— Я безумно признательна, однако…

Застыл, не шевелясь.

— Однако, — решаюсь продолжить. — Я не могу, — качаю отрицательно головой. — Вы — человек обета, верно? — молчит. — А я — порождение беспамятства. Я не знаю, ни кто я, ни откуда. И, может, — с натяжкой пытаюсь соврать, что-то толковое выдумать, да тщетно, ничего умного в голову не лезет. — Простите, — стыдливо зажмурила веки, морщусь. — Я не могу.

Господи, я, действительно…. Не могу. Не хочу. Даже если, возможно, это — самое безумно щедрое предложение для этой вселенной, этого времени, этого общества. И, не скрою, не так дело в религии и обете, как… не хочу. Господи, как же я не хочу обратно в капкан зависимости. Была уже там, нахлебалась сладкого сиропа сполна. Сыта, до тошноты сыта.

Только сейчас и здесь я ощутила всю прелесть и истинный вкус свободы. В бедности, но зато… никому ничего не должен, ничья ты не подстилка, и кому ночами свое тело и душу не должен отдавать… за жалкие подачки со стола… преданности и любви. Не хочу вновь быть дерьмом, об которое… заслуженно вытирают ноги.

— Простите, — резво вырываюсь из его хватки, шаг в сторону.

Не ожидал, а потому и вышло все неуклюже. Тотчас что-то упало на пол и зазвенело. Не реагирую. Плевать, плевать на всё!

Живо бросаюсь к выходу из конюшни и вслепую, куда угодно, лишь бы подальше от этой всей жуткой мерзости…

…

— Анна, Анна, стойте! — кричит мне вслед Бауэр.

А бежать-то и некуда… уткнулась в ворота двора.

"Хельмута, срочно нужно отыскать Хельмута".

Взгляд около, игнорируя старика. Но вновь — бессмыслица.

— Анна, — громко, отчасти грубо рявкнул мне в лицо Фон-Нейман, отчего я резко перевела на него взгляд. Заледенела.

— Я надеюсь, что сей разговор останется только между нами. Верно?

Пристальный, изучающий мой взгляд ему в лицо, в глаза. И несмело кивнула.

Шепчу:

— Да. Как и то, что я видела Вас тогда на реке. Однако, — внезапно силы нахлынули на меня, подпитываясь отчаянием и возрождающейся дерзостью, словно призрак Ярцева передо мной. — Прошу, не ищите больше со мной встреч. По крайней мере, не на этой почве. Я не смогу сделать Вас счастливым, даже если бы и захотела. А сейчас… извините.

Уверенный шаг в сторону — и подалась к дому, на пороге которого раздался знакомый голос… моего верного спасителя-Доктора.

— Анна, так ты расскажешь, что там было? — едва слышно шепнула Беата и пристыжено улыбнулась.

Взгляд по сторонам, дабы убедиться, что никто нас не подслушивает, и что Адель занята своим делом, придвинулась я ближе к девушке (вновь приняться перебирать крупу).

— Не это важно, а то… кто он, и почему Вы так убеждали меня его сторониться.

Вздернула бровями Знахарка в удивлении, недовольно скривилась. Шумный вздох.

— Это — тот случай, когда мало у человека отобрать всё, что у него было, дабы дать телу и душе обрести путь праведный. Нрав, хватку — невозможно искоренить худосочными (в его случае) обетами… послушания, бедности и целомудрия. Разные о нем ходят слухи. Но зачем слова, когда и так видно. Будучи полностью частью Ордена, он всё равно умудряется расставлять свои сети по всему Цинтену и его округе. Если за твоим Генрихом ходит добрая слава как о Покровителе Бальги (не знаю, может, дело, конечно, в приближенности к Комтуру), то об этом человеке сложно судить как о набожном и бескорыстном служителе Ордена. Потому то, чем именно ты могла заинтересовать столь… алчного человека, что ему нужно от тебя, пугает не на шутку. Будь осторожна, молю.

— Да что тут думать? — внезапно гаркнула громко, обличая нас с Беатой, Адель и тотчас с громогласным стуком поставила, взгромоздила таз с водой на стол перед нашими мисками. — Ясно, как божий день: новая, милая мордашка, сирота, никто не заступиться. Слава дурная: без памяти, да еще немного того. Попользуется — и бросит. Попортит… как не одну уже тут. А там, гляди, снова на реку побежит топиться…

— Снова? — обомлела я.

— Побойтесь Бога, Адель. Такие речи, да еще о ком?!

