Джейк отбивался от неожиданного нападения, отпихивал Трея, бил его тяжелыми кулаками, боролся за свою жизнь, но глаза у Трея были дикими, лицо — бесчувственным, а длинные руки, как мощные клыки, были безжалостны. Они сомкнулись, наконец, несмотря на яростное сопротивление Джейка, на горле и уже не размыкались. Кровь Трея медленно капала на широко раскрытые глаза лежащего под ним человека, как какой-то ужасный аккомпанемент смерти. Лицо Джейка посинело, затем стало синюшно-багровым, издаваемые им хрипящие звуки реверберировали в шелковой комнате. Но Трей не слышал звуков умирающего под его руками человека; только само убийство было реальностью, необходимость заставить замолчать Джейка Полтрейна.

Потеря крови усугубляла состояние Трея, но он не ослаблял давления на горло Джейка, хотя его руки просто кричали от боли. Стойко терпя боль, как его учили с детства, он, упорный в своем безрассудном стремлении, убеждал себя, что Джейк никогда не прикоснется к Импрес.

Возможно, какой-то примитивный инстинкт дал команду мозгу ослабить хватку, или тому был причиной попавший ему в ноздри запах от жаровни. Однако, какая бы ни была причина, он разжал руки и медленно поднялся на ноги, чувствуя, как силы оставляют его. Перешагнув через мертвое тело Джейка Полтрейна, он рухнул на подушки кушетки.

Он лежал до тех пор, пока не прошло головокружение, затем оттер кровь с глаз шелковой занавеской, висевшей позади него, и, придя в себя, подумал о том, чтобы пойти к зеркалу и посмотреть, откуда льется кровь. Однако через секунду Трей решил, что ему необходимо видеть Импрес, улыбающуюся и зовущую его одновременно. Опершись на локоть, успокаивая дыхание, Трей медленно проделал всю процедуру: размял порцию опиума, осторожно поместил его в трубку, зажег от жаровни и сделал глубокую затяжку. Он откинулся на шелковые подушки, позволив наркотику действовать, увидел вначале золотистую вспышку, а затем появилась Импрес. Она была дальше в этот раз, на полпути к покрытым снегом холмам, на которых распускались крокусы, пробивающиеся через льдинки, но она улыбалась ему, звала его по имени. Он опять потянулся к трубке, чтобы увидеть ее ближе.

Ку лично регистрировал всех своих самых важных посетителей, чтобы удостовериться, что им удобно и комфортно, что у них есть все необходимое, и, когда искалеченное тело было вынесено вниз по ступенькам, он вернулся к повседневной рутине. Он обратил внимание на открытую дверь в комнату Трея, когда проходил мимо, и, испугавшись, осознал, что случилась катастрофа. Указания, полученные им от Хэзэрда, были простые, но ясные: его сын может быть там, где хочет, но никогда не должен оставаться без охраны.

«Чего можно ждать от Хэзэрда?» — уныло размышлял Ку, по мере того как отворял дверь и входил в комнату. Достаточно было беглого взгляда, чтобы понять, что Джейк Полтрейн мертв. Ку, дрожа, оглядел измазанного кровью раскинувшегося на кушетке Трея. В считанные секунды разглядев, что грудная клетка Трея поднимается и опускается в полутьме комнаты, Ку с огромным облегчением приблизился к кушетке. По крайней мере, Трей еще жив. Быстро выйдя из комнаты, он осторожно притворил дверь и послал слугу за доктором.

Часом позже, после того как Трей был вымыт и перебинтован, а доктор в десятый раз заверил Ку, что пуля прошла вскользь и рана несмертельная, Ку отправил сообщение Хэзэрду. Затем лично расставил охрану у комнаты до его прибытия.

Хэзэрд, сопровождаемый Блю и Фоксом, подъехал к дому сразу же.

— Как он? — спросил Хэзэрд напряженно, готовя себя к худшему после невнятного сообщения, которое он получил от слуги Ку о докторе, выстреле и Джейке Полтрейне.

— С ним все в порядке, — быстро ответил Ку. — В полном порядке. — Его торопливое заверение было вызвано угрожающим взглядом Хэзэрда. — Джейк Полтрейн мертв, но там никого не было, кроме меня и доктора, — добавил он быстро, после еще одного взгляда на Хэзэрда.

