От Карела ощутимо полыхает яростью. А толку? Думаешь, я отомстить не хочу?!

— Серьезно, Карел… не догнать. Поздно.

— Да, — говорит через силу, — правда. Прости.

Пинает Мелкого, горбится… и тут меня осеняет:

— Карел… Подземелье, Карел! Гномий путь! Прах меня задери, да мы у них на дороге станем! День пешком! Карел… Можно я сам его пристрелю?

— Нет уж, — цедит король Таргалы. — Я в доле.

— Пресветлый вернулся! — распахивая дверь, сообщает брат Бертран. Полусонная утренняя трапеза нарушается. Светлейшие отцы выскакивают из-за стола — встречать, братия рвется следом. Никогда прежде не видал я в нашем дворе такого столпотворения.

— Здравствуйте, дети мои, здравствуйте, — смеясь, кричит пресветлый. — Погодите, ко всем подойду! Я тоже скучал, я рад всех вас видеть снова! Все ли благополучно у нас?

Не знаю, что можно понять из ответного гвалта — разве что все благополучно и все рады? Пресветлый обходит двор, осеняя встречающих благословениями, называет по именам, лобызается…

Добирается и до нас с Сержем. Вглядывается мне в лицо, говорит тревожно:

— Осунулся. Встретимся с тобой завтра ввечеру. У брата библиотекаря, расскажешь… Ох и часто вспоминал я тебя, Анже! А это вот для тебя привез… — Пресветлый протягивает мне каменной твердости щепку на черном траурном шнурке. — Реликвия сия, Анже, осенена благословением Светлейшего Капитула, а взята она была с места захоронения святого Карела из Верлы, того самого, в чью честь назван был принц Карел. Это, Анже, обломок древнего мавзолея, того, на месте которого триста восемьдесят лет назад решением Капитула построена была часовня…

Я благоговейно прикладываюсь губами к древнему дереву. Вот так подарок!

— Носи, Анже, — отечески улыбается пресветлый. — Да будет тебе опорой святость ее.

И идет дальше, оставляя меня в потрясении. Такую реликвию и королю бы впору, а тут — мне… послушнику незаметному!

— Вот только скажи, что ты не заслужил, — хмыкает Серж. — Пойдем, Анже. То-то, чую, пресветлый службу закатит!

В самом деле, спохватываюсь я, вон братия в часовню валит… Я надеваю шнурок со святой реликвией на шею и тороплюсь вслед за всеми.

Но после службы, после рассказа отца предстоятеля о путешествии, после радостной болтовни и праздничной трапезы, вернувшись в келью и встретившись взглядом с серебряным волком, я снова беру в руки подарок пресветлого. Не хочется мне возвращаться к Смутным временам, к Серегиному горю. Уж больно радостный выдался день. Завтра, говорю я себе. Рыдающая Софи, мрачный Карел, опустошенный Серега — завтра. Могу я порадоваться со всеми?! И я, щурясь, долго разглядываю чудесно сохранившийся обломок древнего мавзолея, а когда устают глаза, все медлю выпускать его из рук, все впитываю кончиками пальцев почти неуловимые щербинки на гладкой поверхности, потаенную прохладу… благословение Капитула, о коем говорил пресветлый…

— Вот эта запись. — Перед пресветлым ложится на стол раскрытый фолиант. — Почитайте, отец предстоятель.

Библиотекарь Капитула почтительно отступает на несколько шагов, а брат провозвестник, тонко улыбнувшись, умащивается в мягкое кресло, передвигает светильник поближе к хроникам и добавляет:

— Можно вслух. Признаться, я с удовольствием послушаю.

