— Понятно, — селянин почесал бороду. — Стало быть, пойду, передам людям, чтобы вещи вязали, да уходили от греха.

Ничего больше не сказав, старик развернулся и побрёл обратно. Сокол хотел было возразить, отговорить от спешки, но передумал. Проводив селянина взглядом, он вернулся на южный берег и выудил из мешка ещё одну крысу. Пошептал и пустил в странствие.

На сей раз сам в воду не полез, наблюдал с суши. Но только крыса бросилась в реку, запалил мерную лучину, которую заранее укрыл от ветра и закрепил под нужным углом.

Зверёк выбрался недалеко от вешки. Чародей погасил огонь и разглядел отметины.

— Между четвертью и получасом, — пробормотал он. — Опять же серые сильнее будут. Значит четверть часа ближе к истине.

Из рощицы выехал всадник. Судя по доспехам, один из мещёрских мечников. Огляделся. Увидев чародея на чужом берегу, пустил животное вброд беглой рысью.

— Тебя князь зовёт, — сказал воин.

— Что-то случилось?

— Не сказал. Но видимо случилось.

Сокол разыскал своего коня, что бегал без привязи, и забрался в седло.

— Поехали.

Крепость пребывала в полусне, но Ук ходил по горнице сильно встревоженный. У него собрались уже Заруба с Лапшой, которые о чём-то спорили, и новый печатник по имени Карбыш.

— Что случилось князь? — с порога спросил Сокол.

— Такое дело, — князь говорил неохотно. — Дружину из города выводить не буду. А что выведу, то не к Сосновке.

— Как так? — опешил чародей.

— Гонец прибыл от моего человека. Москва на наших рубежах полки собирает. Того и гляди двинутся.

В комнате стало тихо. Прекратили спорить и воеводы.

— Много полков-то? — присаживаясь на стул спросил Сокол.

— Нет. Но город взять вполне хватит. Если без прикрытия его оставить.

— И что предлагаешь?

— Сотню к границе двину, с Лапшой во главе. Пусть в засеках укроются. Остановить, не остановят, но тревожить врага будут, и с толку собьют. Задержат.

Князь прошёлся.

— А другую сотню в городе оставить придётся. В поле не велико войско, а за стенами сила немалая. И от Москвы, случись чего, отобьются, и если орда прорвётся, удержат тварей на время, пока люди на лодках, да плотах не уйдут.

— Что же, одним ополчением с ордой биться? — с досадой спросил чародей.

— Выходит что так, — развёл князь руками.

Заруба не выдержал, вскочил. Видимо накипело.

— Не стоит князь силы пылить. С ордой разберёмся, тогда и за московскую рать возьмёмся…

— Тем временем она уже всю страну загребёт. Только добить нас останется. Тех, кто уцелеет.

Хоть Заруба и взял сторону Сокола, уговорить упрямца не удалось даже вместе. Лапша, тот молчал, сомневаясь, а печатник ещё не освоился, чтобы князю перечить.

— Считайте это решённым и нечего попусту спорить, — обрубил разговор Ук

Спорить смысла и вправду не было.

— К соседям за помощью посылал? — спросил Сокол.

— Тарко уже в Муроме, — ответил Ук. — Ещё в Нижний Новгород к Константину гонца послал. В Переславль, к Олегу, Вияна отправилась. Но ответа ни из Рязани, ни от суздальцев, пока не пришло.

— А из Мурома что?

— Сказал князь, что помогут. Да только у них и самих силы невелики.

— Сёла поднимать надо, — сказал Заруба. — Одним городским ополчением ничего не сделать.

— Надо, — согласился князь.

К переправе Сокол возвращаться не стал, отправился домой. Но по дороге решил заглянуть к соседям. В чародейской слободке из колдовского племени проживал не один только он. Соседи его, пусть и не столь известные, кое-какой толк в ведовстве имели. Одна беда — часто ссорились между собой Вармалей и Не с Той Ноги, даром что рядом жили. Не злобно ругались, но делу временами вредило. И теперь Соколу пришлось рассыпать перед обоими немало лести, чтобы собрать под одной крышей.

Выслушав его, колдуны задумались.

— Хм, — потеребил ухо Вармалей. — Зверьё, говоришь? Может потравить чем? Лошадь дохлую на пути бросить?

