Разве она могла расстаться с ним, разве могла его потерять? Крепко обнимая его, она упивалась ощущением его длинного сильного тела, поминутно проглатывая ком в горле. Она целовала его и никак не могла насытиться вкусом его кожи.

— Ведь это был ты, да? — спросила она, перемежая слова с поцелуями.

— Это… в каком смысле?

Джесс вплел пальцы ей в волосы, провел по ним, как гребешком. Он не уставал повторять, какие у нее шелковые волосы, а ей нравилось, когда он так говорил.

— Ведь это ты дал Дигби все эти деньги? Сара тебя видела.

— Ей нужны очки.

— Нет, это был ты. И Салливаны… им ты тоже дал денег.

— Что ты плетешь, Макгилл?

Вот теперь она заплакала.

— О Боже, Джесс, как я тебя люблю!

Он опять перевернулся, оказался сверху. Она повела его за собой, нетерпеливо выгибаясь, стараясь поскорее ощутить его внутри, а когда все получилось, издала долгий глубокий вздох блаженства. И все-таки ее охватывала грусть.

— Не покидай меня, Джесс.

— Никогда.

— Я тебя не отпущу.

— Ты от меня не избавишься.

Тихими, нежными поцелуями Джесс попытался осушить влажные дорожки, оставленные слезами на ее лице, но у него ничего не вышло, его нежность заставляла ее плакать все сильнее. Поэтому он начал двигаться внутри ее, чтобы заставить ее забыть обо всем, потерять голову.

— Я тебя не отпущу, — повторила она шепотом. Это была последняя связная мысль: буря чувств лишила Кэйди возможности думать. Он и она, их тела, любовь земная и духовная — все сошлось в одной точке, все было едино. Она вбирала его в себя все глубже и глубже, а он поднимал ее все выше и выше… слишком высоко, слишком быстро — как она могла это вынести?

Прошел миг, долгий, как целая жизнь, потом последовал взрыв, разорвавший ее тело на кусочки и разметавший их по всей комнате, — теперь ей ни за что их не собрать. Да и времени не было: руки Джесса, рот Джесса, плоть Джесса внутри ее — все в движении, все началось сначала. На этот раз она просто уступила, отдалась на волю волн, и волны легко и бережно вынесли ее на берег. Она предоставила ему надежную бухту, когда он отдал ей всего себя. Идеальный обмен.

Джесс перевернулся на бок, не отпуская ее, и вытянулся неподвижно, прижавшись губами к ее лбу. У Кэйди сил осталось больше: она раз за разом проводила пальцами по его позвоночнику и даже щекотала в самом чувствительном месте на пояснице, над самыми ягодицами. Он вздрагивал всем телом, но это лишь подзуживало ее на новые подвиги.

— Перестань! — приказал Джесс, и Кэйди захихикала, щекоча кожу у него на шее, к которой прижималась лицом.

Джесс улыбнулся и снова поцеловал ее, вспоминая, приходилось ли ему когда-либо раньше чувствовать себя таким счастливым. Да, приходилось. Когда ему было семь лет, и отец впервые подарил ему пони. В тот раз он ближе всего подошел к нынешнему состоянию, и все-таки воспоминание о радости детства осталось на втором месте. Лучше всего ему было именно сейчас. Сейчас, в эту минуту. «Вот оно, — подумал Джесс. — Оно самое».

— Повтори, Кэйди.

— Что?

— Ты же знаешь. То, чего ты никогда раньше не говорила. До этой ночи.

— Ах, это…

Она сделала вид, что зевает.

— Я ведь уже повторила дважды. А ты сказал только один раз.

Джесс засмеялся.

— Я буду повторять это так часто, что тебе надоест слушать.

— Это невозможно.

Кэйди села в постели. Написанное на ее лице неистовство поразило его.

— Это невозможно, я никогда раньше ничего подобного не чувствовала, даже не думала, что на такое способна. Все изменилось. И все это ты… Ты — моя жизнь, ты стал мне дороже всех на свете.

Она как будто всадила кинжал ему в сердце.

— Кэйди… Я чувствую то же самое. Слово в слово. Я всегда думал, что так бывает только с другими.

— Да.

— Я безумно влюблен в тебя, и это навсегда.

— О, Джесс, но если ты встретишься с ним завтра…

Он теснее привлек ее к себе.

— Молчи. Все будет хорошо, просто ты должна мне верить. Неужели ты думаешь, что я поставлю нашу будущность под угрозу? Послушай, я расскажу тебе, что будет дальше.

Джесс подтянул ее повыше и укрыл простыней.

