— Да уж! С автоматического оружия спускаться на кремнёвые замки — сущая пытка для нервной системы, — усмехнулся Смирнов.

— Что делать, нам это необходимо. Пока патроны есть, есть и неприкосновенный запас. Но что будет потом, через год, два, десять? — с привычной уже всем толикой истерики вопрошал всех присутствующих профессор Радек.

— Потом бери хоть голыми руками, — пробурчал молодой специалист.

— Ну это если только таких чахликов, как ты, — тихонько подначил мигом насупившегося пессимиста сосед.

— С этим ясно, ответственным назначаю Николая Александровича. Николай, ты один у нас на оружейном заводе работал, так что принимай госзаказ, — улыбнулся Вячеслав. Седоватый, но моложавый человек в старомодных очках степенно кивнул. — Далее у нас пушки. С ними проще — опытные экземпляры уже есть, есть литые, что Репа пробовал лить, а есть и наши — из буровых труб, осталось их только испробовать в скреплённом состоянии. Это технология скрепленного ствола и лейнера. Весной оборудуем запруду на ручье, подведём энергию воды. С металлом для литья вроде всё в порядке, пробуем сплавы, больших проблем нет. Тут у нас ответственный Иван Михайлович Репа. — Встрепенувшийся московский плавильщик вскочил на ноги и, приложив руку к груди, коротко приклонил голову. — Ну а самое аховое состояние у нас с боезапасом: порох-то есть, уголь есть, сера в намётках, селитра в проектах.

— Разъясни, Вячеслав! — выкрикнули из компании рабочих.

— Ольхи для получения угля вокруг много, стало быть, не проблема. Сера — её надо найти, на северном и восточном берегу Байкала есть серные источники, например в бухте Змеиной на Святом Носу, значит, это хоть и проблема, но решаемая. И наконец, селитра — тут нам и нужен Китай, точнее, китайский снег.

— До Китая ещё добраться надо, Вячеслав Андреевич! — встал молодой физик.

— Верно сказано. Для этого необходим опыт Петра Ивановича Бекетова. Примерный маршрут мы со Смирновым прикинули ещё осенью, обсудили с Бекетовым. Просто дурой переть к Китаю смысла мало — нужна цепочка острожков, чтобы идти от одного к другому. Поэтому весной делаем первый шаг — укрепляемся на восточном берегу Байкала на полуострове Святой Нос.

Профессор Радек высказал идею о том, чтобы прикрыть отделённый от экспедиции Байкалом посёлок системой электронного оповещения, используя начинку двух законсервированных аппаратов, что использовали для разведки и сбора данных.

Ветер с диким свистом пытался пробиться к запершимся в домах людям, безуспешно проскользнуть в законопаченные щели, напрасно протиснуться сквозь небольшие оконца с задвинутыми ставнями поверх толстого стекла. Хуже всего приходилось дозорным — напрягать зрение и слух в условиях вечерней снежной вьюги было сродни подвигу. Хорошо, что возможным врагам было ещё хуже, попробуй проберись к посёлку по промёрзшему лесу в дикий холод и сильный ветер. В посёлке люди старались лишний раз не вылезать наружу, пока стихия не успокоится, а если уж припёрло выйти за дверь, то двигаться надо быстро-быстро по скрипящему снегу от одного дома к другому, где за оконцем у крылечка маняще горели огни.

Вокруг чадящей смоляной свечи этим вечером в очередной раз собралась компания картёжников, однако сейчас затёртые игральные карты были оставлены на комоде, а на столе разложены карты географические, бумаги, исписанные очень мелким почерком, — сказывалась экономия да редкие в посёлках книги. Кое-кто взял любимый роман, кто-то купленный в Мурманске детектив, а кто и подаренный атлас. Увидев как-то в крепости на Ключ-острове у Карпинского этот атлас, Кабаржицкий вдруг начал сначала выпрашивать, а потом и требовать отдать ему его. Немного растерявшийся Пётр уступил натиску неожиданно разволновавшегося капитана. Тот мельком полистал его, покивал и со словами: «Да-да, это стоит попробовать…» — сунул атлас во внутренний карман бушлата.

