– Надо доверять людям, – заметил Владимир Рыльский.

– Надо доверять только себе, и то не всегда, – возразил галицкий княжич.

– Уже поздно думать, отчего в Киеве стали подозревать нас в тайных приготовлениях, – прервал пререкания князь Игорь. – Надо решить, как прикрыть Путивль. Он на границе, по нему, ежели что, и первый удар будет.

– В городе остаемся мы с братом, – заметила Ярославна. – Нам уже приходилось сидеть в осаде. Бог даст, отобьемся…

– Из Чернигова должны приехать ковуи, – сообщил Игорь Святославич. – Половину я оставлю здесь. Они незаменимы как пригородная сторожа и, надеюсь, не пропустят появления врага, откуда бы он ни ударил.

– Прикрывать лучше запад, – заметил князь путивльский. – Переяславцы – вот кто сейчас опаснее всего!

– Прикрывать надо все! – В руках Игоря хрустнули ветки веника. – От Половецкого поля возможен удар диких орд Гзака. Его отогнали от Курска, и теперь он ищет слабину в обороне наших границ. И главное, опасным стало северное направление. К сожалению, возможно нападение суздальцев или… киевлян. Ярослав Черниговский уже начал укреплять крепости на пути к Днепру.

– Мне холодно, – сказала Ярославна и вышла в предбанник, где ожидавшие служанки закутали ее в большой вышитый рушник.

Баня, конечно, не успела выстудиться. Просто недоверие может заморозить лучше холодильника.

Княжич Владимир Галицкий следующим утром отправился в кузнечный конец посада, к старым знакомцам – ворожею Кию и его дочери.

Уточним, что княжичу интереснее было поговорить с обжившимся на новом месте домовым Храпуней и его женой. И повод был более чем важен.

Излечившись от заклятия, Владимир стал яснее, чем раньше, ощущать проявления магического, словно душа, очистившись от злого проклятия, обрела новые способности. Княжич с каждым днем сильнее чувствовал, как сжимается вокруг города кольцо зла, как поднимается нежить, прорывающаяся через границы мира живых, как черная магия пятнает стены города и детинца.

Этого не должно было случиться на степной границе маленького княжества на окраине Руси, не тот масштаб, но княжич Владимир привык в последнее время доверять себе и не считал предчувствия просто последствиями ночных кошмаров.

О нежити лучше всего знает сама нежить, и Владимир Ярославич рассчитывал получить ответы на беспокоившие его вопросы у дружелюбного домового и его говорливой кокетливой подруги.

Кроме того, Храпуня обещал принести какие-то книги, утверждая, что в них-то как раз и содержится разгадка всего происходящего. Галицкий княжич сомневался в возможности существования подобной литературы, но от книг не отказывался. Запасы монастырских библиотек были им просмотрены почти полностью, и книжный голод становился вполне осязаемой перспективой.

Конь под княжичем неторопливо, но осторожно постукивал копытами по деревянной мостовой, стараясь всем своим поведением показать, как ему неприятно в такой ранний час было выбираться из теплой конюшни. Но Владимир Ярославич так и не соизволил извиниться перед животным, и конь понуро опустил голову, смирившись с очередным проявлением человеческого шовинизма и произвола.

Посад просыпался. Над отверстиями плавильных печей вился темный дым первой растопки. Пламя должно подсушить отсыревшие за ночь внутренности горнов. Влажные доски горели с треском и чадом, и кузнечные подмастерья утирали уже чумазыми руками проступившие от злого дыма слезы. При этом окрестности оглашались громкими криками, отбивавшими у местных петухов охоту конкурировать в деле побудки посадского населения. Ленивое и редкое хриплое кукареканье выглядело просто обрядом самоутверждения – в конце концов, дамам, еще спящим на соседних насестах, должно быть приятно проснуться от голоса любимого существа.

Открыла ворота и приняла поводья коня дочь кузнеца, Любава. Княжич с умышленной неловкостью соскочил с седла и, спрыгнув на землю, обхватил девушку за плечи, словно пытаясь удержаться. Любава вспыхнула багрянцем раскаленного железа и необидно, но достаточно сильно постаралась оттолкнуть княжича от себя.

Владимир вздохнул.

