Трей быстро глянул на перчатки, лежащие на столике, рядом с креслом Импрес.

— Послушай, — сказал он, ощущая громадную усталость после долгого трудного дня, а теперь вдобавок утомленный происками Валерии. — Я потерял эти перчатки на той неделе. А Валерию я не видел со дня свадьбы, и это истинная правда. — Взяв перчатки, он направился в гардеробную.

Все, подумала озлобленная Импрес, наблюдая его демонстративный уход, вопрос закрыт, его неверность подтверждается тем, что он не хочет объясниться со мной. Вне себя от гнева, она поднялась и пошла за ним.

— Что бы ни было правдой, — сказала она, обращаясь к его спине, потому что он стоял у одной из раскрытых дверей шкафа; внезапный образ самодовольного выражения лица Валерии возник в памяти, — в действительности не имеет никакого значения, где ты оставил перчатки.

Он повернулся к ней, пытаясь побороть раздражение.

— Как прикажешь тебя понимать? — спросил он срывающимся голосом.

— Уже несколько недель я пытаюсь объяснить тебе, что мне неудобно оставаться здесь, — произнесла Импрес, думая о перчатках. — Визит твоей жены, — продолжала она сердито, — и ее убедительный рассказ о твоей любовной истории заставили меня особенно осознать неловкость моего положения.

— Не вижу никакой неловкости в твоем положении, — с сарказмом сказал Трей. — И ты прекрасно знаешь, что у меня нет жены. Я пошел в восьмимесячную кабалу, чтобы спасти людей от линчевания. — Голос у него заметно понизился. — Не слушай, что она говорит о моей любовной истории. Ты понимаешь, чего она добивается. Еще несколько месяцев, и я избавлюсь от нее. Только не уезжай. Пожалуйста. Это именно то, чего она хочет.

Даже эти слова сегодня вечером имели для Импрес двойной смысл, косвенно подтверждая слова Валерии, что он хочет их обеих. Неужели это правда? Трей уподобился ребенку, который не может выбрать между двумя игрушками, предлагаемыми на выбор, и требует их одновременно?

Она любила его, но все женщины любили его. Сегодня визит Валерии подчеркнул этот факт. И подслушанный некогда разговор между тремя молодыми женщинами, где обсуждался Трей как великий охотник до женщин, напомнил Импрес о его сластолюбии.

— И я хочу того же, — ровно сказала Импрес, ощущая себя при этом так, как будто рассыпалась на тысячи мелких кусочков.

— Ты веришь ей? — Голос у него был невыразительный.

— Я не знаю, чему верить, — задумчиво ответила Импрес.

— Прекрасно, — коротко произнес он, ноздри у него раздувались от еле сдерживаемого гнева. — Спасибо, по крайней мере, за твою внезапную, — губы у него скривились словно слово, которое он произнес, было трудно выговорить, — честность. Я и не предполагал, как поверхстны твои торжественные заверения в любви, я думал, ты действительно любишь меня.

— Я действительно люблю тебя.

— И я тоже, мадам, — ответил Трей с коротким поддразнивающим поклоном. — Теперь, когда мы уверили друг друга в нашей вечной, неумирающей любви, пожалуйста, извини меня, но я отправляюсь спать. День был очень трудный, — сказал он сдержанно, — и завтра тоже придется сражаться, чтобы удержать жадные руки, тянущиеся к индейским землям. Хотя, я забыл, — добавил он с горькой улыбкой, — ведь я провожу весь день, развлекаясь со своей женой. Ну, чтобы там ни было, извини меня, я устал. Спокойной ночи.

Выигранный сегодня бой отнюдь не означал победы. С каждым годом становилось все труднее спасать резервации от корыстолюбивых интересов. С каждым годом обсуждения становились все дольше, старые аргументы-менее убедительны. Казалось, единственное, что всех заботит, — деньги. Этими деньгами была земля. Иногда Трей ощущал, что борьбы слишком много. Бесцельной. Не кончающейся. Казалось, словно он, отец и их клан пытаются удержать уходящую от них волну. Он устал, ужасно устал, а теперь еще Валерия. Вновь. Но Импрес должна чувствовать себя комфортно. Уверенной в его любви. Завтра он отдохнет и займется всем этим.

Трей проснулся рано утром. Надо сегодня заняться резервацией Блэкфит, подумал он. Великий Боже! Это никогда не кончится. Нежно поцеловав Импрес в слабом предрассветном свете, он улыбнулся, глядя, как она по-детски свернулась калачиком во сне, затем встал и оделся. Он оставил записку с извинением рядом с ней на подушке, где написал, что любит ее больше, чем Кловер и Рэлли вместе взятых, а когда вернется вечером, то рассеет все сомнения, связанные с Валерией.

