И тут Миронег потерял путеводный луч. Сгустившаяся перед глазами темнота заставила лекаря вздрогнуть. Он потянул из ножен меч, заскрипев лезвием по железному кольцу, охватывавшему крепившую рукоять защелку.

– Что случилось? – негромко спросил один из кметей, быстро вращая головой в поисках опасности.

– Показалось, – виновато сказал Миронег. Ему было до жара в щеках стыдно за разыгравшиеся некстати нервы.

– Ага, – откликнулся кметь, растягивая звуки. – Бывает.

Воины перевели дух, покровительственно поглядывая на лекаря. Оказалось, что невольный страх Миронега сослужил ему неплохую службу, заставив кметей с большей теплотой отнестись к посланцу Игоря Святославича.

Между тем дорога привела всадников на небольшую поляну. Раньше она была расчищена людьми от крупной растительности, но прошедшие десятилетия свели тяжелую работу на нет. Кустарник переплел свои длинные, жадно тянущие наверх побеги с печально обвисшими сучками деревьев. Посредине поляны росла ольха, на приволье широко раскинувшая ветви с пробивающимися почками.

Примятая за зиму снегом прошлогодняя трава не могла скрыть полусгнившего покосившегося идола, вырезанного много лет назад из высокого пня, оставленного на корню. Растрескавшееся дерево изуродовало облик истукана, не позволяя путникам разглядеть, кого он ранее изображал.

На краю поляны дорога обрывалась так же неожиданно и бессмысленно, как и начиналась когда-то. Через кустарник и сухую траву к ровной кромке противоположной границы поляны вела тоненькая тропинка. Это было творение человека, а не звериный путь. Звери не ходят по идеальной прямой, словно по шнуру, протянутому с края на край свободного пространства. Только однажды тропинка позволила себе сделать небольшой поворот. В этом месте поляна была пуста, и оставалось только догадываться, что заставило неведомого жителя чащобы огибать нечто.

На дальней границе леса Миронег в сгустившейся темноте смог разглядеть контуры постройки, окруженной со стороны поляны невысоким, по грудь человека, забором. На выступающих кверху столбах, поддерживавших забор, один из кметей заметил горшки.

Судя по всему, постройка была заброшена хозяевами. Не видно ни одного огонька, не слышно человеческого голоса или звуков, издаваемых домашним скотом. Покинутый дом мало соответствовал утоптанной тропинке, и кмети настороженно вглядывались в темноту леса, чувствуя угрозу.

По тропинке можно было двигаться только цепочкой, и Миронега, как наименее надежного в бою, отправили в середину отряда. Хотя поляна казалась мирной и непотревоженной, у людей даже мысли не возникло прокладывать новый путь.

– Разберемся, кто здесь жил, и сразу назад, – сказал один из кметей, и в голосе его было не предложение, а приказ.

Любопытный, но беспомощный лекарь оказался не способен вовремя остановиться, и кмети решили брать командование на себя.

Миронег не возражал. Он прекрасно понимал, что был для Буй-Тура Всеволода и его воинов не просто лекарем, а посланцем князя Игоря Святославича, которого требовалось доставить обратно в целости и сохранности.

Кроме того, цель путешествия уже рядом. Оборвалась не только таинственная дорога без начала и конца, но и путеводный луч, сопровождавший Миронега от самого Курска.

Цель близка. Понять бы еще, что это такое…

Забор и дом за ним поросли многолетним коричневым мхом, и в лесных сумерках их очертания терялись даже вблизи. Только глиняные горшки на изгороди проступали в полумраке все лучше и лучше.

Горшки?

Черепа.

Истлевшие человеческие головы, насаженные на вертикально вкопанные жерди и тускло светившиеся, как гнилушки. Лекарю стало понятно, что живых в невысоком домике с двускатной крышей никогда не было. Здесь в стародавние времена нашли место последнего успокоения мертвые.

– Жальник, – выдохнул воздух Миронег.

– Кто? – не поняли кмети.

– Не кто, а что. Древний могильник. Странно видеть его здесь. Насколько я знаю, вятичи хоронят своих в курганах.

