Она выпрямилась, чувствуя холод и опустошенность в душе. Справедливо, что подобный вопрос не имел никакого значения, пока они жили в своей сказочной стране в Берхольском. Но ее очень уязвило то, как он холодно отмахнулся от ее вполне законного права знать правду.
– У тебя есть дети? – Вопрос должен был прозвучать как чистое любопытство, но от волнения все равно перехватило горло. Адам едва заметно отрицательно качнул головой. Проглотив комок, она решительно ринулась дальше: – Как умерла твоя жена?
– Они тебе не сказали? – с презрительным смешком переспросил он. – Это был несчастный случай.
А что стало с ребенком, которого, по слухам, она носила в тот момент? Совершенно ясно, что он не собирается говорить об этом. Сама же она спрашивать не станет. Просто не сможет. Что бы там ни было, у него есть право хранить тайну. Она и так уже зашла слишком далеко со своими расспросами.
Откинувшись на ковровое покрытие сиденья, Софи прикрыла глаза от боли. Всей душой, всем телом она рвалась к нему, но сейчас в этом скользящем по снегу тесном, укромном мире они были так же далеки друг от друга, как Сибирь от Москвы. Она почувствовала на щеке его горячее дыхание, потом прикосновение губ. Софи запрокинула голову. Его ладонь скользнула по беззащитной, открытой шее, пальцы мягко обхватили подбородок. Язык его между тем настойчиво овладел ее ртом. Она всего лишь приняла его жадный поцелуй, уступая неистовому натиску. В покорности, как ей казалось, таилась единственная возможность избежать боли, мучительных сомнений, необходимости что-то решать и предпринимать. Руки ее лежали на сиденье ладонями вверх, пальцы слегка сжаты. Темные меха накидки оттеняли белизну изогнутой шеи. Полумесяцы густых ресниц опустились на слегка розовеющие щеки.
Адам отстранился. Ресницы дрогнули. Она открыла глаза и увидела устремленный на нее взгляд, полный откровенной страсти.
– Еще не знаю, как это сделать, – Его обычный высокий тенор срывался, выдавая желание, – За тобой следят?
Она вяло повела головой из стороны в сторону.
– Совсем нет. Павел почти не подходит ко мне, только на публике. Не знаю, расспрашивает ли он Марию, но я свободно прихожу и ухожу, когда захочется. Она понятия не имеет, где я бываю и с кем.
– В таком случае я постараюсь что-нибудь придумать. Подобное происходит в городе на каждом шагу. Уверен, что есть общепринятые способы, как это обустраивать. – Сейчас он говорил вполне невозмутимым тоном, но Софи не могла не почувствовать нотки отвращения. Расслабленность как рукой сняло.
– Адам, милый, если тебе не хочется, значит, нам не следует…
– Не будь глупышкой! По крайней мере, давай оставаться хотя бы в этом честными перед собой! Когда ты рядом, я схожу с ума от желания быть с тобой, любить тебя! Я же предупреждал. У меня нет сил противостоять этому!
Слова признания в любви и страсти он выговаривал с таким трудом, словно камни ворочал, Софи внезапно почувствовала себя виноватой перед ним. Она виновата в том, что он выглядит посмешищем в своих глазах; она слишком много думала о себе, когда не согласилась на полный разрыв отношений, который мог дать хотя бы малую толику душевного покоя.
Сани остановились. Софи провела ладонью по его .щеке – в знак извинения или просьбы, этого она и сама не поняла. Адам бросил на нее быстрый внимательный взгляд.
– Как только приготовлюсь, дам тебе знать.
Он выпрыгнул из саней и галантно подал руку, помогая выйти даме.
– Благодарю вас, граф, – глухо сказала Софи.
Откуда берется столько злости и обиды в царстве бесконечной любви и беспредельной страсти? И как он может столь спокойно говорить о приготовлении к любовному свиданию всего лишь спустя пару минут после того, как она таяла от его неистовых ласк и сама была готова ответить тем же. Он оборвал ее любопытство к его супружеской жизни с тем же равнодушным презрением, с каким любой бы отнесся к навязчивой сплетнице. Дал понять, что она сама виновата – не в том, что спросила, а в том, что узнала. Интерес ее был расценен как неуместный и ненужный, поскольку прошлое Адама Данилевского могло бы иметь для нее значение только в том случае, если бы у них могло появиться общее будущее. А этого появиться не могло.
