Он прыгнул с качелей, заправил в свои красные шортики оранжевую майку с горынычем, встал по стойке смирно, глянул поверх Сени… и пропал.
Сеню отшатнуло толчком воздуха, а перед глазами повисла капелька с искрой.
Потом эта капелька облетела вокруг ошеломленного Сени, скрылась за кустом сирени, и оттуда вышел Антошка. Прежний. Только на майке у горыныча было не три головы, а четыре, а на Антошкиных ногах поубавилось футбольных отметин.
– Ну, ты даешь, Кап, – сказал Сеня. Но за удивлением всё равно пряталась печаль.
– Это, оказывается, нетрудно, – повторил Антошка. И спросил: – Можно, я сегодня у тебя переночую?
– Ну конечно! Чего спрашивать-то!
Вечером собралась гроза. Молнии высвечивали клубящиеся многоэтажные громады. Сперва бесшумно, потом с электрическим треском. Наконец грянул по гулкой крыше, по листьям отвесный ливень. Сеня не боялся грозы. Он боялся другого: что миллионы неживых капель опять нагонят тоску на Антошку.
Но Антошка сделался возбуждённым и весёлым. Вытащил Сеню под упругие струи. Вдвоём они, скинув майки, с хохотом носились по двору, пока мама не загнала их в дом и не заставила согреваться горячим чаем.
Когда улеглись на дребезжащие раскладушки, Антошка шёпотом признался:
– Было здорово. Как у нас… Потому что электричество в воздухе, я им пропитался… У нас на Ллиму-зине грозы почти каждый день…
– А потом радуги, да?
– Да… Сень…
– Что, Кап?
– Я, думаешь, почему столько летал в эти дни…
– Почему, Кап?
– Я искал… Вдруг всё-таки есть в облаках живые капли? Ну, хоть совсем немного…
– Ну… и нашёл? – спросил Сеня с неожиданным замиранием.
– Сеня, я понял, что они все живые. Только спят. Искорки в них очень-очень глубоко. Но они есть… А спят они, потому что хотят себя сберечь…
– От чего?
– От… всего, что сейчас. От дыма, от выбросов разных, от радиации. От того, что губит живое… А когда это всё исчезнет, они проснутся. И у вас тоже будет много-много радуг…
– Кап… но для этого надо, чтобы на Земле не осталось людей…
– Ну что ты глупости говоришь! – возмутился Антошка. – Надо, чтобы не осталось уу-гы!
– Но ведь у вас-то на Ллиму-зине уу-гы как раз живут и каплям не мешают.
– Я же не про таких уу-гы. Те почти безвредны. Я про тех, кто овладел всякой техникой, а в душе остался уу-гы… Мы недавно про это с Маркони разговаривали…
– Про что?
– Про научные открытия… Он правильно делает, что свои изобретения никому не доверяет. Представляешь, попал бы преобразователь каким-нибудь бандюгам или жуликам…
– Ну их, – сказал Сеня. – Давай, Антошка, о чём-нибудь хорошем…
– Давай… О чём?
– Расскажи, как на Ллиму-зине…
– Я уже столько рассказывал. И тебе, и всем… Егор Николаевич даже на пленку все мои рассказы записал. И просил картинки нарисовать. С радугами. Красками…
– Я видел, у тебя здорово получилось.
– Но не так, как на самом деле. Красок мало…
– Всё равно хорошо. Почти в точности, как я видел во сне…
– А ты видел?!
– Да…
Этот сон о родине Капа был такой живой! Будто всё по правде!
Сене снилось, что он невесомый и летит в пересыпанном блёстками облачном пространстве. Облака – разноцветные, многоярусные, громадные, как горы. Они соединены мостами и воротами из ярких радуг. Радужные кольца возникают со всех сторон, их пронзают прямые длинные лучи. Облачные громады напоминают порой земные города, только очень фантастические. Но Сеня знает, что он на Ллиму-зине. И что каждая капелька, каждая искорка, каждая водная пылинка облаков – живая. В них во всех – веселье и радость, что он, Сеня Персиков, прилетел… Он вытягивает руки и мчится в этом сверкающем мире, чувствуя кожей щекотанье прохладных брызг. А встречный воздух пахнет незнакомыми цветами и джунглями, которые космато зеленеют внизу, в разрывах облаков…
Гроза кончилась, ливень перешёл в спокойный дождик. Он шептал что-то среди листьев за тонкими стёклами веранды. Пахло сырыми тополями и ещё – словно свежевымытыми половицами.
