– Он говорит, – перевел Лева, – что… кажется, разбойники… вооруженные нашими громобоями, напали на мирного купца в пределах владения Бхаалейн. Купца убили, охрану убили… единственный… в общем, кучер отсиделся в кустах и добрел до замка.

– Твою мать, – прошептал Бубенчиков и машинально одернул исполнительного Шойфета: – Это не переводить!

Замполиту начинало казаться, что он совершил серьезную ошибку, связавшись с местными робин гудами. Он с самого начала был невысокого мнения об интеллекте туземцев, но разбойники, кажется, могли взять все призы на конкурсе идиотов-самоучек. Это же надо было додуматься – нападать на проезжих в землях здешнего феодала! Мало того что палить при этом из автоматов – оставить свидетеля! Даже показалось, что Краснов заранее предвидел такое.

Пузатый управляющий снова что-то прогудел.

– Коун Раатхакс спрашивает, – перевел Лева Шойфет, – готовы ли мы ответить за эти преступления?

– С какой стати? – взвыл Николай Марксленович. Заткнуть переводчика он уже не успел. Лева выстрелил в Раатхакса коротенькой фразой, на что управляющий, побагровев, прорычал что-то, на слух показавшееся гэбисту совершенно нецензурным.

– Мы должны отвечать за преступления своих людей по Серебряному закону, – автоматически оттарабанил Лева. – Иначе… слово, данное клятвопреступнику, не имеет силы.

Замполит лихорадочно прокручивал в голове варианты. .Если туземцы обвинят группу межпространственной помощи в прямом обмане – а с них станется, дикие люди, – и откажутся от уже достигнутых соглашений… с Бубенчикова снимут голову, особенно в свете закатанной майором КГБ истерики по поводу вооружения разбойников. Как пить дать.

– Переводите буквально, – услышал он собственный голос. – С чего он взял, будто это наши люди?

Лева удивленно посмотрел на своего начальника, но перетолмачил его слова на эвейнский.

– Потому что у них было наше оружие, – пришел через него ответ Раатхакса.

В который уже раз генерал-майор пожалел, что сам не знает эвейнского. Без посредников было бы куда проще… но допускать здешних телепатов к себе в голову он не собирался, а выучить язык по старинке все времени не было. Да и зачем – в конце концов, еще лет десять-двадцать, и вся здешняя интеллигенция будет учиться в приюте для убогих имени Патриса Лумумбы.

– Если кузнец делает меч, он не в ответе за тех, кто этим мечом убивает, – проговорил гэбист. – Мы продали этим людям наше оружие. У вас есть чародеи. Они могут противостоять такому. – "Ну да, – мелькнуло у него в голове, – мы же не стали дарить этим уркам минометы и гаубицы". – Мы не в ответе за то, против кого поднимут наш меч.

– Значит, это не ваши люди? – спросил Раатхакс, выслушав перевод. – Они не ходят под рукой вашего владетеля?

Бубенчиков решительно покачал головой.

– Передайте ему, – проговорил он, – что мы решительно против убийства мирных жителей и что так поступают только негодяи.

Лева разразился многословной тирадой, экспансивно размахивая руками. Управляющий прервал его и что-то пробурчал негромко.

– Он говорит… – Лева покраснел, – чтобы мы впредь не торговали своим оружием… Нет, не так. Чтобы мы не продавали его тем, кто нарушает Серебряный закон. Это не требование – по закону он не может указывать нам, чем и как торговать. Но… – Он переспросил что-то у туземца и продолжил:

– Есть разница между… законом и обычаем… порядком… Нет… – Он напряженно потер лоб в поисках подходящего слова. – Вот! Понял! Порядочностью.

Замполит мрачно воззрился на управляющего. Раатхакс ит-Ллайшар иронически усмехнулся и, с неожиданным для столь дородного мужчины проворством запрыгнув в седло, развернул коня.

* * *

– Черт! – ругнулся Бубенчиков. – И что это должно было означать?

Вопрос был, строго говоря, риторический, но Леву Шойфета это, как обычно, не остановило.

– Что теперь у владетеля Бхаалейна развязаны руки, – ответил он.

