Сестра толкнула тяжелую дверь и вошла в комнату.

— Как тебя зовут, малышка?

— Лиззи.

— Просто Лиззи, и все?

— Нет, Лиззи Брукс.

— А лет тебе сколько?

— Одиннадцать.

Лире не раз приходилось слышать, что она для своего возраста мелковата. Ей самой и в голову не приходило переживать по этому поводу, но ведь Лиззи Брукс не Лира Белаква. Так что пусть теперь коротышка Лиззи пугается любого шороха. Робко втянув голову в плечи, она подошла к столу.

Девочка надеялась, что сейчас начнутся расспросы про то, откуда она да как попала на север, и у нее наготове уже была целая история, но сестра Клара, судя по всему, не отличалась ни пылким воображением, ни живым любопытством. Глядя на ее невозмутимое лицо, можно было подумать, что Больвангар находится где-нибудь в пригороде Лондона, а не на Крайнем Севере, и дети, наверное, поступают сюда сплошным потоком. Чистенький, беленький альм-шпиц вяло крутился у сестры Клары под ногами с точно таким же деловито-безразличным видом.

Судя по обстановке, комната, куда они вошли, представляла собой смотровую. В ней не было ничего, кроме стола, двух стульев да клеенчатой кушетки. Только в углу, возле раковины, стоял узкий стеклянный шкаф, где на полочках в образцовом порядке были разложены медикаменты и перевязочные материалы.

Едва за ними закрылась дверь, сестра Клара помогла Лире снять шубу.

— Давай, милочка, раздевайся. Одежду складывай прямо на пол. Сейчас мы тебя осмотрим хорошенько, удостоверимся, что ты нигде не поморозилась, не простудилась, что носик дышит хорошо. А потом подберем тебе пижамку. Только сначала надо помыться.

Дело в том, что Лира уже забыла, когда в последний раз брала в руки мыло и мочалку, но если на морозе это было не слишком заметно, то в душной теплой комнате необходимость помыться и переодеться в чистое становилась все более и более очевидной.

Пантелеймон было ощерился негодующе, но девочка метнула в его сторону грозный взгляд. Он вспорхнул на кушетку, а Лира медленно начала раздеваться. Ей было ужасно неловко и стыдно, но усилием воли она отогнала смущение, стараясь вести себя как послушная, покорная дурочка.

— Раздевайся, раздевайся, Лиззи, — ободряюще сказала сестра Клара. — И сумочку свою снимай. Давай-ка я помогу.

Цепкие сильные пальцы мигом распутали завязки, и сумочка с веритометром оказалась в руках у медсестры. Она уже собиралась бросить ее в общую груду одежды на полу, как вдруг нащупала внутри что-то твердое.

— Что тут у тебя? — спросила сестра, расстегивая клеенчатый кармашек.

— Это мое, — капризно протянула девочка. — Нельзя брать! Это моя игрушка.

— Конечно, милочка, это твоя игрушка.

Быстрые пальцы проворно разворачивали черный бархатный лоскут.

— У тебя ее никто не отбирает. Надо же, какая прелестная вещица. Давай-ка, бери свой компас и отправляйся с ним в душ. Его тоже надо помыть.

Сунув Лире веритометр, сестра Клара подтолкнула девочку к прозрачной клеенчатой занавеске, за которой находилась душевая кабина.

Лира, скрепя сердце, залезла под теплую воду и медленно принялась водить по себе намыленной мочалкой. Пантелеймон примостился на карнизе от занавески. И он, и девочка отлично понимали, что излишняя бойкость им обоим ни к чему, ведь у заторможенных людей альмы тоже заторможенные. После того, как с мытьем было покончено, ее вытерли махровым полотенцем, а потом сестра Клара принялась за дело. Она померила Лире температуру, тщательно посмотрела ее глаза, горло и даже уши, измерила девочке рост, поставила ее на весы и взвесила, а все данные исправно занесла в специальную карточку. После этого Лире позволили одеться. Ей выдали пижаму и халатик, все чистое и хорошего качества, но девочке почему-то стало жутко. Как и куртка бедного Тони Макариоса, это была одежда с чужого плеча.

— Я это не хочу. Я только свое хочу, — испуганно сказала Лира.

— Нет, Лиззи, об этом не может быть и речи. Твоя одежда очень грязная.

— А когда мне ее назад отдадут?

— Скоро.

— А это что, больница?

— Это научно-исследовательская станция.

Лира Белаква не удовольствовалась бы такими ответами. Она задала бы еще миллион вопросов, но Лиззи Брукс была из другого теста, поэтому девочка без единого слова покорно принялась натягивать на себя пижаму.

— Можно игрушку взять? — спросила она, теребя пояс халатика.

— Конечно, конечно. А может, тебе больше хочется плюшевого мишку? Или куколку?

Сестра Клара выдвинула ящик, в котором, безжизненно запрокинув головы, валялись мягкие игрушки. Лира заставила себя подойти поближе, притворившись, что выбирает, и наконец вытащила за ногу большую тряпичную куклу с бессмысленно улыбающимся лупоглазым лицом. У нее в жизни не было кукол, и она не знала, как в них играют, но, мигом сообразив, чего от нее ждут, прижала игрушку к груди.

— А сумочку можно взять? — спросила девочка, показывая на валявшийся на полу клеенчатый пояс. — Пусть моя старая игрушка в ней живет.

— Бери, бери, — рассеянно отозвалась сестра Клара, не поднимая головы. Она что-то деловито писала на бланке розового цвета.

Лира неловко задрала пижамную курточку и кое-как приладила сумочку на прежнее место.

— А куда все мои другие вещи девать? Варежки, сапоги, шубу мою?

— Не трогай их. Их нужно почистить, они грязные, — ответила сестра Клара, продолжая писать.

В этот момент зазвонил телефон. Воспользовавшись тем, что медсестра не смотрит в ее сторону, девочка с быстротой фокусника выудила из груды одежды жестянку с механическим жуком-шпионом и сунула ее под курточку. Пусть, как раньше, лежит рядом с веритометром. Сестра Клара положила трубку на рычаг и встала.

— Ну, Лиззи, ты готова? Пойдем-ка посмотрим, чем нам тебя покормить, ты, наверное, проголодалась.

В столовой, куда они пришли, не было ни единого окна, поэтому, чтобы создать иллюзию света и пространства, на торцевую стену наклеили огромную раскрашенную литографию, на которой, неизвестно почему, был изображен тропический пейзаж: белый песок, лазурное море, синее небо и кокосовые пальмы. Десять белых круглых столиков ждали, когда их приберут: смахнут засохшие крошки, вытрут липкие круги от кружек и стаканов. Грязная посуда, немытые ножи и вилки громоздились на тележке у стены.