Без передряг твоя жизнь немыслима, не так ли, Джек? Это в твоей натуре — влезать во всякие хлопоты. Сомнительное предприятие, занятие, чреватое компрометацией репутации, щекотливая ситуация — ты кидался туда без промедления, ни с кем не считаясь. Потому-то у тебя и по сотне врагов на каждом обитаемом мире.

Не хочу сказать, что ты это нарочно. У тебя просто натура такая; ты не устоишь перед соблазном кого-то околпачить. Но почему, блин, почему, Джек, ты раз за разом влезаешь в неприятности, когда ежу понятно, чем для тебя завершится это дело?

Я тут не исключение; в общем-то за свою жизнь я приучился не реагировать на проделки Джека. Когда мы были детьми, он мог одолжить мой велик покататься на час и загнать его за несколько фунтов на другом конце города. Потом прятался от меня целыми днями, чтобы я не узнал. Он все время прятался в таких ситуациях. А несколько раз уводил моих девчонок у меня за спиной.

Я тогда впадал в бешенство. Но Джек неизменно выбирался сухим из воды: иногда он напоминал мне насекомое, способное увернуться от любой подошвы. Приемы его были весьма просты. Прятаться. Пропадать из виду. Рано или поздно это надоедает, и теряешь охоту ему мстить.

Когда мы выросли, то решили открыть свое дело и стали изыскателями.

Изыскатели — эдакие малость облагороженные галактические старьёвщики. Им всего-то и нужно, что корабль, чья-нибудь поддержка по деликатным вопросам да неизведанное направление полета. Конечно, допустимо и стрелять наудачу в темноте, но это жест отчаяния. Прилетаешь, обыскиваешь новое место, а по возвращении пробуешь продать то, что там нашлось. За информацию современная цивилизация платит дорого. Везунчикам удается сторговаться о концессии на добычу сырья. Чаще получается с прибылью продать научные данные, поэтому изыскатели предпочитают странные места. Во всяком случае, за исследование ранее неизвестного мира правительство отстегивает десять процентов.

Позвольте заметить теперь, в дополнение к предшествующим претензиям в адрес моего братца Джека, что мы никогда не были особенно удачливы. Галактика велика и слабо изучена, по ней рыщут тысячи фрилансеров-изыскателей. Как правило, они обладают определенными техническими навыками (освоенными на скорую руку), но формальной квалификации лишены. Профессионалы их обычно презирают. Если честно, такая жизнь и должна быть противна квалифицированному специалисту. Мы с Джеком — превосходные экземпляры: торговали всякой рухлядью и оборудованием, а постоянной работы найти не могли.

Наши отношения были такими, каких и можно ожидать от двух братьев, но, оглядываясь назад, я вспоминаю почти исключительно неприятные моменты.

Ты никогда не играл честно со мной, правда ведь, Джек? Это проявлялось даже в мелочах. В мелких сделках. Тебе случалось исчезать на пару недель, а потом я получал письмецо вроде:

Дорогой Боб,

думаю, пора тебе узнать правду про тот чек. Я тебе все время говорил, что чек еще не прибыл, а потом — что я его не успел обналичить; это все нагромождение жалкого вранья, а в действительности, так уж вышло, я отчаянно нуждался в деньгах, и у меня хватило наглости истратить большую часть. Пожалуйста, ты на меня сильно не серчай. Я знаю, тебя нелегко разжалобить, так что я могу лишь попросить об отсрочке и надеяться, что когда-нибудь возмещу тебе эти…

Ну и так далее. Типичное послание. Признание в проступке, прослоенное нытьем и обещаниями на будущее. И все это ради каких-то пятисот фунтов или около того. Когда получалось с ним пересечься, он обычно говорил:

— Ну, Боб, я подумал, ты не будешь против. В конце концов, мы же братья.

Он оказывался прав. К тому моменту я уже выбросил происшествие из головы, хотя долг мне так никто и не вернул. В конце концов, мы же братьями были.

Лишь через много лет стало мне приходить на ум, что странно с моей стороны относиться к Джеку как к младшему братишке, хотя он мой близнец. Он казался намного младше меня, намного безалабернее.