Без единого слова Хэзэрд отпихнул Ку и вошел в комнату, спокойно прикрыв дверь за собой. Он был мокрый от дождя, его твидовая куртка пахла сыростью, длинные волосы прилипли к голове, шее и горлу. Откинув их, он пристально всматривался в полутьму, сердце колотилось от страха, который не отпускал его всю дорогу. Слова Ку немного успокоили — его сын был жив. И поэтому он вознес краткую молитву индейским духам.

Глаза Трея приоткрылись, когда он услышал слабый звук открываемой двери, и, посмотрев на отца, он улыбнулся.

— Здравствуй, папа.

Хэзэрда шокировал вид Трея, но, когда он заговорил, голос не выдавал волнения.

— Как ты? — спросил он, не замечая тела посреди комнаты, весь во власти ошеломляющей радости, что сын жив.

Трей заметно похудел, кожа обтянула лицо, подчеркивая большие глаза, блестевшие в свете жаровни. Он раскинулся с босыми ногами на подушках кушетки, как будто никто не угрожал ему недавно смертью, и совершенно не обеспокоенный мертвым телом в ярде от него.

— Прекрасно, — ответил Трей, слабая улыбка приподняла уголки рта. — Ты не хотел бы попробовать средства Ку и забыться?

Хэзэрд не двинулся, но тряхнул головой, отказываясь, темные волосы блеснули от этого движения.

— Твоя мать хочет увидеть тебя, она очень беспокоится и просит, чтобы ты вернулся домой.

Плавно повернувшись, Трей вытащил листок бумаги, лежавший под роскошной кушеткой.

— Я не безнадежен с точки зрения выздоровления, ты знаешь, — сказал он, снова улегшись, губы растянулись в полуулыбке. — Здесь, — добавил Трей, протягивая лист бумаги, — я дал себе неделю, чтобы избавиться от всех злых демонов. — И увидеть Импрес в опиумных грезах, подумал он, настолько реальных, что он мог коснуться ее шелковистых волос и теплой кожи. Найти утешение в изнурительной борьбе с самим собой. — Я бы приехал домой завтра.

Взяв предложенную бумагу, Хэзэрд пробежал ее глазами и положил на стол, стоящий рядом.

— Думаю, лучше, если ты приедешь сегодня. — В его спокойном глубоком голосе слышалась властность, хотя слова он выбирал самые дипломатичные.

Перехватив выразительный взгляд отца, брошенный на тело Джейка Полтрейна, Трей сказал тихо:

— У меня не было выбора… он был готов убить меня.

— Я на твоем месте сделал бы то же самое, — ответил Хэзэрд, посмотрев на своего единственного сына. Трей был жив, а ради этого он продал бы душу и убил бы дюжину Джейков Полтрейнов.

— Я никогда не убивал человека голыми руками, — голос Трея перешел почти на шепот, теперь, когда все было кончено, когда ярость и ревнивый гнев прошли.

Жизнь стала более сложной, философски подума Хэзэрд, слыша колебание в голосе Трея, чем в его молодые годы. В те дни отомстить нападающему было делом чести.

— Некоторые живут дольше, чем должны, — пробормотал мягко Хэзэрд, подумав, что законы белых людей иногда позволяют людям жить, хотя они вовсе не заслуживают этого.

— Он говорил об Импрес, — сказал Трей. В памяти вспыхнули обрывки слов Джейка, и он глубоко затянулся, чтобы успокоить нервы.

— Ты скучаешь по ней. — Это не было вопросом. Губы Трея искривились в печальной улыбке.

— Больше, чем ожидал. До сих пор я никогда не скучал по женщине.

Первым импульсом Хэзэрда было спросить: «Хочешь, я привезу ее обратно?» Похищение женщин всегда было в обычаях племени Абсароки. Но он подавил импульс как анахронизм, хотя, как человек действия, считал быстроту и решительность заслугой. По крайней мере, раз и навсегда был бы выяснен вопрос, почему она молчала. За прошедшие годы, подумал Хэзэрд печально, он научился приспосабливаться к «цивилизованным» манерам, похищение, может быть, как экзотическая форма ухаживания, была бы осуждена окружающими. И в этом смысле его вмешательство выходит за пределы отцовских прерогатив.

Двинувшись вперед, он перешагнул через тело Джейка и, дойдя до сына, положил руку на плечо Трея.

— Поедем домой, — сказал он мягко. — Твоя мать ждет.