Опецковский. Удивляюсь вам, Кирило Петрович, как можно так читать газеты? Вы их читаете по прошествии года, когда уже, в рассуждении реставрации, европейская политика далеко уйдет и настоящее сделается прошедшим.

Шпак. Читая по прошествии года все номера вместе, я имею полное наслаждение знать, чем какое обстоятельство кончится. Например: кроме военных сражений, я люблю следовать за семейными делами Европы, и вот читаю, что такой-то принц женился; и пока вы, Осип Прокопович, мучитесь десять месяцев неизвестностью, я в тот же вечер узнаю, чем его молодая супруга разрешилася и как зовут новорожденное.

Опецковский. Я следую только за политическим равновесием Европы и, сидя за моим бюро, ясно вижу, как, в рассуждении реставрации, английские министры действуют совсем невпопад и часто против моих предположений. Но я их иногда извиняю: они народ коммерческий и смотрят на европейскую политику совсем с другой точки, нежели я. А до женитьбы принцев и рождения их детей я вовсе не касаюсь; женись они на ком хотят, у меня есть дела поважнее.

Шпак. О, нет, это приятно отгадывать! И я вам, Осип Прокопович, расскажу пресмешной анекдот: мы были задушевные приятели с Демьяном Омельяновичем Тпрунькевичем. Когда возвратились во Францию Бурбоны,⁵ я принялся сыскивать невесту герцогу Беррийскому⁶ и, по политическим видам, предназначил ему принцессу Австрийскую, как он женись на Неаполитанской! Я, по обычаю, ожидая истечения года, газет не читаю и не знаю ничего: как Тпрунькевич приезжай ко мне и, долго подшучивая надо мною, объявил, что принц уже женился. Меня так и взорвало! Слово за слово, с Тпрунькевичем рассорился, и вот с 15-го года в непримиримой вражде. А как дело соседское, то у нас и завелись процессы. И верите, Осип Прокопович, или нет, а у меня с ним в одной гражданской палате⁷ девять тяжб. Нанимаю поверенных, плачу расходы ужасные! Да вот и еще новое начинается: побил у меня тринадцать гусей, якобы они выбили у него десять десятин овса. Слыханное ли это дело! Итак я ищу на нем за самоуправство, а он отыскивает за побой овса. Завтра будет большое следствие,- чья возьмет! Но я нашел, чем дружку насолить; он у меня постраждает в семействе: скоро-скоро через дочь будет плакать.

Опецковский. Конечно, несогласие мнений, в рассуждении реставрации, дело не бездельное. Меня в подобную досаду приводят дела по европейской политике. Я, сидя за своим бюро, ясно вижу, что Европа худо разделена, и удивляюсь, что никто этого не видит. Я им открою глаза; план мой готов, но нельзя его произвесть, пока карлисты не возвратят себе Мадрита.

Шпак. Скажите лучше, Осип Прокопович, пока карлисты не отнимут христиносам принадлежащего Мадрита.

Опецковский. А почему он им принадлежит, позвольте спросить у вас, Кирило Петрович?

Шпак. Потому, Осип Прокопович, что Мадрит - столица, да еще и гишпанская, а христиносы гишпанцы.

Опецковский. Но карлисты больше гишпанцы, чем ваши христиносы.

Шпак (вскочив, с досадою). Кто так думает, тот дурак.

Опецковский (также вскочив). На чей вы это счет говорите, Кирило Петрович, позвольте вас спросить?

Шпак (с большим жаром). На счет тех дураков, которые говорят, что карлисты более гишпанцы, нежели христиносы.

Опецковский. Я, я это говорю и говорю, что ваши христиносы глупы, как мериносы: так, по-вашему, я и дурак?

Шпак. Как вам угодно принимать, а я говорю, что те дураки, которые мыслят подобно вам.

Опецковский. Как вы можете, как смеете меня ругать в своем доме! Я ваш гость и имею право на ваше уважение.

Шпак. Так вы, приехавши в гости, не заводите беспорядков, каких я терпеть не могу! Как вы смеете поддерживать карлистов, коих я ненавижу? Вы знаете, что я люблю правду и ни для чего в свете не сделаю бесчестного дела.