Так вот мы и валандались по жизни вместе, и я приглядывал за братом. Джек, сколько раз я тебя вытаскивал из неприятностей? Мне приходилось убивать, чтобы спасти твою шкуру. Ты частенько забирался в такие кварталы, где с незнакомцами-пройдохами скоры на расправу.

А помнишь, как мы наткнулись на десятую планету звезды, у которой и имени-то не было, только цифровое обозначение? Ты потерял сознание, я не знал, жив ли ты еще. Но я двадцать дней волок тебя в скафандре по поверхности, к месту, куда должен был прилететь следовавший за нами корабль. Ни до, ни после не приходилось мне бывать в таком дерьме, я ни на минуту не верил, что получится оттуда вылезти, и радовался, что ты в отключке — не понимаешь, что произошло.

Ответил бы ты мне услугой за такую услугу? Думаю, да. Но, разумеется, это ты попал в передрягу, как всегда и происходило. У тебя никогда не было возможности оказать мне ответную услугу.

Как забавно, Джек, что при всей благосклонности судьбы в таких ситуациях ты раз за разом вляпывался по полной.

Так продолжалось тридцать пять лет. Каждые пять лет я оглядывался на свою жизнь и констатировал, что дела идут все хуже. Со мной не происходило ничего удовлетворительного. Я терзался недостаточной самореализацией. Джек пребывал в том же положении, но вряд ли вообще задумывался о таких вещах. Он был рожден для крысиных бегов.

Год за годом мы увязали в таком образе жизни все глубже. Потом я встретил Джанет.

Только не спрашивайте, как мне посчастливилось ее зацепить, ведь она, говоря напыщенно, из высших кругов общества. Она дочь профессора Жукера; среди ученых это имя много значит. Но мне повезло, в кои-то веки я наткнулся на что-нибудь стоящее. Находка стоила того, чтобы выползать из утробы, самую малость опережая нытика Джека.

Вскоре мы уже обсуждали, как сыграем свадьбу.

Оставался еще вопрос отношений с ее отцом, и я должен признать, что сильно нервничал в тот день, когда они с Джанет явились пообщаться с нами в заднюю комнатку обшарпанного офиса на третьем этаже здания по Стэйн-стрит. Не все сочтут изыскателя достойным женихом для благополучной молодой красавицы.

Вообразите мое несказанное облегчение, когда профессор Жукер оказался толстеньким коротышкой с аккуратно подстриженной бородкой, которому не было никакого дела до общественного статуса. Он интересовался лишь тем, что умеет собеседник. Через десять минут мы уже оживленно болтали.

— Ну что ж, — проговорил он наконец, — а чем вы сейчас заняты, братцы?

Джек вздохнул.

— Ничем, — признался я.

— Никаких заказов?

— У нас есть на примете одно местечко, но это скорее конфиденциально. Мы раздобыли кое-какую инфу с корабля, чиркнувшего по краю темной туманности Монтгомери. Как вы знаете, там внутри температура практически нулевая.

Жукер кивнул.

— В туманности был обнаружен плотный объект, — продолжил я. — Звездой он оказаться не может, значит, это одиночная планета. Ей даже дали предварительное имя. Селентенис.

— Физика низких температур — всегда прибыльное занятие, — вставил Джек. — Нам бы только стартовый капитал…

По глазам Жукера было видно, что он уже заинтересовался и строит планы на будущее. Выяснилось, что физика низких температур — особо пленительная для него область, и он с энтузиазмом поддержал нашу мысль, что поле деятельности там еще непаханное. Абсолютного нуля слишком тяжело достичь, и туманность Монтгомери уникальна: никто прежде не сталкивался ни с чем подобным.

Жукер решительно вознамерился обследовать планету. Не давая времени на раздумья, он вытащил деньги и заявил, что намерен сопровождать нас.

Мы ухватились за его предложение, как утопающие за соломинку.

— Вы не пожалеете, — горячо заверил его Джек, по своему обыкновению взявшись за соломинку не с того конца. — Вы получите свои деньги обратно. Все будет в порядке.

Профессор, похоже, пропустил его реплику мимо ушей. Джек завел разговор о необходимом оборудовании, а Джанет уселась на край стола и стала болтать ногами в воздухе.