— Не бойся, малышка, — прошептал он, вновь привлекая ее к себе, его руки погладили Импрес, успокаивая, словно перепугавшегося ребенка. Уверенный в своем умении, герцог знал, что сумеет возбудить ее, заинтригованный тем, что после многих искушенных в любви женщин, столкнулся с такой безыскусной невинностью. Как соблазнительна ее сдержанность! — Я не причиню вам вреда, дорогая, — сказал он, держа ладонями ее лицо. — Поцелуйте меня, — прошептал он.
— Мсье герцог, не могли бы вы уделить мне немного вашего времени? — Знакомый голос, удивительно спокойный, парализовал Импрес. Руки герцога отпустили ее лицо, оба они повернулись, ища того, кто произнес эти слова. Трей, который сидел развалясь в кресле у окна, медленно поднялся и вышел из тени, оказавшись освещенным слабым пламенем камина.
С легкой полуулыбкой на лице, с небрежно расстегнутым жилетом, ослабленным галстуком, блестя драгоценными запонками, он казался воплощением небрежного спокойствия, но под сдержанно произнесенными словами безошибочно чувствовалось, что он полон первобытного желания уничтожить их обоих. Этьен и Импрес посмотрели друг на друга, затем на Трея, а тот сардонически улыбнулся и поклонился. Единственная мысль, которая пришла в это мгновение в голову Импрес, это, как он умудряется выглядеть столь красивым и свежим?
Наглое, без приглашения, появление Трея и его кажущиеся спокойными слова безошибочно показывали его раздражение, которое только усилием воли удерживалось на привязи. Это был, без сомнения, поклонник Импрес. Герцог мгновенно отбросил колебания. Битва за женщину. Этьен испытал чувства, которые, как он думал, были позабыты. С едва заметным состраданием и прирожденным апломбом, который, как все признавали, был доведен де Веком до совершенства, если не сказать до уровня высокого искусства, грациозно выпрямившись во весь рост, герцог спросил:
— Конечно, мистер Брэддок-Блэк. Что вы предпочитаете: библиотеку или мой экипаж?
— Библиотеку, — не отрывая глаз от Импрес, резко ответил Трей.
Этьен, повернувшись к Импрес, галантно произнес:
— Извините меня, дорогая, за короткий перерыв.
— Трей! — резко воскликнула Импрес, наконец-то придя в себя после слов Этьена. — Что ты возомнил о себе, почему вламываешься в мой будуар?
— Потише, дорогая, — сухо ответил Трей. — Ты напугаешь герцога своим неконтролируемым темпераментом.
— Ты уже достаточно доставил неприятностей своим присутствием, — бушевала она.
— Стоило бы остаться, чтобы понаблюдать за тобой… А теперь, с твоего позволения, — сказал он, лениво растягивая слова.
Именно Этьен в этот момент постарался успокоить ее.
— Я вернусь, дорогая, сразу же после того, как я и мистер Брэддок-Блэк уладим наши дела. — Он был безмятежно спокоен, словно такие сцены в спальнях были обычным для него делом.
Двое высоких темноволосых мужчин оказались в библиотеке лицом друг к другу, оба одетые в изысканные вечерние костюмы, только на герцоге была еще наброшена черная пелерина.
— Я мог бы убить вас, — негромко сказал Трей.
— За чем же дело? — ответил герцог, развязав шелковые ленты под шеей и сбросив пелерину на стул.
Трей внимательно оглядел стройного мужчину, ответившего ему голосом, лишенным всяких эмоций, и увидел перед собой представителя могущественного древнего рода, видимо, лет на пятнадцать старше себя, но сильного и гибкого, очевидно, постоянно поддерживающего себя в хорошей физической форме.
— Я отец ее ребенка, — сказал Трей раздраженно.
— Я понял это, как только вы вошли в гостиную Импрес в первый день вашего пребывания в Париже. Ваше сходство, — герцог сделал небольшую паузу, — сразу же бросается в глаза.
Герцог слышал о репутации Трея у женщин. В предыдущие приезды он переспал почти со всеми молодыми аристократками. Однако его удивил тон, каким Трей заявил ему о сыне. Человеку, который ухитрился побывать в постели со столькими женщинами, следовало бы проявлять больше спокойствия в вопросах, связанных с детьми.
— Быть отцом недостаточно, — сказал Этьен, выражая таким способом свое несогласие. — Каждый ребенок имеет отца. Единственное, что меня интересует, так это, воспринимает ли вас Импрес. Говоря откровенно, у меня за последние десять дней сложилось впечатление, что она не хочет вас знать. Возможно, — произнес он, слегка улыбнувшись, — вы не проявили должной настойчивости в том, чтобы убедить ее.
