Впрочем, это вовсе не смягчило потрясения и не сделало внезапную пустоту в душе менее болезненной.

Все было точно так же, как тогда… около пяти месяцев назад, когда смерть Хана — невыносимое и неотвратимое чувство жестокой потери — поразили ее в одночасье. Генерал внезапно побледнела и, схватившись за грудь, довольно резко завалилась на бок, так что если бы кто-то из солдат не успел ее подхватить, Лея могла удариться головой об пол.

Ее накрыло волной, которую правильнее всего будет назвать больным предчувствием.

… Лея видит их — Люка и Бена, единственных родных людей, оставшихся у нее. Они оба падают в пустоту, в мрачную, ненасытную, как утроба сарлакка, бездну. Во мрак, навек скрывающий все живое.

Но бездна вовсе не кровожадна; ей достаточно получить лишь одного.

Бен слабее Люка; он весь в крови, ему тяжело двигаться — и потому он падает быстрее. Бездна тянет его вниз, цепляясь за ноги, за руки ужасными черными щупальцами… Бездна выбрала себе жертву. Другого ей не нужно.

Однако Люк понимает, к чему все идет. Решающим усилием он выталкивает племянника на свет, а сам, обманув бездну, исчезает навсегда…

Открыв глаза, генерал сильно закашлялась — часто именно таким образом люди бессознательно выражают крайнюю степень испуга.

Вокруг нее собралась небольшая толпа. Должно быть, она ненадолго, но все же лишилась чувств, чем порядком напугала окружающих. Лее не оставалось ничего другого, кроме как извиниться и попытаться, насколько это возможно, обратить случившееся в шутку. Сдавленно улыбнувшись, она пробормотала, что стареет и сердце пошаливает все сильнее. Она не стала даже гадать, поверили ли эти люди ее неубедительной лжи.

Конечно, она поняла, что произошло. Да и как было не понять, когда Люк долго готовил ее к этому, твердя о предсказании, которому его сестра не придавала должного значения лишь потому, что в душе не желала мириться с жестокостью истины.

Кто-то из дорогих ее мужчин должен умереть. Или родной сын, которого она когда-то выносила в своем теле, или брат-близнец, с которым они еще до рождения были единой плотью. Убить одного значило вырвать сердце из ее груди, убить другого — отсечь ей половину тела. Был ли у нее выбор? Выбора не было.

По возвращении на «Второй дом» Лея, не выдержав, призналась во всем Силгал, которая и сама почувствовала некое пугающее возмущение в Силе. Бледная, с остановившимся взглядом, генерал прошептала, наклонившись к самому лицу каламарианки — так, чтобы Силгал одна могла ее услышать:

— Это правда. Мой брат погиб.

Более обстоятельного объяснения она так и не смогла предоставить. Ей было неизвестно, при каких обстоятельствах произошла эта трагедия. Единственное, что Лея в тот момент знала доподлинно: Люк погиб, чтобы спасти ее сына.

Услыхав эти пугающие слова, Силгал вздрогнула.

— Тогда и мы все обречены, — тяжело ответила она.

***

Трудно передать словами, что творилось на сердце у Леи в последующие дни. Генерал Органа не находила себе места. Она вдруг стала такой рассеянной, какой в жизни никогда не бывала. Обычно собранная, решительная, боевитая, сейчас она постоянно думала о своем и не могла закончить практически ни одного дела, за какое бы ни взялась.

Видя скорбь в ее глазах, окружающие старались не тревожить ее попусту; Силгал тоже способствовала тому, чтобы Лею по возможности оставили в покое. Да и сама генерал держалась весьма отчужденно. По Дэмерон, отправляясь в свое путешествие к планетам Ядра, так и не решился навязать ей свое общество, даже для того, чтобы проститься.

День за днем Лея горько оплакивала брата, шепча сквозь хриплые рыдания единственное слово, которое снова и снова срывалось с ее губ так же непроизвольно и естественно, как само дыхание: «Спасибо».

Что еще могла сказать горестная мать человеку, который спас ее ребенка? Спас во всех смыслах, переступив через собственные страхи, принеся в жертву свою жизнь и, быть может, будущее всей галактики — ради ближнего. Ради дитя, которого она родила, а он воспитал; которого они оба любили и которого каждый из них называл своим.