Опецковский. Да разве я против правды иду? Мое мнение сильное и справедливое... хм-хм! Счастие ваше, что я не тем занят, я бы вам показал себя, пожаловавшись на вас в бесчестии; но, в рассуждении реставрации, отложим, спор наш до другого времени. Теперь, Кирило Петрович, успокойтесь и опять по-приятельски поговорим о том, зачем я, не имев, по возвращении моем из Петербурга, от вас посещения, сам прежде приехал к вам и зачем просил вас выйти в сад поговорить.

Шпак. Обо всем готов и могу говорить равнодушно, но не позволю порицать христиносов.

Опецковский. Отложим наблюдение за европейскою политикою и примемся за семейные дела. Я предварял вас, что привезу родственника моего, Тимофея Кондратьевича г-на Лопуцьковского, в женихи к любезнейшей дочери вашей. Вы его видели, что же скажете?

Шпак (все с неудовольствием). Разве можно по наружности судить о достоинстве? Я мало что его видел, но должен знать, кто он и что имеет?

Опецковский. Ну, полно же горячиться, слушайте меня внимательно. Он службою своею не может похвалиться чрез начальство, всегда его теснившее, но он в отставке губернский секретарь, в выборы идет,⁸ 575 душ з одном селе; а каков он...

Шпак. Фамилия его... Лопуцьковский... Что-то... Не из новых ли?

Опецковский. Помилуйте меня, Кирило Петрович, какой вам лучше фамилии? Нет, эта фамилия у нас из первых: моя жена из этой фамилии. А о уме и прочих его способностях можете судить сами; вот он, как нарочно, к нам идет…

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Те же и Лопуцьковский.

Шпак. Как вам кажется наше местоположение, Тимофей Кондратьевич?

Лопуцьковский. Это прелесть! Когда я в 32-м году вояжировал из Чернигова в Воронеж, то, проезжая вашу деревню, любовался вашею природою и кое-что отметил в своем журнале.

Шпак. Вы ведете свой журнал?

Лопуцьковский. Ежедневно и со всею подробностью. Записываю, где был, что видел, слышал, с кем что говорил и даже мыслил.

Шпак. Это, должно быть, полезно?

Лопуцьковский. Прелесть, как полезно! Вообразите, что во время моего вояжа в Воронеж, на обратном пути в Чернигов, я, заглянув в мой журнал, наперед знал, где буду ночевать и что найду к ужину.

Шпак. Вы только к Воронежу изволили путешествовать?

Лопуцьковский. Нет, я прежде проехал не к Воронежу, а в самый Воронеж, на Дворянскую улицу, а потом уже выехал из Воронежа обратно в Чернигов. Туда я сделал 645 верст и в обратный путь столько же точно.

Шпак. Не по делам ли службы был ваш вояж?

Лопуцьковский. Никак нет-с, я налицо никогда не служил,⁹ а вояжировал я, чтобы любоваться природою... Я очень люблю природу, а особливо различную.

Шпак. В деревне занимаетесь хозяйством?

Лопуцьковский. Занимаюсь и устраиваю его по новой методе, слышанной мною от одного проезжего на пути, когда я вояжировал в Воронеж. Метода очень хороша, но я ее не понял и часто сбиваюсь.

Шпак. Как велик доход вы получаете?

Опецковский. О! Тимофей Кондратьевич имеет отлично устроенное хозяйство, так что, в рассуждении реставрации, применяя состояние нынешнее европейской политики, то я... когда-нибудь яснее вам объясню.

Лопуцьковский. Одобренный лестными отзывами почтенных соседей, я хочу упрочить свое состояние в собственный свой род и для того хочу последовать великому закону священной природы...

Шпак. Какое ж ваше намерение, если можно открыть?

Лопуцьковский. О, конечно, можно и даже должно. Намерение мое есть... то есть... последовать природе... которая сама живет...

Опецковский. Дозвольте мне войти в довольно затруднительное ваше положение и объяснить все дело. Когда в европейской политике, в рассуждении реставрации, замечена была шаткость, тогда в английском парламенте не помню какой-то лорд произнес сильную речь, в которой ясно доказывалось, что... что-то такое... не вспомню предмета речи...