— Эка, придумал, — тут же возразила Не с Той Ноги. — Никакая лошадь орду не остановит. И потравы такой мы не знаем. Кабы одну хоть тварь заполучить, можно было бы и подобрать что…

Сокол покачал головой.

— Пока не столкнёмся с ордой, ни одной не получим, а тогда уже поздно будет средство искать.

— Вот бы повыше, на Оке воды собрать, — предложил Вармалей. — И на орду во время переправы спустить. Волной. Да только как угадаешь, когда ударить?

— Угадать не сложно, — ответил Сокол. — Полчище столь огромно, что не промахнёшься. Так или иначе зацепишь. Конечно, хотелось бы прямо по серёдке ударить. Но боюсь, не слишком поможет. Крутую волну, вроде той, что дева Лыбедь на врага обрушила, не просто пустить. Не ручеёк ведь, река великая.

— Дождей пролить, затор какой-нибудь устроить, да мало ли способов.

— Вот и подумай над этим, — кивнул чародей и перевёл взгляд на колдунью.

— Есть и у меня задумка, — ответила та. — Но ещё покумекать надо. Пойду-ка в лес. Поброжу.

Верховья Цны. Июнь.

Пахомий месяц из седла почти не вылезал. По семьдесят вёрст делал за день, а и то с трудом поспевал. Уже не таился, шёл напрямик, через земли, в которых узнай кто его, могли и шкуру спустить. Ни себя не жалел Пахомий, ни лошадей. Который уж конь под ним пал, он и со счёта сбился.

В Сарае-то быстро дело уладил. Потом в Коломну отправился, там с Алексием короткий разговор вышел.

Недоволен был викарий.

— Всё знают уже в Мещере. Колдуна, княжича, монаха-отступника всех упустили. Никак внезапности не добиться. Придётся теперь полки в леса раньше времени двинуть, чтобы с толку их сбить. И ещё кое-что предпринять…

Алексий склонился и что-то прошептал монаху на ухо.

— Княжича верну, — пообещал монах. — И с ордой заминки не будет. А в остальном, посмотрим.

— Будь осторожен, — напутствовал священник, протягивая какой-то свиток. — Нельзя мне тебя потерять. Не на кого больше положиться.

Теперь, Пахомий вновь вернулся в Ишму. Он не стал заезжать ни к Лукичу, ни туда, где раньше держали княжича, а направился к дому настоятеля покровской церквушки. Привязав коня к крыльцу, постучал.

Георгий телом и повадками больше походил на казака, чем на батюшку. Ни жиром лишним, ни рыльцем сдобным не отметился. Таков Червленый Яр, таковы его люди. И почему настоятелю быть среди них исключением.

Был он подряд третьим священником, носящим одно и тоже имя. И вовсе не совпадение было тому причиной. Отгадка в другом. Чтобы не получать каждый раз нового пастыря, с которым ещё неизвестно удастся ли столковаться, атаманы выбирали того, который им приходился по сердцу. Так и ставили на приход миром, без рукоположения и утверждения владык. А чтобы в епархиях недовольства не возникало, нового священника продолжали называть прежним именем. Будто и не менялось ничего в приходе.

Может и насторожились бы в верхах от долгожительства необычного. Но Червленый Яр то к Рязанским епископам переходил, то к Сарайским. Большая война у отцов церковных велась по этому поводу. Но тот ли победит владыка или иной, в дикую степь никто из них не совался. И в этой неразберихе всё атаманам сходило с рук.

— Грамоту привёз? — сразу спросил Георгий.

— Вот она, — монах протянул свиток.

— Проходи, — впустил Георгий.

Развернув грамоту, священник глянул прежде всего на подпись и печать. Изучил дотошно, затем прочёл. Приходу даровались кое-какие права, подворье в Переславле… не всё, что Георгий требовал, но многое.

— Добро, — кивнул он. — Забирай щенка.

Погремев ключами, священник нашёл нужный и проводил Пахомия в погреб. Там в темнице сидел мещёрский княжич.

При виде монаха, Варунок отвернулся.

— Всё, братец, загостился ты у меня, — Георгий мощным рывком извлёк княжича из погреба, словно куль с репой и передал Пахомию. — Вот ему теперь кровушку портить будешь.