Лея приняла эту жертву, хотя в душе проклинала ее. Она смирилась с мыслью о смерти Люка, хотя та раздирала ей душу в кровь. Она готова была возненавидеть себя за то, что способна сказать лишь «спасибо»; за то, что горе соседствовало в ее сердце с облегчением — оттого что страшный жребий выпал все же не Бену.

Подсознательно она радовалась тому, что судьба избавила ее от тяжкого выбора, иначе — каким бы ни было ее решение — Лея никогда не простила бы его себе и не ведала бы, как жить с этим дальше. О Сила, она и сейчас не ведала!..

Она по-прежнему нуждалась в нем, в своем бедном брате. В его мудрых словах, в его поддержке. В его Силе. Прежде она готова была перевернуть всю галактику, лишь бы отыскать хоть какой-нибудь след, хоть намек на то, куда он мог отправиться, скрываясь от бремени роковой ошибки. Но где искать его теперь? Куда двинулся его дух, безоглядно слившись со вселенским потоком, и могла ли она надеяться повстречаться с ним иначе, чем в посмертии?

Новая Республика стояла на грани полного разрушения. Ощущая агонию своего государства, которое, быть может, обречено было на гибель с самого начала, власти предпринимали какие-то меры, но эти меры были равносильны бессмысленному копошению муравьев, которые начинают особенно суетиться, если ткнуть палкой в их жилье. Деятельная натура бывшей принцессы Органы не могла просто отбросить мысли о государстве даже теперь.

Снова она посреди всей этой пустой и подлой борьбы — в одиночестве, на сей раз совершенно лишенная власти и надежды.

Она отреклась от всего, за что прежде сражалась — от веры в демократию, от веры в Сопротивление, от веры в победу. Отреклась хоть и без раздумий, но с огромной болью в сердце. И все оказалось напрасно. Она вновь потеряла сына. Где сейчас Бен? Где «Нефритовая сабля», где Трипио? Где, в конце концов, Рей? Успела ли она воссоединиться с Люком до того как тот… нет, по крайней мере, на этот счет Лея была уверена. Она чувствовала, что Рей сейчас там, с ними.

В пределах системы Приндаар их корабль не появлялся. Значит, Силгал все же удалось предупредить экипаж «Нефритовой сабли» об опасности. Но куда «Сабля» держала путь в таком случае? Быть может, двое несчастных детей сейчас блуждают в космических просторах, не ведая, куда приткнуться? Бен… да, он все еще жив — его мать не сомневалась в этом. Однако она также знала, что юноша серьезно ранен. Возможно, он умирает. Где-то вдалеке от дома, в неизвестных мирах, без медицинской помощи, без поддержки близких.

А Рей… ох, Рей! Какой причудой судьбы эту девочку вообще занесло в самую гущу событий, к ней никак не относящихся? Судьба взвалила на ее плечи тяжкую ношу, не спросив у нее согласия.

Рей не обязана помогать Бену; более того, она имеет полное право оставить его. После того страха, что она пережила по его милости, кто бы осудил ее за такое решение? Но даже если Рей, позабыв о прежних обидах, будет рядом до последнего, что она может в одиночку?..

Погруженной в пучину горького неведения Лее не оставалось ничего другого, кроме как молиться — и она молилась, уповая не то на милосердие Великой Силы, не то на ее мудрость и прозорливость. Ведь не может же, право, столько несчастий, следующих одно за другим, оказаться обыкновенной случайностью! У жестокости должна иметься причина, а испытания судьбы всегда служат не только наказанием, но и уроком на будущее — и лишь от самого человека зависит, пойдет ли ему впрок горькая наука провидения.

Могла ли она надеяться, что однажды Люк вновь придет ей не помощь? Что уверенный и теплый голос брата еще хотя бы раз принесет сердцу успокоение, заставив сестру поверить, что все ее беды отныне остались позади?

Временами — и с каждым днем все чаще и дольше — она смотрела на звезды, на эти бесконечные россыпи блеска в царстве пустоты, простершейся по ту сторону иллюминатора. Эти кристаллы бытия, сверкающие всеми переливами света творения; каждый из которых находится за сотни и десятки сотен световых лет. Зная местные рисунки созвездий, Лея без особого труда могла угадать, где находится та или иная система… их вид, их спокойный и бесстрастный свет неизменно успокаивал и завораживал, позволяя хоть ненадолго, хотя бы на какие-то секунды отрешиться от любых тревог и воочию увидеть бесконечность в самой доступной для понимания ее ипостаси, ибо что есть звездное небо, как не наглядная иллюстрация самой бесконечности; ее живой лик?