Когда все жители деревни собрались на берегу реки, Борис дал старосте пакет с желтоватой пудрой и попросил его приказать своим людям сосредоточиться в овраге и выпускать их только после приема внутрь столовой ложки снадобья. Но лишь немногие выполнили приказ старосты. Большинство больных, оказавшись на белоснежном береговом песке, немедленно занялось любовью.

Зрелище было ужасным не только из-за приковывающих взор фиолетовых язв: старики обнимали и слюняво целовали безгрудых девочек, старухи костлявыми руками ласкали недоразвитые половые органы мальчиков... Практически все мужчины были обессилены сексом и потому соития, вернее их попытки, выглядели жалкими и отвратительными.

...Лишь через час все население Курринги усилиями старосты и его помощников было полностью перебазировано в овраг. Как только последняя пара оказалась в нем, Бельмондо начал стрелять. Сначала он палил длинными очередями. Когда у выхода из оврага образовалась баррикада из мертвых тел, он перешел на прицельный огонь короткими очередями.

Убив всех, Борис забрался на обрыв. По бортам оврага было много сухого кустарника, и через два часа неторопливой работы гора трупов была засыпана горой хвороста. Бросив в самую ее середину несколько подожженных напалмовых шашек, Бельмондо пошел в деревню, проверить, не остался ли кто живой в ней и в ее ближайших окрестностях. Нашел он лишь трехмесячную девочку, лежавшую в одной из хижин в куче тряпья. Она казалась совершенно здоровой – чистая кожа, умные черные глазки... Но, перевернув девочку носком ботинка на живот, Бельмондо увидел на спине небольшую фиолетовую язвочку. "Убить эту девочку – тоже подвиг, – подумал Борис. – И никто с этим не поспорит".

После того, как головка маленькой негритянки вспылила от разрывной пули розовым облачком, Борис перекурил над ее телом, затем поджег деревню и пошел прочь. Обернувшись шагов через двадцать, увидел не полыхающие жарким огнем хижины, а ухоженную пальмовую рощу, между пальмами – дорожки из загадочного амазонита... Дорожки вели в аккуратный белый домик с оранжевой черепичной крышей и к бассейну с изумрудной водой. На площадке перед бассейном под полосатым красно-белым зонтом стоял столик, на нем высились стаканы с соломинками и бутылка холодного сухого "Мартини"; за столиком в удобном плетеном кресле сидела благосклонно улыбающаяся Стефания.

Выпив пару стаканов "Мартини" со льдом и искупавшись в бассейне, Бельмондо шлепком по ягодице направил Стефанию в дом и полтора часа обращался с ней как со шлюхой. И отметил, что девушке это нравиться.

"Любят они, стервы, мужскую грубость, – думал он, ополаскиваясь потом в душе, – любят... А я тоже хорош – пришел, увидел, поимел. Раньше такого не было... Немного лапшички, немного стихов ("Предвижу все – вас оскорбит печальной тайны разъясненье, какое горькое презренье ваш гордый взгляд изобразит"), потом немноко умело неумелых поцелуев под плакучими ивами... Самому приятно было интеллигентным человеком себя почувствовать. Что-то она из меня своим ля-ля про героев выполоскала. И моими подвигами. А может так и надо? Вперед и прямо? Если сильнее, если можешь... На втором курсе Черный как выступал... Сам застенчивый, гуманист, над стихами плакал, слабак короче... А в кабаке возьмешь его за жабры, скажешь: "Ну что, слабо к тем амбалам подвалится, бабу на танец вырвать?" И вырывал ведь, гад, на кураже... Немели амбалы, слова сказать не могли. А шпана как на него смотрела... Как на героя. Нет, есть все-таки в этом что-то – встать и сказать толпе: А я вас е...! Фак ю, короче.

Последние слова Бельмондо сказал вслух и Стефания, отодвигавшая полог, их слышала. И, улыбнувшись улыбкой самки, проворковала:

– Я заждалась тебя, мой герой!

