Миллион вольт мгновенно замкнулся через нее.

Я увидел вспышку, но из интеркома ничего не послышалось. Я продолжал бежать, но, достигнув овражка и заглянув в него, не увидел ничего сколько-нибудь крупного.

Я автоматически оглянулся на вольтметр, установленный позади. Напряжение ощутимо спало.

Учитывая, как Джек себя вел всю жизнь, такой конец рано или поздно просто обязан был его постигнуть. Однако я оставался его братом, и меня расстроило случившееся.

Это было еще не всё.

Когда я вернулся рассказать о происшествии Жукеру, то решил, что опущу детали про Джанет. Неуместно было бы разглашать историю ее отцу.

Меня охватила тоска, смешанная со странным чувством собственного ничтожества. Подступило одиночество. Я почувствовал, что оказался там же, откуда начинал, но на сей раз даже он не составил мне компанию.

Жукер это заметил. Он выразил искреннее сочувствие.

— Не позволяй этим чувствам тобой завладеть, — посоветовал он мягко. — Случившегося не воротишь. В будущем еще много всего предстоит.

Я мрачно кивнул. Жукер не знал, что палка эта о двух концах.

Селентенис давил на меня все сильнее.

Мы с Жукером продолжали работу. Нам удалось накопить огромное количество данных: графики, диаграммы, сводки измерений свойств бестемпературных материалов. Результаты отвечали всем нашим ожиданиям.

Жукер уже некоторое время раздумывал, как переместить образец селентенийского вещества на Землю, и счел такую задачу посильной. Он собрал в кладовой холодильную установку, облачился в скафандр и вышел. Спустя несколько минут он вернулся с осколком тускло-зеленого камня, который охлаждал водородным льдом.

— Я отколол эту штуку от одной из крупных глыб, — пояснил он. — Теперь можно провести по-настоящему подробное исследование.

Перенеся осколок в кладовую, он опустил пакет с водородным льдом в контейнер с четырехслойной корпусной защитой. Затем осторожно внедрил в лед электроды: непростая работка, ведь холодильная установка была громоздкой. В миг, когда зонды коснулись образца, экраны нескольких осциллографов ожили, по ним заметались кривые.

— Камень, как и остальное вещество планеты, несет электрический заряд, — объяснил мне Жукер. — Посмотрим, изменился ли он с того момента, как я пропустил разряд через почву.

Отойдя на шаг, он посмотрел на осциллографы.

Его взгляд застыл, став отстраненным.

— Боже мой, — пробормотал он.

— Что такое? — спросил я. Скачки кривых удивили и меня, но ведь этот мир сам по себе необычен.

— Роберт, это мозговые волны.

Меня как током ударило, и я понял, почему кривые показались мне отдаленно знакомыми. Разумеется, мне случалось видеть электроэнцефалограммы.

— Альфа-ритм проявляется совершенно четко, — прокомментировал Жукер, вглядевшись в сигналы. — Другие несколько искажены, но это, скорее всего, потому, что мы регистрируем два или больше ритма на одном графике. — Он говорил все быстрее. — Ты понимаешь, что происходит? Это Джек! Когда разряд пронзил его, произошла модуляция тока электрическими ритмами его нервной системы. — Он возбужденно хлопнул в ладоши. — А подумать только, на что еще способна бестемпературная среда!

— Вы хотите сказать… он еще жив?

Профессор с сомнением покачал головой.

— Так можно зайти слишком далеко, и…

Он осекся. Волны на экране осциллографа вдруг изменились, как происходит с энцефалограммами при перемене режима умственной активности.

Дальше отрицать очевидное было невозможно. Профессор Жукер вооружился частотным анализатором для разделения ритмов, потом подключил к нему микрофон и динамик. Мы и нескольких минут не провели за сканированием частотного диапазона, как наткнулись на речевую частоту Джека.

Я поднес микрофон ко рту трясущейся рукой.

— Джек?..

Спустя пару секунд прозвучал знакомый голос.

— Боб, это ты? — неуверенно произнес он.