— А то Ваши, Беата, лучше. Молчали бы, дуры. А нет, охота языками почесать — вот и чешите по существу, а не все почему да почему. Потому, — резвый лязг — закинула тушку курицы в воду, отчего брызги тотчас полетели на нас. Поморщились. — Хочешь — играйся, побудешь счастлива и в шелках, сколько там ему… заблагорассудится, а не захочешь — порицания и гонения жди. Не отступится он просто так от своего. Не тот он человек. Ведь иначе никогда бы из низов не дополз до вельможи, а как тевтонцы пришли в его двор — так и до риттербрюдера, состоящего в совете командорства, и главы каммерамта выбился. Думайте, девки, думайте и по делу говорите. А не просто, воду в ступе толчете.

— Беата… — несмело позвала я Знахарку.

— А? — живо сделала полуоборот ко мне, хотя все еще перевязывает хворого. Взгляд на мгновение в очи…

— Ты думаешь, Адель правду сказала? — шепчу, тщательно подбираю слова, чтоб не наговорить лишнего при сторонних.

Скривилась в негодовании девушка, неуверенно пожала плечами. Колкий взгляд, украдкой на меня.

— Вполне вероятно. Очень даже… вполне.

Поежилась я от услышанного. Дернулась немного назад.

— И что мне делать?

Смолчала, виновато поджав губы. Закачала головой. Опустила взгляд.

— Не знаю, надо думать. Надо думать…

— Фух, Беата. Я уже думаю, что мы больше переживаем, чем есть на то причины.

Криво усмехнулась Знахарка. Погладила несмело меня по макушке.

— Дай Бог, Анна. Дай, Бог.

И снова тяжелый вздох. Взгляд около и снова на девушку.

Едва слышно шепчу:

— Уж лучше бы ты и вправду была бы ведьмой, тогда не так страшно было бы.

Смеется.

— Мы и так справимся. Не бойся.

И снова река. И снова сидим на берегу, стирая белье. А мысли тугим узлом завязываются в голове жуткой обреченностью.

— Беата, — несмело зову девушку.

— Слушаю, — мило улыбается мне подруга моя невольная, мое спасение и единственная отрада… и первая после ухода Ани.

— Помнишь, ты меня… однажды спросила, кажись даже, в тот вечер, когда Бауэр со своей животиной к нам последовал…. что я оговорилась о прошлом, и не вспомнила ли я чего-то… из него?

Обмерла Знахарка. Даже руки забыли свое дело. Пристально всматривается мне в глаза. Но еще мгновения и, немного отойдя от шока, принялась вновь теперь простыню.

— Помню, — едва слышно прошептала та.

— Так вот и я… помню, — криво улыбаюсь.

И вновь… полный ужаса и потрясения взгляд. И снова заледенеть, оторопеть, как статуя.

— Причем, — решаюсь дальше продолжить, бросая взор по сторонам, убеждаясь, что никто не подслушивает; наклоняюсь к ней ближе и едва ли не в лицо, — совсем не то, что ты, и что остальные, ожидаете услышать.

Тяжело сглотнула скопившуюся слюну Беата.

— Ну? И кто ты?

Закачала я головой.

— Это — не столь важно. Правильный вопрос — откуда я. Да беда в том, что даже я не знаю ответа. Помня, практически, всё, что было со мной в прошлом…. сие так и остается для меня загадкой. Мир, в котором я раньше жила и который так хорошо помню, знаю, — совершенно переменился. Словно исчез, полностью уступив место для вашей… вселенной. Но что самое страшное, я не могу никак окончательно понять: то, что меня, нас, ныне окружает, — это моего мира будущее, прошлое, или, вообще, нетронутая параллель. Согласна, безумно звучит… Однако, мне кажется, ты меня поймешь. Ты и только ты. Ни Генрих, такой лояльный, ни Хельмут, такой открытый и добродушный. А только ты — такая же отвергнутая этой жизнью, как и я… за наше внутреннее мировоззрение.

Я не знаю, ведьма ты или нет, — еще тише шепчу. — Но и мне всё равно. И совсем не от того, что в мое время к этому даже с любовью относятся.

(втянулось ее лицо, округлились очи, молчит)

Дело в другом. Ты — добрый человек, и я верю в тебя, какими бы ты знаниями и талантом не обладала. И дело даже уже не в схожести наших ситуаций. Я восхищаюсь тобой, ведь, не смотря на возможности и власть, что тебе дана, ты используешь всё с умом, аккуратно, бережно. Тебе не понаслышке знакомы слова самоотречение, самопожертвование. Это у вас с Хельмутом на двоих. В то время как я, ты даже не представляешь, — насколько эгоистична. И всё то, что вам здесь кажется невероятным во мне, — воспринимаю как марнотратство сил и жизни. Да, сейчас, как никогда, пригодилось, хотя… может, местами и навредило, однако еще полгода назад — я готова была проклинать, потому, что за всё это платила душой… и телом, — немного помолчав. — Ты даже не представляешь, на что я готова была и на что шла… в прошлом… ради себя, ради своего (как я думала) "счастья", покоя, достатка.