— Что с тобой происходит, девочка моя? — спросил он.

— Меня преследует призрак, — медленно ответила она. — И если ты не поможешь мне, то я умру, потому что это ужасно.

В комнате воцарилась тишина, нарушаемая только потрескиванием горящих дров и шипением капель дождя, падающих через трубу в огонь. Из темноты раздался голос Черномазого:

— Позвольте мне побыть с девочкой, хозяин. Разрешите мне подождать вместе с ней, пока не приедет ее мать.

— Нога ее матери никогда больше не переступит порога этого дома!

— Много лет назад, хозяин, когда я был маленьким мальчиком и меня еще на забрали в рабство, я знал молодую девушку, в которую вселился демон. Никто, кроме нее, не видел и не слышал его, но ее отец верил тому, что она рассказывала. Он убедил себя в том, что привидение преследовало дом, а не ребенка, поэтому семья переехала. Он был бедным человеком, но отдал все, чтобы перевезти свою дочь в безопасное место. Три месяца прошли спокойно, но однажды ОНО снова нашло ее. Ей было четырнадцать лет, хозяин, и она повесилась.

Джон раздраженно повел плечами:

— Что ты пытаешься объяснить мне, чернокожий?

— Только то, что все эти детские привидения надо принимать всерьез.

Джон допил свой портвейн.

— Это что, ваш чертов сценарий, Джозеф? Вы что, хотите, чтобы я принял Елизавету обратно? Если так, то ваш номер не пройдет, слышите?

Джозеф вдруг страшно побледнел, и взгляд его стал тяжелым и пронзительным.

— Теперь я вижу, что вы даже больший дурак, чем я предполагал. Я бы ни черта не сделал ради вас лично, но видеть, как вы жертвуете ребенком ради своей чудовищной любви к самому себе — это выше человеческих возможностей.

И он вышел из комнаты в сопровождении своего раба, не сказав больше ни слова. Мелиор Мэри и Джон сидели, глядя друг на друга; случившееся подействовало на каждого из них по-разному. В конце концов он недовольно сказал:

— Ложись спать.

Девочка так ослабла, что вся поникла, словно старая кукла. У нее не было сил даже плакать, она просто положила голову на руки, всем телом вздрагивая от молчаливых рыданий. Джон наклонился и положил ей руку на плечо.

— Я пойду с тобой, Мелиор Мэри, — медленно выговорил он, сам удивляясь своим словам. — Пусть ОНО покажется мне, если посмеет.

Девочка встала со стула — каждое движение причиняло ей боль, как старухе, — обняла отца и вспомнила то далекое время, когда он поднимал ее на руки и показывал витражи Большой Залы. От него, как и тогда, пахло улицей, деревней, Мелиор Мэри почувствовала прилив любви к нему, несмотря на его грубость и какую-то странную бесчувственность.

— Спасибо, — прошептала она.

Когда Джон нес ее в спальню, в замке Саттон царило полное спокойствие. Следом шел слуга с двумя канделябрами, высоко поднятыми над головой. Мелиор Мэри прикрыла глаза, и сон, так давно не приходивший, начал медленно убаюкивать ее; правда, девочке все еще казалось, что зло наблюдает за ними из темных углов. Но у дверей ее комнаты даже эта ужасная мысль перестала ее беспокоить, и она спокойно уснула на руках отца.

Джон осторожно положил ее в постель и задернул полог. Затем снял сюртук и жилет, бросил их на стул вместе с париком и остался в рубашке с короткими рукавами, уставившись в окно. Стоял он довольно долго, и мысли его были далеко — он думал о проклятии рода Уэстонов, или даже скорее о тех, кто в стародавние времена жил в Саттоне, и о том, что счастье никогда здесь не укоренится. Он вспомнил об отце: интересно, что же с ним тогда произошло, должно быть, нечто ужасное, раз он не мог рассказать об этом собственному сыну. В конце концов, устав, от таких мыслей, Джон сел и опустил голову на грудь.

Ровно в два часа Мелиор Мэри отчаянно закричала:

— ОНО здесь!

Джон вскочил и откинул полог. Дочь сидела, широко раскрыв глаза от ужаса, но больше там никого не было. Вдруг без всякой причины на ковре прямо перед ним появилась лужа, а когда такая же лужа растеклась у двери, он явственно услышал звук льющейся воды. Простыни Мелиор Мэри поднялись в воздух, как от сильного урагана, и полетели через всю комнату.

