Солнце, стоящее в зените, как-то слишком быстро скатилось к горизонту. Тени удлинились. Земля, пережившая бурю и пекло, тяжело дышала сухим жаром, предвкушая вечерний покой. Стешка тащила Лесю вперед, к границе поляны, где сгорбившись стоял Олег. Он что-то держал, закинув на плечо. Что-то большое и бесформенное. Мешок или дохлого зверя. А Стешка рвалась к нему, подхватив свободной рукой пыльный подол.

Только приблизившись к стоящему вплотную, Леся поняла, что лежащее на Олеговых плечах не было ни мешком, ни звериной шкурой. Рослый мужчина с длинными темными волосами — вот что это была за ноша. Олег стоял, чуть покачиваясь, и будто не замечал, как пот заливает глаза, щедро намочив и лоб, и прилипшие к нему пряди.

Стешка рухнула перед Олегом на колени, обхватила за пояс, прижалась лицом.

— Братик, милый, потерпи, мы тут уже… Чуток осталось…

Олег слабо кивнул и сделал маленький шаг назад. Его колени бы подломились под тяжестью чужого тела, но Стешка была рядом. Она подхватила безжизненного мужчину за руки и приняла половину его веса на себя.

— Чего стоишь? — бросила она застывшей Лесе. — Помогай.

Не зная, как подступиться, Олеся топталась рядом.

— Да лес с тобой! — зло прошипела Стешка и протянула ей сушеную связочку. — Вот, иди за нами, в пальцах три и посыпай всю дорожку до дома. Поняла?

Леся судорожно кивнула, подхватила сухие травинки и принялась за работу Двигались они медленно. Мужчина, которого тащили на себе брат с сестрой, был без сознания и очень тяжел. Олег скрипел зубами, но шел вперед, Стешка то и дело охала, но тоже молчала, что-то беззвучно шепча одними губами.

А Леся просто шагала следом, рассыпая кругом пахучую пыль. Трава легко крошилась в пальцах, стоило к ней только прикоснуться, и оседала на тропинке, словно пыльца. Воздух наполнил медовый аромат — терпкий, но приятный, запах покоя.

— Что это? — спросила Леся, не ожидая, что ей ответят.

— Медуница. — Олег обернулся на одно мгновение и чуть было не оступился. — Та, что в чаще самой растет… Она любую беду отгонит. Духа лесного с пути собьет…

— Духа? — переспросила Леся.

— Зазовок да лесавок, — пояснила Стешка как что-то само собой разумеющееся. — А то и болотник выйдет, коль Хозяин-то наш в беде… — сказала и сама поняла, что лишнее, вздрогнула всем телом, подула через левое плечо.

— Ох, дурна девка, — проскрипел Олег так похоже на Глашу, что Леся фыркнула, но сдержала смех.

«Соглашаться с ними, — напомнила она себе. — Не спорить, кивать, делать вид, что все так, как должно быть. А потом бежать. Бежать что есть мочи».

Так они и шли до самого дома: Олег впереди, Стешка — на полшага сзади. Темноволосый мужчина лежал на их плечах — бессильно опавший, носок его сапога чертил по земле длинную полосу. А за ними Леся, стирающая в пальцах лесную медуницу, чтобы ни один лесной дух не нашел тропинки к дому.

А когда поднялись по скрипучим ступенькам, чуть живые от усталости и пережитого страха, то испугались тишины, мигом воцарившейся в доме. Это Глаша перестала причитать, стоило безжизненной ноге темноволосого мужчины прикоснуться к первой ступени.

— Вот и дома ты, Хозяин, вот и славно… — выдохнула старуха и медленно осела на деревянный порог. — Выдохлась я, дети, нелюдь проклятую заговаривать. Вы уж дальше сами, без меня…

Прислонилась к балке, что поддерживала крышу крылечка, и расслабленно закрыла глаза. Олег прошел мимо нее, пошатываясь, он все еще тащил на себе вес вдвое больше собственного, а Стешка на мгновение присела рядом с теткой, погладила ее по морщинистой щеке, распрямилась и скользнула в дом.

Когда они скрылись внутри, Леся растерянно замерла, решая, что делать дальше. Руки ее пропахли медуницей и слабо блестели на вечернем солнце, точно травяная пыль состояла из драгоценных камушков.

— Не стой столбом, — слабо проговорила Глаша. — В дом иди, пригодишься.

