Балансир часов задрожал.

— Вскорости мы узнаем правду, — с улыбкой произнес Маркус.

— Или же я потеряю друга, — отвечал я.

В этот момент равновесие нарушилось, и клепсидра звуком отметила полночь. Мы поднялись.

Я провел Маркуса во внутреннее святилище. Пока мы шли по коридорчику, обрамленному двумя колоннами, к двери адитума, меня снова посетила угрюмая мысль, что я, не исключено, последний раз вижу его среди живых, но я постарался не выказать своих эмоций. Открыв тяжелую дубовую дверь, обитую по краям шерстью для подавления шума извне, мы вошли в адитум.

Я оглянулся, проверяя, все ли на своих местах и гармонична ли обстановка. Для нас внутреннее святилище так же важно, как предварительные ритуалы или церемониальные одеяния: оно помогает привести мысли в порядок и отвлечься от повседневных забот. Все здесь организовано так, чтобы пробуждать мысли о разделении с обыденностью. Помещение имеет овальную форму и выкрашено в спокойные цвета. На стенах мандалы и несколько картин, подобранных специальным образом. Ранее я поместил на столике из отполированного орехового дерева вазу с пионами.

Снадобье уже перелили в тигелек и расположили на особой нагревательной подставке. Пока Маркус расслаблялся на кушетке, я передвинул подставку поближе — так, чтобы он мог напрямую вдыхать пары, и поджег промасленный фитиль. Нагревательная подставка быстро раскалилась, и снадобье в тигельке запузырило.

Не оглядываясь на Маркуса, я покинул святилище.

Храм Мистерий не подчиняется традиционным доктринам, поскольку мы считаем все их в той или иной степени ошибочными или, в лучшем случае, размывающими грань между истинным и неуверенным знанием. Наш подход иной: мы сперва очерчиваем приблизительные границы неизвестного, а затем пробуем установить истину прямым опытом.

Относительно смерти гипотез много. Самая прагматичная из них, разумеется, утверждает, что смерть равнозначна уничтожению. Но многие философские школы считают, что спасение так или иначе возможно — либо в иных обстоятельствах, на ином духовном плане бытия, в ином теле, либо в прежних. Последняя версия, наиболее мрачная, сводится к утверждению, что время циклично, после смерти наступает новое рождение, и жизнь повторяется такой же, какой произошла, со всеми составлявшими ее событиями. Еще одна доктрина учит, что смерть кладет конец лишь индивидуальному сознанию, а разум сливается со вселенским сознанием.

Я сидел в притворе и размышлял об этих концепциях, чтобы не думать про Маркуса. Прошло около часа, и балансирная кастрюлька водяных часов уже почти переполнилась снова. Вдруг я услышал хриплый крик из святилища, а следом — глухой стук, как бы от падения мебели.

За считанные секунды я пересек коридорчик. Дубовая дверь распахнулась, наружу вывалился Маркус. Лицо его было серым. Я потянулся помочь ему, и он обмяк у меня на руках. Я заметил, что глаза его не остекленели, но хранят живое выражение — крайнего испуга, как если бы он лицезрел нечто совершенно ужасное.

Я видел через дверной проем перевернутые кушетку и столик орехового дерева. Нагревательное устройство все еще светилось от жара, но лишь черное пятно в тигле да легкий аромат в воздухе указывали на былое присутствие снадобья.

Я отвел Маркуса в притвор и помог сесть. Он попросил вина. Я не знал, как скажется на его состоянии вино после такого количества дурмана, но взял флягу из держателя, откупорил и налил вина в кубок. Маркус жадно опустошил кубок, и щеки его немного порозовели.

— Со мной все будет хорошо, — ответил он на мои просьбы. — Просто дай мне продышаться минуту-другую.

Я замер рядом с ним. Маркус осел в кресло и тяжело задышал. Спустя некоторое время терпение мое стало иссякать. Каков итог эксперимента? спросил я. Удался ли опыт? Маркус испустил стон и печальным голосом поведал, что да, вполне; тайна смерти (голос его на миг оборвался) полностью раскрыта.

— Не проси меня поведать тебе эту тайну, — продолжал он. — Лучше тебе не знать ее.

