– Так мы еще не победили? – в свою очередь удивился Давыд Ростиславич. Искусно выщипанные дугой брови князя поползли кверху. – Я так и не понял почему?..

– Скоро бой, присоединяйся, князь, – безнадежно вздыхая, сказал Лазарь.

– Я отвечаю за сохранность крепости, – важно сказал Давыд. – Долг повелевает мне остаться в стенах Вышгорода. Ступайте, я буду молиться за вас у мощей святых Бориса и Глеба. И не позорьте меня и брата Рюрика, вернитесь на сей раз с победой.

Калитка Вышгорода в очередной раз захлопнулась, Лазарь и Здислав понимающе переглянулись и занялись построением войска.

– Предупреди людей, чтобы не совались в туман, – втолковывал Лазарь боярину. – Это опасно. Туман – это смерть!

Боярин Здислав ничего не понимал, но верил Лазарю на слово.

– Лукоморцы Кобяка уничтожены, – продолжал тысяцкий. – Но у князя Игоря и Кончака под рукой еще сотен десять. Наш успех – во внезапности. Удара они не ждут, можно попытаться прижать их к озеру, расколоть и разбить по частям.

Боярин Здислав понимающе кивал, не открывая рта. Чего зря напрягать челюсти, когда все и так ясно?

Тысяцкий Лазарь забрал с собой сотню всадников. Они должны были стать загонщиками, отжать Кончака с Игорем к озеру, видневшемуся у горизонта с земляного вала. В случае успеха боярин Здислав рассчитывал обрушить на врага оставшиеся три сотни бойцов.

Наступление началось на рассвете. Князь Давыд сверху, со стенного забрала, видел, как в утренней дымке, брезгливо отделявшейся от колдовского тумана, пошли в бой всадники Лазаря. Конница шла в молчании, даже конского ржания не было слышно, только звон оружия да удары копыт по выжженной земле выдавали атакующих.

Кончак не поверил своим глазам. Сотня всадников галопом приближалась к месту, где через туман перебегали по повозкам последние из лукоморцев Кобяка. Щиты приближавшихся воинов не вызывали сомнений в принадлежности конницы – на них был нарисован похожий на трезубую острогу стилизованный коршун Мономашичей.

Одновременно с Кончаком опасность заметил князь Игорь. Зазвучали приказы, и вот уже половецкие катафракты и северские гридни приняли на себя удар.

Тяжеловооруженные половцы подняли на копья первых нападающих, даже не шелохнувшись. Одетые в легкие доспехи северцы мечами рубили киевлян по флангам. Все новые участники схватки, вводимые в бой Игорем, теснили киевскую сотню обратно к Вышгороду. Половцы выбивали задние ряды нападавших из мощных луков.

Атака Лазаря захлебывалась.

Ломались пропитавшиеся кровью древки копий, вылетали из кольчужных рукавиц залитые кровью рукояти мечей и сабель, кровь была на доспехах, седлах. Кровь была везде.

Катафракты давно отбросили копья и рубились длинными двуручными мечами, от чьих ударов не было спасения. Лопалась кожа, натянутая на каплевидные красные щиты, разлетались обручи шлемов; линия киевских дружинников прогнулась, а затем и вовсе разорвалась.

Хан Кончак склонил копье, украшенное пышным алым бунчуком, и, повинуясь приказу, в том направлении рванулись половецкие конные сотни. Лазарь пытался стянуть свои силы в один кулак, но ничего не получалось. Тысяцкий часто оглядывался назад, к беленым стенам Вышгорода, где остались дружинники боярина Здислава.

– Уррах! – вопили половецкий победный клич дружинники князя Игоря и конники Кончака в едином порыве.

Лазарь с ужасом понял, что победители отжимают его воинов к туманному ковру. Дружинники Рюрика не видели его страшного действия и безбоязненно направили коней прямо в мутную гущу. Предупредить об опасности в горячке боя было уже нельзя.