– Не бойся, – сказал он с печалью в голосе. – Не обижу. Но скажи, красавица, неужели я совсем тебе неинтересен?

– Странно говоришь, княжич, – ответила Любава, отходя еще на шаг назад. – Тебя беспокоит интерес простой девушки? Или ты просто смеешься?

– Неудачное место я выбрал бы тогда для насмешек. Постыдным считаю оскорбить хозяев в их собственном доме. Нет в моем вопросе шутки, поверь мне, Любава!

– Я еще не встретила своего мужчину, – тихо сказала девушка. – Прости, княжич…

– Ты прости за бессмысленную беседу. И спасибо, что напомнила, кто я такой. Я – княжич, мне брачный союз надобен, а любить нельзя!..

– Что ты говоришь?

– Правду, хоть это и печально.

Владимир Ярославич не находил себе места, не зная, как закончить этот разговор. И появление кузнеца Кия воспринял как избавление.

– Что гостя на дворе держишь? – пророкотал кузнец.

Кий давно заметил, какими глазами галицкий княжич поглядывает на его дочь, но помалкивал. Лестно, конечно, внимание такого высокородного гостя, но кузнец надеялся, что дальше взглядов и, возможно, неосторожно вырвавшихся слов дело все равно не пойдет.

Всяк сверчок знай свой шесток. Особенно когда шесток позолочен и украшен княжеской шапкой с соболиной опушкой.

– Проходи в дом, княжич, – продолжал кузнец. – Не побрезгуй, отведай, что Бог послал.

– Благодарю, – княжич сделал сложное движение головой, воспринимавшееся одновременно как благодарный поклон и вежливый отказ. «Эвона как умеет, – восхищенно подумал кузнец. – Учат их этому специально, что ли?»

– Благодарю, – повторил Владимир, – но мне не терпится перейти к делу. Прости, если можешь, мое нетерпение, но я уже несколько дней в ожидании.

– Я понимаю тебя и не смею настаивать, – поклонился кузнец. – Пройдем в кузницу. А ты, Любава, – Кий обернулся к дочери, – держи еду горячей! Все равно мы княжича не отпустим, не попотчевав.

– Сдаюсь, – обреченно сказал Владимир Ярославич, и впервые за это утро на его губах заиграла улыбка.

– Не говори такого даже в шутку, – посуровел кузнец. – Накличешь…

– Пустое, – отмахнулся княжич. – Что я за воин, если испугаюсь собственных слов!

Кий только покачал головой, а про себя подумал, что лучше было бы не отмахиваться от опасности, а встречать ее во всеоружии. Но сказал иное:

– Ступай первым, княжич, сделай милость!

Владимир подошел к низкой темной двери в кузницу и открыл ее. Любава проводила княжича взглядом, дождалась, пока следом прошел отец, и тихо вздохнула, когда дверная щеколда с лязгом отсекла ее от таинств магической церемонии.

Кузница никак не изменилась с первого визита княжича. Те же молоты, те же наковальни, та же въевшаяся в деревянные стены сажа. Тот же медвежий череп, предохранявший во время колдовства от происков сил зла и визитов чудовищ из мира мертвых, только висящий теперь на стене.

И те же заклинания для призыва домового.

Храпуня появился сразу, но ни княжич, ни кузнец так и не заметили, откуда он вылез. Домовой хранил тайну своих путей и секретных ходов.

– Вот как получилось, – притворно удивился Храпуня. – Никак снова понадобился?! А почто? Соскучились, али дело какое есть?

– Здрав будь, Хозяин, – поклонился кузнец. – Не прогневайся, что обеспокоили…

– Не прогневаюсь, – благодушно ответил Храпуня. – Болеть не хочу, а вся хворь – от зла внешнего или нутряного, потому и не прогневаюсь. Говори, с чем пришел.

– О встрече с тобой попросил мой гость. Помнишь ли его, Хозяин?

– А то! Здорово, болезный! Как, на пользу ли пошло лечение?!

– Твоими молитвами, – ответил княжич Владимир. – Все благополучно.

– Я не молюсь, – поправил домовой. – Мне – это да, молятся, хоть и реже, чем встарь. Да и ладно, кормят изрядно, и то хорошо. Но разговор не об этом; говори, с чем пришел, просил же!