Робин. Если внешние обстоятельства нашей жизни меняются — к лучшему ли, к худшему — мы должны к ним адаптироваться.

Джон. И что же на самом деле происходит с нами, когда мы «адаптируемся»? Что происходит… у нас в головах?

Робин. Я должен изложить новую идею, чтобы ответить.

Джон. Выкладывайте, чего уж там.

Робин. Мы выберемся, между прочим, к ответу… У нас в головах — отпечаток, или картина мира, каким мы его знаем. Мысленная карта, соответствующая внешним координатам. Ну, все равно что карта Великобритании, которая соответствует нашему государству. И мы руководствуемся этой картой во всех своих действиях.

Джон. На ней — вся наша жизнь? Жена, дети, родители, друзья, дом, соседняя улица, служба?..

Робин. Все, касающееся нашей жизни, помещено на этой карте и помогает нам ориентироваться.

Джон. Мы, когда нужно, посмотрим на карту в верхний левый угол, в правый нижний… Она вся — постоянно в нашем распоряжении.

Робин. Верно. Но если ваша жена умерла, вам нужно карту, где жена занимает огромное место, фактически превосходя любой другой «объект», менять на карту, где жены нет совсем. Эту замену одной карты на другую я и называю «адаптацией».

Джон. Своего рода замыкание новых мысленных контуров…

Робин. Да. И суть в том, что адаптация, или «переписывание» карты, требует энергии.

Джон. Даже если перемена благоприятная… Ясно. Но ведь мы испытываем перемены постоянно. И в Уэстон-сьюпер-Мэр вам бы сказали: «Перемена стоит ее отсутствия».

Робин. Да, мир постоянно меняется. И на самом деле нам необходимы некоторые перемены, необходима определенная стимуляция. Если перемен мало, нам скучно, мы живем вполсилы. Перемена вредит только в том случае, если у нас недостаточно сил, чтобы к ней адаптироваться. Вредит неожиданно большая перемена. Или череда небольших… Тогда у нас недостаточно времени, чтобы восстановить равновесие.

Джон. Ну да, дом перевернуть вверх дном можно куда быстрее, чем в нем прибрать. Значит, слишком много перемен за какое-то время — и вот вам стресс. Что поможет с ним справиться?

Робин. Первое — необходимо исключить расходование энергии на некоторые наши привычные нужды, чтобы направить ее на преодоление перемен.

Джон. Доктора в таких случаях, кажется, прописывают «покой»?

Робин. Да, и должен заметить, что докторов, которые ничего не прописывают, правильнее называть «учеными бездельниками». «Покой» — это значит, что кто-то берет на себя большинство наших привычных энергетических «трат». Кроме того, поскольку обычно перемены вызывают у нас тревогу, очень желательно, чтобы в нас поддержали уверенность, что с переменами справимся, чтобы подсказали, как справиться.

Джон. Энергия, которую растрачиваем на беспокойство, тоже пригодится для того, чтобы справиться с переменами.

Робин. Да.

Джон. Но есть еще одна хитрость: иногда просто нужен рядом кто-то, кого любим, кому верим. Ведь «лекарство» — не слабее покоя или поддержки, о какой Вы только что говорили!

Робин. Да, Вы правы. Мы не забудем сходить в магазин для человека, которого выбило из колеи какое-то потрясение, принесем продукты, посочувствуем, но наверняка забудем, что ему очень помогает просто наше присутствие. Хотя, вроде бы, большое дело…

Джон. Хорошо, а что мы делаем?

Робин. Просто находясь рядом? Очень нелегко объяснить, но все мы по опыту знаем… Давайте пока назовем это «эмоциональной поддержкой».

Джон. Так, суммируем. Для того, чтобы справиться с переменами, необходимо: предоставить кому-то нести наши привычные энергетические «траты» и получить покой — раз, услышать ободряющие слова и подсказку, как с переменами справиться, — два, обрести «эмоциональную поддержку» — три.

Робин. Совершенно верно.

