С того дня, я вижу, Карел совсем по-другому смотрит на своих товарищей по урокам фехтования. Бывает, бродит вместе с ними по Корварене, рассказывая что-то, показывая любимые уголки столицы. И вечерние похождения трех вагантов все чаще бывают общими. Пожалуй, только теперь их отношения подобны настоящей дружбе.

Непохоже, что до этих дней были у принца Карела друзья… уж очень внове оказывается для него все, что несет простая, без всяких задних мыслей приязнь. И то сказать, сокурсники его никак не походят на людей, с которыми приятно общаться чистому душой человеку…

На компанию, каждый день с шумом идущую в «Пьяного поросенка», Карел смотрит с откровенной брезгливостью. Как-то выцедил сквозь зубы:

— Ворье… падальщики. Тянут последнее из своих вассалов, гребут все, до чего могут безнаказанно дотянуться, — и ради чего? Ужраться до поросячьего визга и пойти по девкам. И плевать, что будет завтра или через год.

Флер войны висит над столицей короля Анри. В упадке пребывает не только Университет… можно даже сказать — не столько.

В оружейных рядах торгуют дрянными ножами. Заезжий купец-ханджар, окруженный любопытствующими, ломит за степной булат совершенно запредельную цену. С обиходным товаром, на первый взгляд, дело обстоит лучше — но мадам Урсула как-то говорит, что такой посуды, как раньше, сейчас не найдешь и днем с огнем.

Хлебный рынок удручает пустотой. Загоны для скота так давно стоят пустыми, что даже запах выветрился.

— Откуда трактирщики берут продукты? — удивляется однажды Серега.

— Кто-то ездит по деревням, — пожимает плечами Карел, — кто на купцов надеется. А сколько их попросту закрылись, ты знаешь? Люди не живут… они ждут худшего и гадают, какой будет зима. Я помню, что за карнавалы устраивались в Корварене на осеннее равноденствие… Последний был пять лет назад, но уже тогда я понял — что-то случилось в мире, потому что тот карнавал ни в какое сравнение не шел с прежними.

Я перебираю дни осени, отыскивая важное. Я слушаю обрывки разговоров: о Таргале, о гномах, о безнадежно проигранной войне… Да, принц Карел считал войну проигранной. И уж ему-то было не все равно, что станется с Таргалой завтра или через год!

— Этой весной нам надо ждать еще одной войны, — мрачно говорит он. — Нас придут завоевывать, а мы не сможем защищаться! Да и не станем. Тем, кто переживет эту зиму, будет все равно. Двенадцать Земель или Великая империя… Может, даже Ольв, если наберется наглости. Видит Господь, сил у него хватит… много ли на нас нужно теперь.

Лека слушает хмуро. Ему хочется открыться… Он ценит дружбу Карела и предвидит неприятный разговор, когда тот узнает правду. Тем более что Карел прав… во всем прав.

Утро обещало славный солнечный денек, и вот, поди ж ты… Разгоряченные двухчасовым уроком маэстро Джоли, мы высовываемся на улицу — и шарахаемся от проливного дождя и леденящего ветра.

Подходит маэстро, фыркает сердитым котом.

— Адалжить плащи, парни?

— Хорошо бы, — клацая зубами, отвечает Карел.

— Ну так пашли.

Впервые мы входим в комнату маэстро за фехтовальным залом. Я мельком, скрывая невежливое любопытство, оглядываюсь.

Стол, простые деревянные стулья, огромный шкаф, железная печка… оружие — в стойках, по стенам, даже на столе.

— Тепло, — блаженно выдыхает Карел, подходя к печке.

— Любишь пагреться?

— Еще как.

Лека подходит к столу. Говорит:

— Какой жестокий кинжал.

Вслед за ним я осторожно трогаю необычно зазубренный край аспидно-черного клинка.

— Нож кланаваго убийцы, — бурчит маэстро. — В самам деле чуть не стоил мне жизни. Нарочно не убираю далеко — харошее напоминание.

— О чем?!

— Аб астарожности. Я тагда сапляком был… думал, недастойно мастера клинка азираться по старанам, даже если точна знаешь, что нападут. Между прочим, ка мне вчера мэтр Рене падхадил. Пагаварить.

— Обо мне? — оглядывается от печки Карел. — Чего это принц вместо его уложений искусство боя изучает? Маэстро Джоли, вы не догадались отправить его жаловаться сразу королю?

— Я ему предлажил выяснить, кто прав, исхадя из его же улажений, — скалится маэстро. — И даже уступил выбар аружия. Но он саслался на разницу в возрасте и ламату в кастях.