Возможно, генерал-майор Бубенчиков не так настаивал бы на том, чтобы база советских войск в дружественном Эвейне была перенесена от точки перехода в места более обжитые, если бы знал, что творилось в новом лагере после наступления темноты…

Разумеется, выйти из лагеря иначе как через главные ворота было почти невозможно – минные поля, ограда, датчики, прожектора… История с собакомедведем пошла бедняге Сапрыкину впрок. Начальство, проверив колючесть проволоки и мелкость сетки, милостиво покивало, и вопрос о безопасности базы сочли закрытым.

Ошибку Бубенчиков допустил только одну. Да и не ошибка это была, в общем. Какие, ко всем чертям, увольнительные на иностранной территории? Может, тебе еще билетик до городу Парижу? Ах, назад в Союз? А секретность? Разболтает в пьяном виде какой-нибудь солдатик, и через день об этом будут трезвонить все Барановичи, а через два – весь Тель-Авив, где половина этих самых барановичей и Рабиновичей проживает. Нет уж, потерпят без водки и баб!

Возможно, сказался благоприобретенный аскетизм замполита, возможно, одна половина здравого смысла одолела другую… так или иначе, но тягу рядового состава к бабам и водке генерал-майор недооценил радикально. Покуда тесниться приходилось на пятачке посреди густого леса с дикими драугбэрами, никто как-то не задумывался, чего лишен, – кроме тех немногих, кому приходилось сталкиваться с туземцами в мирной обстановке. Но с переездом под бок многолюдной деревне необходимость стала осознанной. А осознанная необходимость, как писали классики, есть свобода.

Вообще-то часовой при попытке проникнуть на охраняемую территорию должен действовать строго по уставу, начиная с сакраментального "Стой, кто идет!" и далее по пунктам. Но диалог, который можно было услышать у шлагбаума на КПП почти ежевечерне, с предписанным имел мало общего:

– Стой, кто идет?

– Да я это, я! Вот идиот, кого еще понесет к воротам в такое время? Не договаривались, что ли?

– А если комендант?

– Вы что, не споили его еще? Вот трезвенник! Я думал, у вас уже все верхи в кармане.

– Угу. Сидят и гадят. Да ты проходи, не маячь… Сколько с тебя, знаешь? Флягу, и чтобы полную.

– Да чтоб вы упились, гниды!

– Ты мне, блин, не выступай! Щас как…

– Все, все, молчу! Уже пошутить нельзя…

– Шутки у него! Мне, между прочим, с начкаром – делись, с этими, на пульте – делись… Ты иди, шутник. Пока еще до деревни дотащишься… весь самогон без тебя выдуют.

– Без меня – не выдуют!

– Погоди! А ты что на продажу волочишь?

– Тебе скажи! Нечего мне рынок забивать. Сам придумай.

* * *

Огромный вороной тяжеловоз – ибо закованную в доспехи тушу воеводы Тауторикса мог выдержать далеко не каждый конь – прядал ушами и нетерпеливо переступал с ноги на ногу.

– Ну? – осведомился воевода. – Где они?

– Их нет, – отозвался дружинник. Из-под шлема на его побелевшее лицо скатывались крупные капли пота. – Их нет в этом лесу до самого окоема.

Тауторикс нахмурился. Эврил был не самым сильным из бхаалейнских провидцев-наймитов. Но лучшего у него н отряде не случилось.

– Не нравится мне это, – пробасил стоявший неподалеку Уолле. – По тому, что поведал тот хромой трус, и по словам лазутчиков, так и так выходит, что до лагеря не больше пяти тысяч шагов, а скорей – четыре-три будет. И чтобы лихие людишки за три тысячи дозорных не поставили – неслыханное это дело. Неслыханное и невиданное.

– Может, – насмешливо предположил один из младших дружинников, – они там все умом тронулись? Оттого и речи дурные ведут. На наших демонов тоже, бывает, как найдет, как понесет ерунду молоть – только холодную тряпку на лоб, и отлеживаться.

– Может, может… – Тауторикс яростно стиснул поводья. – А может, надеются на что-то.