— Во имя Христа, убирайся, ты! — закричал он. — Во имя Отца и Сына и Святого Духа, уходи отсюда!

На мгновение воцарилась тишина, а потом Мелиор Мэри услышала, как ОНО прошло через закрытую дверь и прошаркало вдоль коридора. Но даже когда Джон обнял ее и крепко прижал к груди, раздался какой-то звук. В Длинной Галерее существо обрушилось на пол, как бы преследуя самое себя.

— ОНО все еще здесь? — спросил Джон. — Все еще в замке?

Мелиор Мэри кивнула и заговорила, но так тихо, что Джон должен был приблизить ухо к ее губам, чтобы разобрать слова.

— ОНО ненавидит тебя, — прошептала девочка. — И будет тебе мстить.

Джон, человек, которого невозможно было испугать, побледнел.

— Тогда Господь защитит нас обоих, — произнес он.

— … А если он не пустит тебя обратно, я силой отберу у него девочку, и дело с концом.

В маленькой гостиной Елизаветы, элегантно облокотясь о камин, стоял Джозеф в напудренном завитом парике, в одежде исключительно коричневых и каштановых тонов. И только глаза, изумрудами сверкавшие из-под тяжелых век, противоречили его изысканной внешности.

— Но я не хочу возвращаться к Джону Уэстону. Единственное мое желание — спасти Мелиор Мэри, — ответила она довольно раздраженно.

Джозеф в упор посмотрел на нее.

— По-моему, эти две вещи неразделимы, а в данном случае нам нельзя терять времени. Если твой муж не одумается и не пригласит священника, меня покинет всякая надежда спасти ее.

Елизавета побледнела, а Джозеф нетерпеливо двинулся вперед.

— С тобой очень трудно, Елизавета. Идем в мою карету и поехали к твоей дочери. Выбора у тебя нет.

Она все еще колебалась. Ее раздирали два самых древних вида любви — к мужчине и к ребенку, а ухудшало ситуацию еще и то, что Поуп, человек блестящего ума, в последнее время стал ей как бы сыном, прибегая в ее объятия за защитой, когда не мог выдержать тягот окружающего мира.

— Ну?

— Джон выгонит меня.

— Господи Боже, — взмолился Джозеф, — ты сама создаешь себе трудности. Даже не знаю, кто из вас хуже — ты или твой самоуверенный муж. Всего тебе хорошего, Елизавета.

И он вышел из комнаты, дрожащей рукой опираясь на трость, что говорило о его гневе больше всяких слов. Во внезапно наступившей тишине Елизавета услышала, как он вышел на улицу, накричал на Черномазого и захлопнул дверцу кареты. Лошади зацокали копытами по дороге — он уехал.

Елизавета не двигалась с места. Она сидела как каменная, глядя в окно и ничего не видя: ни огромного дворца, нависшего над ее и другими домами, ни сияющего летнего неба над головой. Она не чувствовала времени, думая только о том, что ее жизнь достигла критической точки. Теперь стало ясно, что все, что было раньше, вело к настоящему моменту, и путь, который она выберет сейчас, приведет не только ее, но и всех близких неизвестно куда. Теперь их судьбы непредсказуемы. Она не удивилась, услышав, что экипаж Джозефа вернулся, брат медленно вошел в дом, что-то сказал Клоппер, затем вошел в ее комнату и остановился в дверях.

Она обернулась не сразу, все еще ощущая острый страх, что судьба дотронется до нее своим тощим пальцем. А когда в конце концов повернула голову, то увидела, что там стоит Джон, а не Джозеф. От неожиданности по спине побежали мурашки, но Елизавета не удивилась и этому. Супруги долго и внимательно смотрели друг на друга. Прошло три года с тех пор, когда они виделись последний раз.

Джон выглядел так ужасно, что она не поверила своим глазам. Его веки были красными и опухшими, и Елизавета подумала бы, что он плакал, если бы так хорошо не знала его. Муж пришел с непокрытой головой, и густые черные волосы обрамляли его лицо. На нем была несвежая рубашка, а на сюртуке не хватало одной пуговицы. Он неловко мял в руках шляпу, как будто это помогало ему говорить.

— Елизавета, я…

Она встала, и Джон вдруг понял, что его жена ниже, чем он ее помнил — маленькая, хрупкая женщина.