Мы дружно хохочем.

— Так его, — стонет Карел.

В дверь заглядывает кто-то из старшекурсников:

— Маэстро Джоли, мы пришли.

— Сейчас. — Маэстро ныряет в шкаф, вытягивает три плотных плаща с капюшонами. — Ладна, парни, берите, и да завтра.

— Спасибо, маэстро! — Карел накидывает плащ и вдруг хмурится: — Да, если вдруг мэтр Рене возникнет еще раз, прошу, скажите мне! Я ему, заразе, так о себе напомню…

Теперь непогода беснуется напрасно.

— Благословенна будь запасливость маэстро, — смеется Лека, подставляя лицо дождю. — И теплый кров «Веселого ваганта», крошка Мари, горячее жаркое… Пожалуй, нам надо поторопиться!

Из «Ваганта» уходим нескоро. Очень уж неохота брести домой сквозь непогоду, очень уж уютно горят здесь свечи, и эль сегодня кажется особенно вкусным. Но, может быть, мы зря засиделись.

Дождь все так же хлещет наотмашь, и ветер так же рвет плащи, но теперь к непогоде прибавилась сумрачная мгла слишком быстро наступившего вечера. Нам-то с Лекой хорошо, думаю я, а вот Карелу топать и топать… Мы останавливаемся у дверей дома мадам Урсулы.

— До завтра, — отвернув лицо от ливня, прощается Карел.

— Не хочешь коня взять? — предлагает Лека.

— Дойду, — отмахивается Карел.

Уже через какой-то десяток шагов его плотная фигура растворяется в прошитых дождем сумерках. Лека берется за дверной молоток и говорит:

— Неспокойно мне, Серый. Кошки душу дерут. Зря мы его отпустили.

Я смотрю вслед Карелу… Где же он? Будь дело в Славышти, я поднял бы Леку на смех. Но Корварена…

— Знаешь, — говорю, — лучшее, что можем мы сделать сейчас, — пойти следом. Но сначала забеги домой и возьми амулеты. А я постою здесь… послушаю. Этот город, Лека… Не знаю, что тебе в нем нравится! Меня он тревожит, и только.

Лека кивает и колотит в дверь.

Через пару минут мы бежим вдогонку Карелу. Мгла сгустилась, кажется, еще больше, — но теперь, с «глазом совы», мы прекрасно видим каждую щель в булыжной мостовой, каждую трещинку в кладке стен… даже — каждую каплю дождя. И, вывернув из переулка на улицу Яблонь, сразу видим вдалеке Карела.

Он идет против ветра, пригнувшись и придерживая капюшон… На какой-то миг моя тревога и Лекины дерущие душу кошки кажутся, в самом деле, смешными. И тут Лека, вскрикнув, рвется вперед: поперек дороги перед Карелом возникают низкие коренастые силуэты.

Карел не сразу их замечает. Проходит еще несколько шагов. Останавливается. Пятится, рвет из ножен шпагу…

Не чуя ног, оскальзываясь, я все-таки удивляюсь — в который раз! — его шпаге. Уже видны все детали схватки, лица напавших… Это вот и есть — гномы?! Но постойте, те, которых видели мы в дороге, не слишком-то похожи на этих! Широкие ладони сжимают не то длинные топоры, не то короткие алебарды… сеть… сеть?! Что ж они, живьем хотят?! Но шпага Карела, Тень, оправдывает свое имя. Даже «глазом совы» ее почти невозможно разглядеть. Смазанная полоска тьмы, тень в тени, оружие бретера и авантюриста, но не принца… Вот она разрубила сеть, ушла из-под удара гномьего… как, кстати, эта штука называется?

— Карел, сзади! — ору я. Лека молча наддает. Нам чуть-чуть осталось, совсем чуть-чуть… Карел прыгает вбок, оступается… как он мог оступиться?! Снова Тень встречается с сетью… Ближний к Карелу гном подсекает длинным древком ноги принца, и… Карел летит в одну сторону, Тень — в другую… Взметнулась над упавшим сеть… Лека хватает ее, рвет на себя, встречает шпагой дернувшегося вперед гнома. Становится над Карелом, давая ему время подняться. Я иду по кругу, вьюном, не задерживаясь ради схватки с кем-то одним, отвлекая внимание, опасаясь скрещивать шпагу с широкими лезвиями знаменитой гномьей стали, но, успевая — прах меня забери, успевая! — чиркнуть кончиком клинка то руку, то оскаленную страшную рожу, а то и горло. Не ахти какие вояки из этих подземельных… видно, другим сильны, раз Анри до сих пор их не раздавил!