Джон. Ну, а теперь… как все это связать с «нашей» семьей? Мы уже знаем, почему двое «потянулись» друг к другу. Поженились…что обошлось им в 50 «очков», ведь пришлось заново оформлять свои карты, чтобы вписать друг друга на длительное проживание. Пролетел медовый месяц, когда они по-прежнему, как до женитьбы, еще восхищались роскошью «витрин» друг у друга. Вот зажили, наконец, бок о бок, и «спрятанное за ширмой» начало мозолить глаза.

Робин. Отношения стали «натуральнее». Опять перемена.

Джон. Опять переделка карты — там, здесь…

Робин. Впрочем, облегченная любовью, поддержкой, которую партнеры получают теперь друг от друга, возможно, в большей мере, чем получали порознь.

Джон. Хорошо, когда следующая перемена?

Робин. Когда возникает настоящая семья — когда появляется первый ребенок.

Джон. Еще 39 очков. Ох, бедняги.

Робин. Всего на 11 очков разница по сравнению с женитьбой.

Джон. Понятно, почему рекомендуется одно событие отделить от другого.

Робин. И не угодить под Рождество.

Джон. Ну-ну, ехали-ехали и куда ж это мы заехали?

Робин. Не пугайтесь, людям надо сделать этот большой рывок, чтобы стать более ответственными и взрослыми. Да, на какое-то время им выпадает порядочное напряжение. Но решившись и одолев барьер, они вознаграждены такой радостью, таким счастьем в своем чаде!

Джон. И надолго лишены свободы, не говоря обо всем другом.

Робин. Да, новорожденный требует столько внимания и любви, что друг для друга у них остается меньше чувств, значительно меньше. Отчего оба могут страдать.

Джон. Значит, появление первого ребенка, так сказать, счастье условное.

Робин. Да, трудно отделаться от ощущения, что общество не без злого умысла романтизировало это событие. Конечно, событие чудесное, переживания удивительные… если не признавать, что сначала это же просто каторга! Особенно для пары, не очень-то знающей, чего теперь ждать. Не забудьте, что завести первого ребенка — перемена и нагрузка для пары куда более значительная, чем выдать на-гора второго ребенка и так далее.

«Чрезвычайное положение»

Джон. Так. Дождались ребенка… родился. Теперь чего родителям ждать?

Робин. Сначала обратите внимание на то, как он выбил семью из равновесия. До рождения ребенка партнеры могли свободно оказывать эмоциональную поддержку друг другу, но родившийся ребенок теперь поглощает ее у матери почти полностью. А это значит, что ей — для восполнения — требуется больше прежнего любви и поддержки мужа. Она отдает ребенку столько, что вернуть мужу и нечего. Значит, муж лишен своей обычной доли эмоциональной поддержки, в то время как матери этой поддержки требуется от него еще больше прежнего.

Робин. И если он не удержит равновесие, обходясь меньшей, чем привык получать, поддержкой, она почувствует себя покинутой, обделенной.

Джон. Сразу после эйфории по поводу рождения ребенка — это страшный удар.

Робин. Да. До родов будущая мать была в центре внимания. За ней ухаживали, ее лелеяли, вероятно, как никогда прежде. И вдруг — этот крохотный, невозможно хрупкий младенец, за которого мать в ответе двадцать четыре часа в сутки!

Джон. Такой беспомощный… Боитесь, погибнет в любой момент, — правда?

Робин. Да, помню, я просто не верил, что наш сможет дышать без посторонней помощи. А ведь сколько времени провел в родильном отделении! Чего удивляться, что мать прямо-таки ужасается этой ответственности! Моя жена, Пру, ведет группу матерей, родивших первого ребенка, и почти все они жалуются: и почему никто их не подготовил к этому потрясению.

Джон. Мать чувствует себя ответственной за жизнь ребенка, но она же никогда раньше не отвечала за жизнь!

Робин. И она постоянно вымотана, так что иногда ей кажется, она не справится. Она может чувствовать себя виноватой, думать, что она плохая мать. И должна прятать от людей чувство своей «непригодности», а это для нее — дополнительное нервное напряжение. Да, сегодня, когда большие семьи редки, она действительно вынуждена обходиться без помощи. Первые полмесяца порою все идет гладко: ее или его мать поживет с ними недельку, муж, как правило, берет неделю отпуска. Но потом она начинает чувствовать себя чудовищно неопытной и всеми покинутой.