Я изумленно напомнил ему, что устав ордена воспрещает скрывать от братьев результаты любой работы в храме, и снова обратился к Маркусу с настойчивой просьбой поделиться новообретенным знанием. Он обреченно кивнул и потребовал еще вина. Затем, издав тяжкий вздох, поведал, в общих чертах, такое.

Смерть (говорил он) есть обращение. Обращается вспять сознание, обращается вспять время.

Что здесь имеется в виду? Начнем с сознания, поскольку оно обращается вспять первым. Наши сознания заключены в телах. Я воспринимаю тебя своими глазами, а с помощью мозга через органы чувств строю картину окружающего мира. Прямое восприятие себя самого мне недоступно. Себя я знаю лишь непрямо, по взаимоотношениям с другими или наблюдая в зеркале.

После смерти все меняется. Сознание продолжает существовать; но это сознание становится вечным относительно тела. Оно обретает объективные качества, подобные уже известному нам экстатическому переживанию с выходом за пределы тела. Можно видеть, как заключают тело в саван. Можно наблюдать, как его помещают на катафалк и в сопровождении близких и родных отвозят к месту погребения.

Затем возникает ощущение присутствия в могиле и наблюдения за распадом плоти, который длится несколько месяцев. Выхода нет, ибо сознание всегда пребывает там же, где и тело. Ты наверняка сочтешь это ужасающим переживанием. Но постой.

Причина, по которой осознается состояние мертвого тела, в том, что сознание обладает инерцией и продолжает, как зачарованное, нестись вперед во времени. По истечении определенного промежутка происходит второе обращение. Обращается вспять само время. (Маркус опорожнил кубок и потянулся за флягой, не обратив внимания на мой сердитый взгляд в ту сторону). Обращается вспять само время. Понимаешь? Время бежит назад. Смерть, действительно, есть конец жизни, но лишь в том смысле, в каком дорога оканчивается в определенном месте. Достигнув его, можно развернуться и возвратиться по собственным следам. Наблюдать, как тело постепенно восстанавливается, как его вынимают из могилы, несут домой и возвращают к жизни. Жизнь течет вспять, от смерти к рождению. В обратном времени. В обратном сознании.

В конце концов должно снова наступить рождение. Шок от него подобен смертьевому, и, действительно, жизнь в этот миг снова обращается в противоположную сторону, как и при смерти. И вновь сознание минует его; оно, заключенное внутри, существует в уменьшающемся эмбрионе до тех пор, пока не обратится вспять время, пока не начнет снова увеличиваться зародыш, пока не родится новое дитя и не узрит мир своими прежними чувствами.

Это, Клиний, и есть наша жизнь. Душа вечно колеблется между полюсами рождения и смерти, хотя мы этого не знаем, и нельзя изменить ни единой малости из случившегося. В сем неведении нашем заключено счастье настоящего. Но постой. Не вечно тебе быть счастливым. Ровно до того момента, пока не выйдешь за пределы себя и не узришь себя самого, как долженствует…

Голос Маркуса упал.

— Итак, — подытожил я, — доктрина Вечного Повторения жизни оказалась самой близкой к истине.

— Да. Мы живем эту жизнь не один раз. Мы проживали ее уже много, много раз.

— Но почему ты так мрачен, Маркус? Это же… своего рода бессмертие.

Маркус озадаченно посмотрел на меня.

— Ты разве не понял, Клиний? Разве не видишь? Это худший из всех вариантов! Каждый из нас обречен видеть себя таким, каким кажется окружающему миру, и в этом состоянии снова переживать каждую деталь собственного существования! Все недостойные поступки, все самообманы, все постыдные детали, какие мы таим даже от себя самих — все это предстает взору нашему, да вдобавок на протяжении вечной жизни! Как же такое вынести? Ничья жизнь не безукоризненно честна настолько, чтобы подобное можно было перенести!

Постепенно я стал проникаться ужасом откровения, явленного Маркусу. Тот неуверенно поднялся и взял меня за плечо. На долгие мгновения тишина храма будто окутала нас. Я размышлял об услышанном, стоя рядом с другом.