Он сжал свободную руку в кулак и пробормотал:

— Отлично. Куда бы вам захотелось поехать в следующий раз?

«Чтобы поближе познакомиться», — добавил он про себя.

Ванда, похоже, тоже сочла обмен банальностями спасением.

— Надо подумать. Какие будут предложения?

Они вошли в дом, поднялись на веранду и оказались в гостиной. В огромном камине потрескивало пламя. Над ним причудливо извивались рога ирландского лося. На противоположной стороне висел отлитый из меди геральдический щит с символическими песочными часами — эмблемой Патруля. Ее миниатюрная копия украшала и служебную форму, которую сотрудники носили крайне редко. В комнате, в ожидании ужина, сидели их коллеги — пили, разговаривали, играли в шахматы или го, несколько человек собрались в углу у рояля, над которым порхали звуки шопеновского скерцо.

Агенты старались попасть сюда на отдых с теми, с кем они сблизились за время работы. Сегодняшняя пианистка, однако, родилась в XXXII веке на орбите Сатурна. Служащие Патруля всегда питали любопытство к незнакомым эпохам и порой слушали рассказы о каких-то сторонах неведомой им жизни, как завороженные.

Эверард и Тамберли перекинули плащи через руку. Ванда обошла комнату, прощаясь со всеми. Эверард подошел к пианистке.

— Вы остаетесь? — спросил он на темпоральном.

— Еще на несколько дней, — ответила пианистка.

— Прекрасно, я тоже.

Пианистка подняла на Эверарда голубые глаза. Затем белая как алебастр голова, совершенно лысая — нет, не альбинос, нормальный продукт генной технологии — снова склонилась над клавишами.

— Если желаете облегчить сердце, у меня есть дар успокоения.

— Знаю. Спасибо.

Вряд ли ему хотелось чего-то большего, чем обычная беседа, но предложение прозвучало великодушно.

Тамберли вернулась к Эверарду. Он проводил Ванду до ее комнаты. Пока он ждал в коридоре, она переоделась в привезенное с собой платье, подходящее для Сан-Франциско 1989 года, и упаковала вещи. Они спустились в подземный гараж. Залитые холодным белым светом, роллеры стояли рядами наподобие бесколесных футуристических мотоциклов. На один из них, закрепленный за нею, Ванда погрузила свой багаж и повернулась к Эверарду:

— Ну что же, au revoir, Мэнс, — произнесла она. — Штаб-квартира в Нью-Йорке, полдень, четверг, десятое апреля 1987 года. Договорились?

Испытывая некоторую неловкость, они условились о встрече.

— Договорились. Я, видимо, возьму билеты на «Призрак оперы». Берегите себя.

— И вы, Мэнс.

Она приблизилась к нему. Поцелуй получился долгим и страстным.

Эверард отступил, тяжело дыша. Слегка взъерошенная Ванда уселась на роллер, улыбнулась, махнула рукой, коснулась пульта управления и мгновенно исчезла из виду. Эверард не обратил внимания на привычный хлопок воздуха в гараже. Минуты две он постоял в одиночестве. Она говорила о трехмесячном пребывании в полевой экспедиции после поездки к родителям. Эверард не знал, сколь долгим окажется для него время до их предполагаемой встречи. Это будет зависеть от работы. Срочных вызовов не поступало, но какое-нибудь дело непременно возникнет, ведь Патруль, обязан поддерживать порядок в движении сквозь миллионы лет, и агентов вечно не хватало.

Неожиданно для себя Эверард громко рассмеялся. После долгих скитаний по пространству и времени — сколько уже лет его собственной жизни? — неужели он снова теряет голову? Второе детство, нет, вторая юность? Он вдруг понял, что чувствует себя так, словно ему опять шестнадцать, и его ничуть не беспокоила такая перемена. Прежде он частенько влюблялся. Случалось, Эверард ничего не предпринимал, поскольку развитие отношений ни к чему хорошему не привело бы. Может, и сейчас то же самое? Черт возьми! А вдруг нет? Он должен разобраться. Шаг за шагом, постепенно, но они разберутся в себе. Или отношения станут серьезными — тогда им обоим придется, возможно, чем-то поступиться, — или они просто расстанутся друзьями. А пока что…

Все еще раздумывая Эверард направился к выходу из гаража.