Герцог отнюдь не был новичком в понимании женской психологии. Он внимательно наблюдал за сценой прощания Импрес и Трея у Ле Нотра и заметил щемящую боль разлуки, вызванную настоящей любовью. Это едва не заставило его прекратить преследование прекрасной миссис Майлс и, если бы он был менее эгоистичным человеком, именно так и поступил бы. Но, наблюдая прощание молодых людей, он пришел к выводу, что Импрес потребуется плечо, на котором можно поплакать и, может быть, что-то более существенное. А он бы мог предложить и то, и другое.
Трей вспомнил, как он грубо овладел Импрес предыдущей ночью, и вздрогнул. Черт возьми, наверное, это его вина. Но тут же пересмотрел свое решение, думая, что Импрес виновна не меньше, доведя его до бешенства своими замашками куртизанки и бесчисленными поклонниками.
— Черт, — выругался он негромко.
Разумные слова герцога привели его в окончательное замешательство, а непрерывное потребление спиртного за последние часы никак не способствовало ясности мышления.
— Я бы хотел выпить, — сказал он спокойно, раздраженно вздохнув. Он подошел к столу, уставленному напитками, открыл бутылку декантера, наполнил бокал и сделал глоток. Прополоскав рот, смывая дюжину часов питья, Трей проглотил коньяк и, повернувшись к герцогу, который с изумлением наблюдал за ним, произнес сухо: — Может быть, нам не следует убивать друг друга? Не хотите ли выпить?
Через несколько секунд они разглядывали друг друга через стекло бокалов.
— Примите мои извинения, — сказал первым Трей. — Я ощущаю себя полным идиотом. Не знаю, что делать дальше. — Затем он слабо улыбнулся и добавил: — Я мог бы долго говорить, но не хотел бы надоедать вам. Вместе с тем я уверен, что вы поняли ее необычность.
— Она единственная женщина, которая заставила меня задуматься о том, чтобы расстаться с Изабеллой, — задумчиво сказал герцог, пожав плечами непередаваемым гальским жестом. — Наш брак носит династический характер. Ничего необычного. Но я не рассматривал такую возможность ни с одной женщиной, до того как встретил Импрес. Она зажигает огонь в крови.
— Ив сердце, — сказал Трей, испытывая полный душевный дискомфорт.
— О, — сказал герцог, улыбаясь, — именно так все происходило на сегодняшнем бале.
— Я был готов застрелить вас, когда вы вошли в будуар Импрес.
— Понимаю. Однажды я убил человека в такой же ситуации — не из-за любви, а от ревности. Я был очень молод.
— Я ревную каждого, кто смотрит на нее, — с горечью заключил Трей, поднял бокал и осушил его.
— Так будет всегда с такими прекрасными женщинами, как Импрес, — уверенно заключил Этьен.
Герцог был твердо уверен еще в одном: сегодня Импрес не будет искать с ним успокоения, поэтому он поднялся и, посмотрев на упавшего духом молодого человека, сидящего за столом, сказал:
— Спасибо за коньяк и передайте мое сожаление Импрес. — Этьен был умудренным опытом человеком и давно расстался с юношеской пылкостью. Импрес еще будет здесь завтра, а если нет… что ж, он не умрет от любви.
Трей едва заметил его уход.
После того как мужчины ушли, Импрес стала расхаживать по комнате, думая о том, как возмутительно Трей позорит ее. Мало того, что его незваное появление испортило ее вечер с Этьеном, думала она, все более и более раздражаясь от его самонадеянности. Усевшись в кресло у окна, она стала барабанить пальцами по подлокотникам, глядя в уличную темноту и пытаясь представить, о чем идет разговор в библиотеке. Представив, что вся ее жизнь теперь отравлена скандалом, она решила думать о менее катастрофических последствиях. Через секунду Импрес беспокойно вскочила с кресла, подобрала накидку с постели и повесила ее в шкаф, словно порядок в комнате мог восстановить порядок в душе. Посмотрев на себя в зеркало, она пригладила волосы дрожащими пальцами. Черт бы побрал этих мужчин. Конечно, Этьен скоро вернется. Ее приводило в замешательство то, что ее оставили одну в будуаре. Как она могла позволить Трею вести себя таким образом! Судорожно она вновь уселась в золоченое кресло и стала опять барабанить пальцами, на этот раз по подоконнику.