В комбинированных сухопутно-морских операциях фюрер не проявил чудес, чувствуя себя явно не в своей тарелке. Вступление в Нидерланды, Бельгию и Арденнский прорыв были разработаны Гитлером совместно с фон Манштейном, у которого возникла та же идея. В России, из-за недоверия к своему генеральному штабу, Гитлер пожелал руководить кампанией лично и за несколько месяцев устранил более двадцати корпусных генералов, десяток маршалов, а также верховных командующих: фон Бока, Браухича, фон Манштейна (которого он позже призовет обратно). Доверие фюрер оказывал только очарованным его «военным гением» Йодлю и Кейтелю. Однако отныне он стал презирать и их. Из всех немецких генералов лишь Гудериан казался Гитлеру самым надежным.
После второго летнего наступления в 1942 г., который привел вермахт на Кавказ, война «демодернизировалась». Этот перелом был тем более важен, что боевая мощь советских вооруженных сил неуклонно нарастала. Многочисленным немецким частям пришлось заняться рытьем окопов, и это крайне изматывало солдат, привыкших легко продвигаться вперед. Они становились безразличными и вялыми, легко ударялись в слезы, и никакие слова их не успокаивали. Количество пищи уменьшалось, мясо исчезло из солдатского рациона. Кухни на колесах больше не проходили по дорогам. Немецкая армия вновь оказалась в условиях войны 1914–1918 гг.
Такая ситуация сложилась под Сталинградом с конца 1942 г.
Гитлер полностью отдавал себе в этом отчет.
23 января 1943 г. Геббельс записал: «В убежище фюрера мы со Шпеером сидели у камина в течение долгих часов. В воздухе висела меланхолия. Новости были огорчительными. Фюрер обрадовался, что ночь я проведу рядом с ним. Он мне сказал, что 200 тысяч наших солдат попали в окружение и нет ни малейшего шанса их освободить. Меры, принятые люфтваффе, явно недостаточны. Солдаты умирают с голоду, у них не осталось припасов, неподвижным и пустым взглядом смотрят они на свалившееся на них горе. Их мужественная стойкость превосходит любую хвалу… Эта героическая драма немецкой истории не имеет себе равных. […] Так случилось в основном из-за того, что на наших союзников нельзя положиться, объяснил Гитлер. Они не захотели сражаться и при первой же атаке русских, едва увидев танк, побежали, побросав оружие, или сдались в плен… Румыны плохо себя показали, итальянцы еще хуже, а хуже всех, вне всякого сравнения, оказались венгры. Они бросили все вооружение бронетанковой дивизии и обратились в бегство… Они штурмом взяли пустые вагоны, предназначенные для вывоза раненых»{211}. Две румынские армии действительно испарились всего за четыре дня.