«…Потрясенный позором изгнания, принц Карел отказался от руки принцессы Ирулы и помощи императора. Мы не знаем доподлинно, когда покинул он Корварену и каковы были его планы. Возможно, опальный принц намеревался просить гостеприимства своей сводной сестры, королевы Двенадцати Земель, или чаял дождаться смягчения отцовского гнева у своего родича Луи в Дзельке Северной. Однако принц совершил ошибку, в странствиях своих слишком близко подойдя к предгорьям, где и был схвачен подземной нелюдью и опознан как наследный принц Таргалы — что наводит, добавлю, на мысль о предательстве. Как бы то ни было, владыки Подземелья сообразили, какой козырь попал в их нечестивые руки — и как можно использовать его в войне против короля Анри. Несчастный принц был подвергнут пытке, и зрелище это колдуны Подземелья влили в драгоценный камень: дабы любой, взглянув на сей самоцвет вблизи, смог увидеть мучения Карела. И гонец Подземелья передал камень королю, сопроводив пояснениями и требованиями.

Но король Таргалы, хотя и грозила сыну его участь поистине ужасная, отверг с негодованием требования нелюди, ибо счел их несовместимыми с честью своей. И сказал он, что лучше Карелу умереть, чем запятнать себя предательством рода людского, и что верит он, что его сын думает так же. И тогда гномы поняли, что ничего не выиграют от мучений и смерти несчастного принца, и стали искать другие пути, дабы добиться своего.

Принца вновь пытали, и вновь муки его влиты были в драгоценный камень — но на сей раз самоцвет предназначался королеве, оплакивающей изгнание сына, но не знающей о его пленении. Ибо если для короля всегда на первом месте остается честь, и Анри был в этом истинным королем, то мать ради спасения дитяти своего может поступиться и честью, и короной, и даже жизнью — своей и чужой.

Гномы не ошиблись: супруга короля Анри оказалась больше матерью, чем королевой. И поистине это стало бедствием для Таргалы, ибо королева владела ведьмовским даром. Она ответила гномам, что выполнит их требования, буде пощадят жизнь ее сына. Она соблазнила капитана королевской гвардии, доблестного и достойнейшего рыцаря, — чем, несомненно, погубила его душу. И, сделав это, она убедила несчастного, что ее сын более достоин короны Золотого полуострова, ибо готов подписать мир с Подземельем и прекратить тяготы долгой войны.

Однако боялась злокозненная королева, что капитан, хотя и пал жертвой ее чар, не захочет поднять оружие против законного своего короля. И потому она вплела ведьмовской наговор в нить судьбы короля Анри, дабы, увидев сына, он позабыл о родственных узах и обнажил шпагу, вынудив принца защищать свою жизнь, — то же, что принц станет защищаться, пообещали ей гномы, ведь они тоже знались с темной наукой чароплетства. И ввязала королева черную смертную нить в гриву любимого коня короля Анри, заговорив ее так, чтобы в миг атаки конь вышел из-под власти хозяйской руки. И даже на себя самое накинула она покров чар, дабы, если придется ей вмешаться в схватку, все увидели лишь то, что она защищает собственную жизнь — и не более того. Так подготовила королева-отступница возвращение сына своего в столицу Золотого полуострова.

Гномы же тем временем сообщили принцу Карелу, что отпустят его и даже подпишут мир с Таргалой, если поклянется он, став королем, ни в чем не нарушать мирного договора. Опальный принц не увидел большой беды в такой клятве, ведь он и в мыслях не держал восстать против власти законного короля своего и сюзерена. Кроме того, ему дали понять, что о его спасении беспокоится его отец король и что опала, видимо, будет смягчена. И принц, не подозревая в происходящем коварного умысла, вернулся в Корварену и предстал перед королем и королевой.

И тогда исполнился злокозненный план нелюди подземной и королевы-отступницы: король, обвинив сына в измене, обнажил против него шпагу, и принц скрестил клинок с отцом и господином своим, не осознавая, что творит страшное сие деяние по воле колдунов Подземелья. И королева, дождавшись удобного мига, разыграла опасность для жизни своей и, изобразив простительный и понятный женский испуг, направила на короля всю силу своих и гномьих чар. И увидели люди, как стал на дыбы верный конь короля, как рухнул он и забился, и король Анри погиб смертью нелепой, внезапной и весьма странной для опытного всадника и умелого воина. И хотя для несведущих в чароплетстве смерть эта выглядела роковым случаем, и именно так восприняла ее Корварена, истинной виновницей гибели короля Анри следует назвать его супругу…»