В гостиной Бориса ждал накрытый столик. Посланница небес, сама услужливость, усадила его на диван и мастерскими поцелуями продемонстрировала свои нежные чувства. Покончив с едой, Бельмондо пришел к мысли, что настоящий герой не может не облагодетельствовать девушку, смотрящую на него такими восторженными глазами. И, совершив соитие на медвежьей шкуре, лежавшей на полу, спросил, слизывая с очаровательного округлого плечика паюсную икру (розетка упала со стола от неосторожного движения):

– Ты что, каждый раз снова девственница?

На что Стефания ответила:

– Как хочешь, милый... Но тебе, однако, пора. Инструкцию как всегда получишь на месте.

Баламут и Трахтенн остолбенело смотрели на человека в туристической одежде, появившегося на пороге. Прошло немало секунд, пока Николай сообразил, что его глаза видят Клеопатру.

Девушка выглядела усталой. Поморгав длинными ресницами, она спросила:

– А Мостик вам случайно не попадался?

– Ка... какой мостик? – первым пришел в себя Баламут.

– Горохов... Мстислав Анатольевич... Ему нравиться, когда я его так называю...

– Я уже забыл, когда последний раз его видел... Кажется, на Земле где-то, – сказал Баламут, закуривая. – Но у меня есть для вас и хорошая новость...

– Какая новость?

– Он тоже вас ищет. И, надо сказать, весьма настойчиво.

– Да? – пролепетала порозовевшая Клеопатра. – Ну тогда я пойду. Вдруг он где-то рядом...

И вышла вон. Баламут постоял немного, завидуя гороховому счастью, затем встрепенулся, вылетел в коридор и крикнул вслед удаляющейся девушке:

– В колодце будешь, стукни его посильнее кулаком и скажи, чего хочешь! Горохова попроси тебе доставить!

Вернувшись в отсек, Баламут увидел Трахтенна, сидевшего под ящиками ПВВВ в позе лотоса.

– А ваша цивилизация давно знакома с космическими струнами и "кротовыми норами"? – спросил житель Марии, когда Николай уселся рядом.

– Отнюдь, – ответил Баламут, думая о верной Клеопатре. – В журнале "Наука и жизнь" писали что-то о струнах. Возникают, мол, при фазовых переходах вакуума или еще чего-то там, не помню. И о "кротовых норах" писали. Черт те что и сбоку бантик.

– А мы давно ими пользуемся... Транспортировка, связь, путешествия и тому подобное. Удобная штука.

– А что вы по ней динамит свой на Землю не забросили?

– Во-первых, они маломощные... До ста тонн только тянут. Во-вторых, накладным зарядом вашу планету не разобьешь, а в третьих, межгалактические конвенции запрещают использование нулевых линий в террористических целях....

– Вот как... – удивился Николай. – Очень похоже на Россию – тонну нельзя, а несколько эшелонов – пожалуйста... Не трудно догадаться, что по бортовым документам твой корабль летит на Землю в исследовательских целях. Так ведь?

У Трахтенна затекли ноги, и он встал походить.

– Да, это так.

– А почему, если настучишь колодцу по мозгам, то он делает, что попросишь? – вспомнил Баламут свой недавний кулачный интерфейс с колодцем.

– Персонал обслуживающий у них из конической галактики 1453-89/438/11111, – улыбнулся вон Сер. – Нежные они гуманоиды, стихи любят, а не мат. У них историческое развитие прошло очень гладко, без войн, революций и больших политических недоразумений. Вот они дикарей и побаиваются. Считают, что лучше уступить, чем связываться с их дубинками и броневиками.

– А что, и у вас по Нулевой линии можно в Ад попасть?

– Какой Ад? Что это такое? – недоуменно взглянул инопланетянин.

– Ну, одно из мест посмертного существования, – замялся Баламут. – Зона по-божески, что ли...

– А... – догадался Трахтенн. – Нет у нас никакого Ада... Мы пошли другим путем. Мы живем вволю с помощью регенераторов, а потом умираем по своей воле.

– Так значит, у вас и Бога нет? Значит, "трешка" нам лапши навешала?

– Почему нет? Есть. И, в отличие от вас, мы доподлинно знаем, что он существует, – ответил Трахтенн, став не голову не расплетая "лотоса".

– Манну небесную, небось, получаете? – завистливо протянул Николай. – Или чудеса по пятницам наблюдаете?