Мы с Жукером уставились друг на друга, предельно шокированные. В дальнейших расспросах отпала нужда. Модуляция миллионовольтного импульса оказалась исчерпывающей. Вся личность Джека, все его мысли и воспоминания перенеслись туда, а теперь с тихим гудением беспрепятственно кружились в замкнутой всепланетной цепи. Какой фрагмент Селентениса ни отсекай инструментами, а все они будут содержать Джека.

Вот как я стал сторожем брату своему. В конце концов, мы ведь намеревались забрать пробы вещества на Землю. Что ж нам было еще делать, как не увезти его с собой?

Я услышал, как вдалеке слабо стукнула, открываясь и закрываясь, входная дверь дома: ушел еще один гость. Покосился на обломок зеленого камня, воспринимая его — в оболочке из водородного льда и предоставленной Жукером аппаратуры — скорей не глазами, а воображением. Задумался, каким бессильным и молчаливым стал теперь Джек.

За все годы, что мы провели вместе, я ни разу не давал себе труда пересмотреть наши с Джеком отношения: вплоть до тех последних дней на Селентенисе и обратного полета к Земле.

Любил ли я вообще когда-нибудь своего брата?

Сложный вопрос. Не думаю, что между братьями возможна любовь. Мы принимаем существование друг друга как данность. Были в нем черты, неприятные мне, но всякий раз, когда я на него злился, чувство это быстро проходило.

С другой стороны, когда бы ни случалось мне возненавидеть своего брата, сразу следом появлялось тошнотное ощущение, что я слишком на него похож.

Разница в том, что когда я мошенничаю, то забочусь замести следы.

Ну что ж, я снова выбрался сухим из воды. Джанет моя, так ведь? Она даже не заговорила с каменным обломком. Ни разу. Она вышла за меня замуж.

Сука? Если угодно. Может показаться странным, что я ее по-прежнему защищаю. Но человеческая натура — штука хрупкая. Выбирай лучшее, отбрасывай худшее.

Нет смысла притворяться.

Мы вели вполне достойную жизнь на вырученные от экспедиции на Селентенис средства. Как уже говорилось, я остепенился, и это меня устраивает.

Придвинувшись к контейнеру, я произнес:

— Джек, ты уверен, что с тобой все в порядке?

— Ну, — отвечал он, — у меня мысли в последнее время немного путаются. Наверное, тепло просачивается.

Я кивнул. Неизбежный процесс. Впрочем, если бы температура обломка возросла сколько-нибудь заметно, вещество камня утратило бы сверхпроводимость, и Джеку пришел бы конец.

— С другой стороны, — продолжил он, — ты же знаешь, что главная моя версия все еще там, на Селентенисе. Я — эдакий отсоединенный фрагмент.

— Ты все еще полностью функционален как ее копия, Джек.

— Знаю. Но… гм… иногда меня одолевает желание воссоединиться с собой. Слиться с основным током.

— Ты хочешь вернуться?

— Был бы не против.

— Ну, не знаю, Джек, — сказал я после паузы. — Джанет может не понравиться мысль о новых расходах на картриджи для очередной экспедиции в туманность Монтгомери.

— Хочешь сказать, что не отвезешь меня туда? — спросил он жалобно.

— Ты же знаешь, что я бы это сделал, чего б мне оно ни стоило. Но нужно учитывать еще и Джанет.

— Приведи ее сюда, наверх, — требовательно проговорил он. — Я ее уломаю, Боб. Я знаю, я могу это. Мы ведь были однажды близки, помнишь?

Не было нужды мне напоминать.

— Ты знаешь, какая она. Ее сюда и под пытками-то не заставишь подняться. Она никогда не придет.

Повисло молчание, но мне чудилось, что я улавливаю болезненные отзвуки. Наконец Джек заговорил снова, сдавленным голосом:

— Боб, послушай, я… я хочу вернуться на Селентенис. Я уверен, что если она согласится со мной встретиться, я ее уговорю. Но дело не только в этом. Я просто хочу с ней поговорить, ты же понимаешь. Нехорошо, что она меня так вот игнорирует. Я знаю, она теперь твоя жена, но… Я всего лишь хочу попрощаться, и только-то. Ты не можешь меня за это винить.

Меня искренне тронули его слова.

— Пожалуйста, Боб, пожалуйста, упроси ее сюда прийти. Всего разок.