– В лесах полно всякой живности, – глубокомысленно заметил один из кметей. – Кто-то же протоптал тропиночку к этому… как его?.. жальнику…

– Возвращаться пора, посланник, – сказал другой кметь. – Плохое здесь место. Даже зверя с птицей и тех не слыхать! И для ночлега полянка… не того…

– Для ночлега – действительно не того, – откликнулся Миронег. – А вот молчание зверья и птиц меня успокаивает. Тут любой звук за десять перелетов стрелы будет слышен, никто не подберется незаметно. Мне нужно немного времени для осмотра могильника. – И он добавил просительно: – Не задержу, обещаю!

– Пора возвращаться, – твердили кмети. – Князь ждет!

– Хорошо, – сдался Миронег. – Тогда оставьте меня, поезжайте к князю. Скажите только, чтобы охранение не стреляло по звуку, а то видел я в Трубече, что ваши лучники вытворяют!

Кмети развеселились, но не от комплимента стрелковому мастерству своих товарищей, а от наивности Миронега, считавшего, что его могут оставить в одиночестве.

Наконец был найден компромисс. Один из кметей оставался с Миронегом у жальника, а двое возвращались обратно, чтобы рассказать Всеволоду о неудачном поиске ночлега. Только так удавалось избежать возвращения кого-либо из отряда в одиночку, что в незнакомом лесу могло привести к самому печальному исходу.

– Жди у забора, – попросил Миронег кметя. – Не ходи за мной, пока не призову.

– Отчего это? – обиделся воин.

– Все-таки кладбище, – на ходу сочинял Миронег. – Не стоит понапрасну тревожить покой мертвых.

Для кметя такое объяснение оказалось достаточным, и к забору лекарь подъехал один. Приглядевшись, Миронег заметил, что пустые глазницы черепов светились и бьющие из них прямые лучи упирались в скаты покрытой мхом крыши.

– Не молчи подолгу, – попросил кметь. – Тьма такая, что иначе я тебя потеряю.

Кметь не видел света, исходящего от черепов, и это уже не удивляло Миронега.

В размещении мертвых голов на заборе угадывалась определенная система. Все они были развернуты глазницами к дому, находившемуся в центре огороженного пространства, а лучи сходились посередине глухой стены, повернутой в сторону поляны.

Домик напоминал присевшего на корточки человека, застывшего на долгие годы в тщетной попытке распрямиться. Небольшая избушка была в неведомых целях поставлена на два могучих столба, тронутых резцом плотника, так что поднялась над землей на высоту забора. Нижний край стены приходился Миронегу на уровень подбородка, а макушка крыши темнела на фоне закатного неба саженью выше кончика шапки лекаря.

С внешней стороны дом не имел следов дверей или окон. Но трава была примята только до забора, и странно получалось – неведомый посетитель, казалось, доходил до изгороди и поворачивал обратно, словно желая только увидеть затянутую мхом стену.

Там, где жерди подгнили, забор давно рухнул, и Миронег осторожно подошел к открывшемуся проему.

СТОЙ

Голос, идущий со стороны дома, был неживым и равнодушным. Не было приказа, испуга или иных эмоций. Была – брезгливость.

ВОЗВРАЩАЙСЯ

Но дом был пуст! Миронег завертел головой в поиске говорившего.

И кметь не встревожился! Значит, снова морок?

– Что слышно? – проверился Миронег.

– Тихо.

Кметь говорил покровительственно. Конечно, он думал, что лекарь напуган, как хомяк в когтях совы, вот и спросил пустое. Лишь бы только услышать, что он не один.

Значит, голос того же происхождения, что и свет из черепных глазниц. Что ж, становится еще интереснее.

Миронег перешагнул через лежащие на влажной земле гнилые жерди и наступил носком сапога на ничем не потревоженную прошлогоднюю траву.

СТОЙ-СТОЙ-СТОЙ

Так не бывает, но в лишенном эмоций голосе Миронег услышал раздражение.

Или захотел услышать? Не любит человек, когда к нему равнодушны, лучше ненависть, чем безразличие!

НАЗАД!

Нет, не ошибка. Голос действительно вышел из себя, хотя это и похоже на бред какой-то! Голос – из себя вышел?