За спиной он уловил знакомый шум, но совсем иного свойства. Эверард остановился, огляделся по сторонам и увидел только что приземлившийся аппарат. Пассажиром была особа ростом около семи футов, с тонкими и длинными конечностями, в облегающем комбинезоне, похоже, из кожи. Не вызывало сомнений, что прибыла женщина. Ее черные волосы, зачесанные наподобие шлема, отливали азиатской синевой, но ни одно монголоидное лицо не имело кожи такого глубокого желтого оттенка, как у неизвестной. Глаза у нее были громадные и такого же бледно-голубого оттенка, как у Эверарда, лицо — узкое, с орлиным носом. Эверард не мог определить расу женщины. Должно быть, она происходила из очень далекого будущего.

С непропорционально толстых губ сорвались хриплые слова на темпоральном.

— Агент-оперативник Комозино, — отрекомендовалась гостья. — Дело очень срочное. Есть ли на этих координатах кто-либо моего ранга?

«Беда», — пронзила его мысль. Комозино явно знала больше него и, вероятно, мозг ее был более развит. Армейские навыки Второй Мировой войны, почти забытые, едва не заставили Эверарда встать по стойке «смирно».

— Я, — коротко отозвался он. — Мэнсон Эммерт Эверард.

— Отлично.

Она спустилась с аппарата и подошла к нему. В тщательно контролируемом голосе он уловил напряжение и страх.

— По данным, что я сумела получить, выходило, что я смогу найти вас здесь. Слушайте, Мэнсон Эммерт Эверард. Произошла катастрофа, что-то вроде временного сдвига. Насколько я смогла установить, он случился приблизительно в день номер 2137000 по Юлианскому календарю. После этого ход истории раздваивается. Больше не существует ни одной станции Патруля. Приходится обходиться оставшимися у нас силами.

Она замолкла в ожидании ответа.

«Знает, что ошарашила меня, — подумал Эверард, чувствуя смятение. — Мне нужно время, чтобы взять себя в руки».

Астрономическая цифра, названная ею, — это где-то в европейском средневековье? Нужно точно высчитать, нет, лучше спросить у нее.

«Ванда отправилась в Калифорнию двадцатого века. Теперь она туда ни за что не попадет, а ведь у нее нет специальной подготовки. Впрочем, как и ни у кого из нас — ведь наша работа состоит в предотвращении катастроф, а для Ванды это вообще полузабытая теория, услышанная когда-то в аудитории. Она будет ошарашена не меньше меня. Боже мой, что она предпримет?»

Гостиная пансионата собрала и отдыхающих, и персонал, поэтому все стулья оказались занятыми. Серебристо-серый свет едва пробивался сквозь окна из-за туч, которые спустились под натиском несмолкаемо гудящего ветра, предвестника осени, идущей на юг. Эверарду почудилось, будто дыхание холода проникло с улицы в дом.

Он буквально ощущал на себе взгляды собравшихся. Эверард стоял в дальнем конце гостиной, под фреской, изображающей бизона, которую написал местный художник с полвека назад. Комозино застыла рядом с бесстрастным видом. Она попросила Эверарда взять руководство на себя. Он был во всех отношениях ближе к находящимся здесь людям — и по времени рождения, и по воспоминаниям, и по стилю мышления. Помимо всего прочего, за его плечами лежал громадный опыт работы, какого не имел никто из собравшихся.

— Мы проговорили почти ночь напролет и всю ночь запускали информационные цилиндры в надежде выйти на контакт и получить новые данные, — произнес Эверард в настороженной тишине. — Пока мы располагаем весьма скудными сведениями. Есть основания полагать, что ключевое событие происходит в Италии середины двенадцатого века. У Патруля там остался свой человек в Палермо, на острове Сицилия. Он услышал о гибели их короля в битве на материке, но этого не должно было случиться. Банк данных нашего человека свидетельствует, что король после сражения прожил около двадцати лет, играя важную роль в истории. Как и подобает здравомыслящему человеку, наш сотрудник послал запрос в грядущее, в ближайшую к нему региональную штаб-квартиру. Цилиндр вернулся назад с сообщением, что штаб прекратил свое существование и бесследно исчез, spurlos versenkt.[15] Тогда он вызвал другие станции, в том же веке, и они проверили свое будущее, очень осторожно, конечно, не заглядывая дальше двадцати лет вперед. Никаких баз Патруля там нет. Во всем остальном ничего не изменилось. Там и не могло — за столь короткое время — произойти никаких изменений. Разве что на юге Европы. Эффект перемен распространяется по миру с различной скоростью, зависящей от таких факторов, как расстояние, средства передвижения, близость отношений между странами. Дальний Восток весьма скоро начнет ощущать дыхание этих перемен, но в обеих Америках перемены не проявятся еще несколько столетий. Австралии и Полинезии предстоит еще более долгий период развития без вмешательства извне. Даже в Европе различия прежде всего носят политический характер. Но это совсем другая политическая история, о которой мы ничего не знаем.