А сегодня этот подаренный Карпинскому нагрянувшей из Минска маминой сестрой «Атлас гiсторыi Беларусi. XVI–XVIII ст. ст.» внезапно выросшему племяннику оказался столь нужной находкой, что Кабаржицкий от нетерпения выплясывал кренделя и мысленно благодарил Петра за его необъяснимое решение взять этот никчёмный, нужный морскому военному связисту как собаке пятая нога атлас с собой в поход, бросив его ещё в Североморске вместе с туалетными и прочими принадлежностями в сумку.

Владимир так достал своей дикой идеей Соколова, что тот неожиданно поддержал её. А ведь вначале он отмахивался от Кабаржицкого, как от чумного, а тут — свершилось! Суть идеи капитана морской пехоты состояла в письмах — не абы куда и абы кому, а бери высшую планку — самому царю в Кремль! Необходимую информацию для первого письма собирали месяц, факты обдумывали и обсасывали со всех сторон, спорили до хрипоты.

— Этим мы убиваем сразу пару зайцев, — доказывал Кабаржицкий. — Мы, наконец, материализуемся в глазах царя Михаила и патриарха Филарета, становясь более осязаемыми. В том, что он о нас уже знает, сомнений быть не может. Бекетов отписывал на Москву — раз, енисейцы, что были у нас и в Удинском зимовье, — два, Хрипунов — три, уже достаточно. Плюс мы заявляем о себе как о людях, не понаслышке знакомых с ситуацией в Европе и на Руси, и, если получится, изумляем царя безмерно.

— А если московский царь бросит на нас стрельцов и казаков? — спросила Дарья.

— Это мы уже сто раз обсуждали! — воскликнул Владимир.

— Далеко, слишком далеко до нас, а ещё нужны припасы, провиант, а без пушек нас не взять, — рассудительно ответил любимой Вячеслав.

— Да и вообще, пока что нас не взять никому, разве что ордам монголов. Но они сюда не пройдут никак, — отшутился Владимир.

— Ладно, пора Микуличей звать. Коли мы определились с текстом? — добавил с вопросительной интонацией Соколов, чему не последовало возражений.

Новиков вышел за Никитой и Иваном Микуличами, спустя минут семь в комнату ввалились новгородцы, обтиравшие мокрые от растаявшего снега лица. Дарья тут же отошла от стола снимать с буржуйки чайник и греметь кружками. Отец с сыном ещё не знали, с какой целью их сейчас позвали к ангарскому князю, поэтому пребывали в растерянном смятении: что сегодня будут выспрашивать князь и его люди, особенно вон тот лях, и так постоянно клещом липнущий к ним, дабы вызнать ещё что-нибудь. То про каких-то неведомых монголов пытал, которые будто бы Русь завоевали, то про грозного царя Иоанна, то про генуэзские фактории в Тавриде, то о светлом князе Рурике, яко они летописи какие ходячие.

— Садитесь, пожалуйста. — Отец и сын сели на свободные стулья у широкого стола. — Сейчас письмо царю писать будем! — «Ох, хорошо, что сели уже», — только и подумал старший Микулич. Сын взволнованно посмотрел на него, потом на сидевших за столом. Лях поправился: — Точнее, мы уже написали, а вам только переписать его надо в тот слог и шрифт, что сейчас в Московии обретается.

— Раз надобно, значит, сделаем, — вздохнул Иван Микулич.

— Отец, я буду записывать?

Дождавшись кивка, Никита придвинул к себе бумагу и принял передаваемую ему шариковую ручку, уже ставшую ему привычной в письме.

— Ну, я диктую. — Соколов откашлялся и, взяв бумагу обоими руками, начал читать: — «Царю Московскому Михаилу Фёдоровичу Романову! Мы…» Что?

Иван Микулич закашлялся и замахал руками, Никита же ухмылялся.

— Не так, титулование надо внесть, обиду смертную без сего нанести можливо! Никита, вписывай! «Божиею милостию, великий государь, царь и великий князь Михаил Фёдорович, всея России самодержец… — начал нараспев Иван, — и иных многих государств государь и обладатель», — закончил наконец титулование новгородец.

Сидевшие за столом заметно поскучнели, лишь Кабаржицкий прилежно записывал перечисление земель, коими владеет царь московский.

— Продолжаю. — Вячеслав опять поднял лист бумаги. — «Пишет тебе князь Ангарский и Байкальский да брацкой землицы владетель Вячеслав Андреевич Соколов».