Леся кивнула, хотя старуха, продолжающая сидеть с опущенными веками, и не могла этого разглядеть. По двору степенно вышагивал огненный петух. Встречаться с ним Олесе не хотелось, заметно холодало, а солнце стремительно скрывалось за горизонтом, будто тоже страшась чего-то. Обтерев ладони о рваный подол рубахи, Леся тихонько ступила за порог и прислушалась.

Дверь в общую комнату была распахнута настежь, как и та, обшитая мехом, за которой скрывались полки с травами и снадобьями. Кто-то ходил там, звеня склянками и рассыпая проклятия. Леся подалась вперед и заглянула внутрь, спрятавшись за косяк.

Аксинья стояла к ней спиной. В распущенной косе виднелись сор и хвоя, длинная юбка была вымазана в грязи, словно ее хозяйка долго валялась на земле где-нибудь на опушке леса. В сухих пальцах оказывались то баночки, полные темной жижи, то благоухающие ветки, засохшие и живые, с зелеными почками и нежной листвой, чудом сохранившейся в темноте полок.

Но ничего из имеющегося богатства кладовой Аксинью не устраивало. Она искала что-то особенное, что-то, могущее помочь. Леся отступила в коридорчик, постояла там, собираясь с духом, и шагнула в общую комнату, откуда доносились встревоженный шепот и всхлипывания.

Это тихо плакала Стешка, застыв у стола, куда положили мужчину. Раскинув руки по сторонам так, что длинные кисти свешивались с краев, он не моргая смотрел в потолок. В первый миг Лесе показалось, что он пришел в себя. Но пустой взгляд говорил об обратном.

— Демочка, — звала его Стешка. — Братик… Демушка… — Всхлипывая, она гладила его по плечу, но тот не чувствовал прикосновений, не слышал ее мольбы.

Леся забилась в самый дальний угол и затихла, чтобы ненароком не помешать горю, сковавшему этих странных людей. Олег заметил ее, но остался на месте. На его лицо, красивое особенной красотой юности, легла тень страдания. Он был изможден, но рана, терзающая сердце, приносила куда большие муки. Лесе захотелось подойти к нему, прикоснуться, заставить его улыбнуться, сбросив груз несчастья, мигом прибавивший десяток лет.

Но рядом с ней уже оказался Степушка. Мальчик молча подвалился к ее боку, маленькое тельце вздрагивало от беззвучных слез. Леся опустила руку на его рыжую макушку и осталась на месте, ощущая себя чужой, но необходимой здесь, пусть и одному-единственному человеку.

— Демочка… — все звала брата Стеша. — Возвращайся к нам…

Но тот молчал, безучастно глядя в бревенчатый потолок. Его грудь чуть заметно поднималась, внутри что-то хлюпало, как при тяжелой простуде, выдох был похож на свист закипевшего чайника. Но на бесстрастном лице — смуглом, резком, обросшем жесткими волосами, — не было мук удушья. Названный Демьяном тихо умирал, лежа на столе, не слыша, не видя, не чувствуя этого.

— Да что же это? — по бабски заломила тонкие ручки Стеша, когда в комнату вошла Аксинья.

— Прочь! — бросила та, и Стеша мигом отпрянула, застыв у окна, в серых глазах вспыхнула надежда.

Аксинья подошла к столу, в правой ее руке была тонкая свечка, чуть тлеющая красным огоньком.

— Как свеча оплывает вспять, — проговорила она, склоняясь над столом, — воском мягким, так не бывать твоей смертушки, леса сын, время отдано молодым. Как песку не стоять скалой, мертвяку как не строить дом, так тебе умирать не дам, заклинаю к семи ветрам…

Окно со скрипом распахнулось, тяжелая деревянная рама ударила Олега по плечу, тот пошатнулся, но устоял. В комнату стылым потоком хлынул лесной воздух, надул тонкую ткань занавески, заиграл пламенем свечи. Леся вскрикнула от неожиданности, но не услышала своего голоса. Одна только Аксинья бормотала и бормотала, не замечая, как треплет ее волосы один из ветров, призванных ворожбой.

— Свечка стает, огонь сгорит, будешь весел ты, будешь сыт. Я тебя проведу дугой, тропкой верной, твоей тропой мимо смерти да в колыбель. Материнской крови испей!

И немедля поставила свечу в изголовье сына, подняла левую руку с зажатым в ней серпом и полоснула по худому запястью. Кровь вскипела в новой ране, но не пролилась. Аксинья наклонилась еще ниже — огонек свечи осветил ее бледное, неживое лицо, — и прижала рассеченное запястье к губам сына.