Сеня и Антошка лежали на сдвинутых раскладушках и плечами почти касались друг друга. Звенел в тишине одинокий пират супер-кулекс. Их в последнее время почти не осталось в Ново-Калошине, этот был, видать, последний из могикан. Летал и не мог понять, какая сила не даёт ему спикировать на голые мальчишечьи плечи. А не давало всё то же заклинание: “Егер-маркер…”
Сеня вдруг подумал: “А что если отыскать заклинание для капель и оживить их?” Нет, не получится. Сперва надо, чтобы перестали дымить заводы и станции, чтобы в реки не лилась отрава…
Но всё же хорошо, что они не мертвые, а просто спят.
– Значит, есть всё-таки надежда, – прошептал Сеня. И Антошка сразу понял:
– Конечно.
– Кап… А другая надежда есть? – Это Сеня спросил совсем уже тихо.
– Какая?
– Что ты… прилетишь ещё?
Антошка сказал опять:
– Конечно. – И объяснил: – Я же возьму с собой семена моркови. Лучший сорт. Мы посеем их внизу, а потом… Капли ведь умеют превращаться в зеркальца. Ровные камни из магнитной руды внизу тоже найдутся. Для стартовой площадки. И энергии хватит в атмосфере… Я мог бы вернуться и в магнитной капсуле. Ну, в такой же, в какой прилетел сюда. Но взрослые не разрешат. За мной теперь будет глаз да глаз… – Он негромко посмеялся в темноте.
– Кап, а как ты возьмёшь семена-то? Ведь ты полетишь капелькой.
– Ну и что! Семена тоже превратятся в капельку. То есть в часть меня. А дома я их высвобожу. И пусть растут… Сень, а Никитку привезут из деревни до моего отлёта?
– Завтра привезут, не бойся… Кап, ты думаешь, получится у тебя с семенами?
– Я надеюсь…
“Надеюсь… Если бы она всегда сбывалась, надежда-то”, – подумал Сеня. И вспомнил про Лошаткина.
Все надеялись, что взрослый Лошаткин уже никогда не станет прежним. Думали: будет с этой поры добрым дядькой, ребячьим приятелем – таким, каким прощался с компанией в тот вечер на пустыре. Но Степана Степаныча хватило на пару дней. При встрече с ребятами он сперва бодро улыбался, говорил “горячий привет”, обещал заглянуть на огонёк и принести гостинцы. Но вскоре он стал отворачиваться и делать вид, будто прежних друзей не узнает. Будто в глаза не видел этих мальчишек и этой круглолицей симпатичной девочки с бусами из недозревшей рябины.
А потом он повёл себя совсем безобразно. Однажды Уки проходили мимо магазина “К Вашим услугам”, а Лошаткин выскочил на крыльцо и заорал на них:
– Чего тут шляетесь?! Шпионите?! Думаете, я забыл про ваше хулиганство? Всё-о, всё-о ещё расскажу где следует про ваши фокусы. Вы ещё у меня потанцуете, голубчики, на горячем противне!
Уки не дрогнули. Даже Олик не моргнул глазом. Прошагали как мимо пустого киоска. Но шагов через двадцать Пека сказал:
– Я предупреждал…
– Видимо, это природа, – заметил рассудительный Андрюша. – Взрослая и торговая…
– А может быть, у него неприятности? – предположил Олик.
Скорее всего Олик был прав. Обратившись ко взрослой жизни, Степан Степаныч получил обратно не только свои капиталы, но и заботы. И страх. Не исключено, что именно в это утро нашёл он в почтовом ящике бумажку с приглашением в налоговую инспекцию “для уточнения Ваших доходов”. Или поругался с женой. Венера Евсеевна вовсе не была обрадована возвращением супруга в прежнем виде. Она уже привыкла быть полноправной владелицей магазина, мальчика Стёпу ничего не стоило сплавить в детдом: сирота, мол… А тут нате, явился!
Так или иначе, память о недавнем беспечном детстве стремительно потускнела у Степана Степаныча. По крайней мере память о хорошей стороне этого времени. И теперь недавняя мальчишечья жизнь казалась ему полной горестей и унижений. Вспоминалось лишь детское бесправие да колотушки любимой Венеры. Лошаткин в клочья изодрал снимок толстого, добродушного пацана, который на память подарил ему Маркони. Злая досада на “сопляков” с улицы Гончарной возрастала в Степане Степаныче буйными кустами бурьяна. Особенно на юного бандита Пеку и на коварного Антошку-инопланетянина, подло заманивших его в ловушку…