Трей категорически отсекал все попытки отнять индейскую землю, яростно отстаивая свою позицию. И когда Хэзэрд поблагодарил его за проявленную бешеную энергию и находчивые манеры, Трей ответил:

— У меня не было выхода. Мне нужно быть дома пораньше. И еще надо кое-что купить. До завтра. «Покупки?» — подумал Хэзэрд, наблюдая за тем, как сын стремительно сбежал по мраморным ступенькам. Это было что-то новенькое.

Трей рано вернулся на ранчо, нагруженный подарками для детей и Импрес, и был почтительно приветствован удивленным Тиммсом.

— Они уехали, сэр, — сказал он. — Разве вы не встретились в Елене? Мисс Джордан и дети уехали в одиннадцать, чтобы встретиться с вами в городе. Вы разминулись?

Трей замер. Глубоко вздохнул.

— Как она добралась до Елены? — коротко спросил он.

— На санях, — Тиммс сглотнул. Голос хозяина был слишком спокойный. — Руди отвез их.

— Он вернулся?

— Да, сэр. — Пот выступил на лбу Тиммса. — Он вернулся в четыре.

— Пришлите его ко мне, — отрывисто приказал Трей, кладя пакеты с подарками на стол в прихожей. Подарки, которые он купил сам, а не поручил, как обычно, Тиммсу. Тиммс и Болтон, управляющие Хэзэрда, знали все подходящие и неподходящие места на сотни миль. И знали толк в драгоценностях. — И немедленно, — добавил Трей, нахмурясь, после того как глянул на часы. — В библиотеку.

Он все еще не снял пальто и перчатки, когда через пять минут в библиотеку вошел грум. Трей сидел за столом в напряженной позе, положив руки в перчатках на столешницу.

— Куда вы отвезли мисс Джордан? — быстро спросил он, не показывая гнева. Голос у него не поднялся выше обычного. Лицо было безразличное.

— К магазину Ирвинга, мистер Брэддок-Блэк. Она сказала, что встретится с вами там.

— Когда?

— Вы имеете в виду, когда мы приехали туда?

Трей кивнул.

— Около половины второго, сэр.

Трей стремительно поднялся и направился к двери, но на полпути вспомнил о Руди. Он повернулся к нему.

— Спасибо, — сказал он, — и скажите инженеру, что я возвращаюсь в Елену через десять минут.

Трей стремительно взбежал по лестнице и ворвался в спальню, с такой силой толкнув дверь, Словно бы рассчитывал с ее помощью материализовать Импрес. Комната казалась пустой, даже имела нежилой вид, потому что он привык к постоянному присутствию в ней Импрес. Его глаза быстро обшарили все вокруг в надежде обнаружить обычные причины ее отсутствия.

Когда он увидел записку на подушке рядом со своей, горестное чувство охватило его. Подойдя к постели, он взял вначале свою записку, проверяя, была ли она прочитана, вскрыт ли конверт. Да, вскрыт. Он отбросил его и очень медленно потянулся за таким же белым конвертом, на котором было написано его имя.

Это не было ни кратким уведомлением, ни сердитым посланием. Импрес объясняла свое решение уехать теми же словами, которые он уже слышал накануне, добавив, что будет лучше для всех, если она подождет его где-нибудь в другом месте. С облегчением прочитал он слова, что она любит его. «Мы отправимся во Францию, заканчивала она, чтобы решить вопрос о праве на наследство Гая. Когда устроимся, я сообщу наш адрес. Любящая тебя Импрес». В постскриптуме она просила его позаботиться о Кловер и живности на ферме.

Трей отправился в Елену, надеясь, что Импрес задержалась в городе. Однако все выяснилось прямо на железнодорожной станции. Кассир вспомнил, что видел молодую леди с детьми. Она купила билеты до Нью-Йорка. Расплачивалась золотом.

Седельные сумки с золотом Импрес остались в горах; потому что привезти их с собой в тот раз было невозможно из-за их веса. На прошлой неделе Трей настоял на том, чтобы золото доставили на ранчо, так как хотел, чтобы Импрес чувствовала независимость от его семьи, учитывая ее новые опасения быть слишком обязанной ему. Больше чем глупость. Он усмехнулся своему приступу мизантропии и подумал, что, по крайней мере, у Импрес есть деньги на путешествие.