Тщательно и хладнокровно, словно готовил военную операцию, Адам Данилевский занимался подготовкой любовного свидания с женой генерала Павла Дмитриева. Случайно услышанное слово, небрежно брошенный вопрос-другой помогли найти небольшой охотничий домик на берегу Днепра в нескольких верстах от Киева. Уединенное и безопасное место для тайного свидания. Для того чтобы домик был свободен в любой момент, потребовались всего лишь деньги. Тепло и все необходимое будет обеспечено крестьянскими руками, обладатель которых исчезнет за час до того, как граф соберется посетить тайный уголок.
Распорядок придворной жизни был всем известен; найти свободную от официальных приемов половину дня, когда княгиня Дмитриева сможет спокойно на время оставить императрицу, не составляло никакого труда.
День, время и место любовного свидания были четко изложены на бумаге. У него ни разу не вскипела кровь в предвкушении нескольких часов наедине с любимой женщиной в домике на берегу замерзшей реки. Адам чувствовал странную холодную отстраненность, словно устраивал все эти приготовления для какой-то другой любовной пары, жаждущей урвать тайный часок-другой для торопливого и неотложного утоления страсти.
Столь же хладнокровно он нашел возможность передать указания своей даме. Екатерина постоянно назначала часы приема для просителей, которые приезжали из ближних и дальних мест, принимала знаки глубочайшего почтения, когда они падали ниц перед своей госпожой, с полным вниманием выслушивала их житейские трудности, связанные с работой на земле, подробно расспрашивала о засухах, о чуме, подкосившей целые стада коров… К любой, даже самой незначительной мелочи она относилась с неподдельным интересом. Софи присутствовала здесь же, по обыкновению в обществе герцога де Лилля и графа де Сегюра, которые не могли скрыть свое изумление при виде такого общения императрицы со своими подданными.
– Скажите, княгиня, у всех крестьян принято именовать императрицу матушкой? – вопросительно приподнял бровь граф де Сегюр. – Какая неслыханная фамильярность! Во Франции о таком даже речи не может быть.
– У русского человека сложное отношение к своей повелительнице, граф, – улыбнулась Софи. – Он почитает ее как божество и в то же время преклоняется как перед матерью. Как вы могли заметить, они обычно обращаются к ее императорскому величеству на ты, и она отвечает… О, простите, – прервала она себя. – Граф Данилевский! Вы тоже пришли на аудиенцию к ее величеству? – Она лукаво улыбнулась, хотя сердце екнуло и моментально взмокли ладони. Они больше не разговаривали с того момента, когда расстались у саней. Несколько раз она видела его издалека, в общей толпе, в салонах, могла слышать его голос, но он никогда не подходил настолько близко, чтобы можно было хотя бы поздороваться.
– Нет, княгиня, у меня послание для вас, – непринужденно откликнулся граф, кланяясь и протягивая конверт. – Князь Дмитриев пожелал, чтобы я передал вам это. В настоящее время он занят отчетом.
– О да, припоминаю, он говорил, что хочет уточнить некоторые детали завтрашнего дня. – Софи небрежно сунула бумагу в сумочку, подумав при этом, как легко человек может научиться лгать. – Мы говорили об особенностях отношения русского человека к властительнице, граф. Насколько мне известно, в Польше все несколько иначе?
– Польша в ее нынешнем состоянии, княгиня, весьма слабо напоминает страну моего детства, – проговорил Адам. – Тогда каждому поляку было ясно, кому он должен быть верен. – Пожав плечами, он продолжил: – Теперь же за исключением небольшого пространства, оставшегося под властью короля Польши, от них требуют верности и Австрия, и Пруссия, и Россия. На самом деле даже в той части Польши, что якобы принадлежит королю, настоящей властью обладает русский посланник. Король Станислав Понятовский – марионетка, и так было всегда.