— Прежде всего, мы поженимся. Кэйди придвинулась еще ближе.

— В церкви?

— А ты думала — где? В салуне?

Они оба засмеялись, но тут же задумчиво и озабоченно сказали «гм». А потом снова дружно рассмеялись.

— Ну, где бы это ни было, у нас будет большая, шумная свадьба, и мы пригласим всех наших друзей.

— Но Адель Шитс останется без приглашения. И Ливви Данн тоже.

— Верно. Зловредных баб мы на порог не пустим. А потом у нас будет медовый месяц. Куда бы тебе хотелось поехать?

Она еще теснее прижалась к нему, прикрывая рукой настоящий зевок.

— В Сан-Франциско?

— Идет.

— А может, в Юджин?

— Отлично. Или в Портленд.

— Замечательно.

Джесс улыбнулся ей в волосы. Ей было все равно, куда ехать. Как, впрочем, и ему самому.

— Или в Дюбук.

— Чудесно. — Кэйди сонно рассмеялась.

— Ну а потом что?

— А потом мы купим эту ферму, которая тебе так нравится. Какой-то там «Ликер» или что-то в этом роде.

— «Le Coeur au Coquin». «Сердце бродяги». — Кэйди замерла, только глаза открыла в темноте. Джесс догадался об этом, ощутив кожей щекочущее прикосновение ресниц.

— О, Джесс, — вздохнула она, и он понял, что сказал именно то, что нужно. — Ты действительно мог бы там жить?

— Мне очень хотелось бы там жить. Отремонтируем этот старый дом, он у нас заблестит как новенький. И будем каждый вечер сидеть с тобой на веранде и слушать, как шумит река. И рассказывать друг другу, как прошел день.

— В качалках рядышком.

— Да.

Она счастливо засмеялась.

— Только один вопрос. Откуда деньги возьмем, чтобы купить ферму?

— А как насчет золотишка, которое Уайли таскал из «Семи долларов»?

— Боже милостивый, у меня совсем из головы вылетело! Я даже шерифу еще не заявила!

— Ничего страшного, у тебя впереди полно времени, чтобы разобраться с Уайли. Так на чем мы остановились? Ах да, мы будем сидеть в качалках. И что мы будем пить?

— Я пью лимонад.

— А я — джулеп [23].

— О, я и забыла, что ты родом из Кентукки. А на что мы будем жить? Если мне позволено спросить.

— Ты будешь выращивать груши. А я — разводить лошадей.

Кэйди еще раз глубоко счастливо вздохнула.

— Мне бы хотелось выращивать еще и яблоки. И персики.

— Вот и хорошо. Терпеть не могу груши.

Она поднесла его руку к губам и поцеловала.

— Я люблю тебя, Джесс. Я тебя очень люблю.

— Я тоже тебя люблю.

— Скажи, что ты меня никогда не оставишь.

— Клянусь. Я никогда тебя не оставлю.

— Ты и вправду клянешься?

— Клянусь честью.

Она уснула, положив голову ему на плечо. Ее рука с доверчиво раскрытой ладонью лежала у него на груди. Джесс следил, как смягчается улыбка у нее на губах, пока она все глубже погружалась в сон.

Снаружи доносился шум теплого летнего дождя, в канавах зажурчали ручейки. В комнате слышалось только тихое сонное дыхание Кэйди. Но вот где-то поблизости заухал филин. Через открытое окно в спальню проникал приятный и терпкий запах влажной земли и прелой листвы.

Джесс потер обеими руками лицо и ущипнул себя за нос, борясь с искушением уснуть вместе с Кэйди. Трудно было сосредоточиться на неприятностях в такую минуту, когда мир казался прекрасным, как никогда, а будущее представлялось радужным и безоблачным. Но ему все-таки предстояло разработать план. Часы на другом конце комнаты пробили двенадцать тридцать. Времени почти не осталось.

Что сейчас делает Голт? Спит? Вряд ли. Он всегда был «совой», а не «жаворонком». Дуэль в десять утра? Для Голта это жуткая рань! И как, черт побери, ему удалось отыскать Джесса в Парадизе? Наверное, не следовало давать интервью в «Реверберейтор». Но Джесс думал, что никакая сила в мире не заставит Голта бросить свое насиженное гнездо в Окленде. Он там славно прижился. Когда они виделись в последний раз, Голт жил на широкую ногу в лучшем номере отеля «Парамаунт», курил дорогие сигары, пил виски по пять долларов за бутылку, играл в покер, приударял за женщинами — словом, выжимал все, что можно, из своей славы наемного стрелка, ушедшего на покой.