Лазарь ждал, когда туман начнет собирать свою дань. Уже должны забиться в предсмертной судороге кони, закричать от отчаяния люди, но тишина так и не была потревожена. Туман с наступлением утра, видимо, утратил хищные повадки и присмирел. Тысяцкий направил коня к границе тумана. Лазарь был готов сразу выпрыгнуть из седла, если туман накинется на новую жертву. Но опасения, к счастью, не подтвердились. Туман уснул.

За тысяцким в туман потянулись остатки его войска. Половцы, несколько часов назад пережившие весь ужас ночной борьбы с неведомым врагом, не спешили в погоню. Сменив саблю на лук, они издали расстреливали убегающих киевлян, и многие нашли позорную смерть от стрелы в спину.

Но до победы над киевлянами было еще далеко. С вышгородских круч на левый фланг половцев ударили свежие конные дружинники боярина Здислава. Хан Кончак жестом простился с князем Игорем и повел на помощь своим остатки войска, еще не вступавшие в бой. Вокруг хана сплотились оставшиеся в живых катафракты, раздобывшие новые копья и готовые к новому таранному удару. Доспехи и кони катафрактов покрылись пылью, гортани охрипли от постоянного крика, и в бой катафракты шли молча, как дружинники Лазаря незадолго до этого.

И снова наконечники копий проламывали панцири и рвали кольчуги, мечи и сабли раскалывали шлемы и черепа, стрелы впивались в тело. Половцы и русичи привычно убивали друг друга, давно утратив понимание того, зачем они это делают. Желание у всех было одно, чтобы все поскорее кончилось, хоть как, но кончилось.

Князь Игорь не терял времени даром. Пока Кончак со своими воинами и остатками лукоморцев сражался у разбитого лагеря Кобяка, на возвышении выстраивались ощерившиеся копьями ряды северцев, курян и новгородцев. Игорь ждал, когда киевские сотни нарушат стройность построения и подставят бок или спину под удар.

Слева от Игоря готовились к бою новгородцы. Они чувствовали себя не совсем уверенно в конном бою, предпочитая пешие поединки. Сказывался опыт выяснения отношений с северными племенами в теснинах густых лесов. Но внешне новгородцы выглядели прекрасно, старательно изображая невозмутимость перед боем, и единственное, что портило впечатление, – плохие лошади. На чахлых северных кормах хорошего коня не вырастить, и новгородские лошадки, хоть и отъевшиеся за год на степном киевском изобилии, выглядели сиротски. Редкими островками благополучия были мощные боевые кони, явно отбитые у киевлян.

Внимание Игоря привлек прекрасный серый скакун, когда-то холеный, но теперь запущенный, нечищеный, со свалявшейся гривой. Новгородец, сидевший на коне, показался Игорю знакомым.

Игорь подъехал поближе.

– Здорово, купец! – поприветствовал Игорь хозяина коня. Память подсказала, чем занимался новгородец, но имя его по-прежнему не вспоминалось.

Польщенный новгородец пригладил кольчужной перчаткой бороду. Игорь моргнул, ожидая, что волосы запутаются в стальных кольцах, но все обошлось.

Новгородцы напыжились от удовольствия, что князь по-свойски беседует с одним из них. Отовсюду Игорь видел блеск крепких зубов: новгородцы что делали, так до конца, улыбаться – только во весь рот.

– Садко! Может, князь поможет горю? Пожалься, Садко! Спроси, где в Киеве гусельное ремесло!

Садко – да-да, конечно, это же с ним по весне мы налетели на киевскую сторожу – добродушно отмахивался от зубоскалов и щерился не меньше остальных.

– Есть просьба или жалоба, купец Садко? Говори, я всегда готов помочь друзьям-новгородцам!

Новгородцы одобрительно загудели, услышав княжеские слова.

– Не стоит внимания, князь, – отвечал с поклоном Садко. – Просто этой ночью я забыл в обозе свои гусли, и теперь эта нежить нашла повод для шуток.

– Садко Сытинич – гусляр известный, – заметил кто-то в строю. – Ему морской царь однажды на выбор предложил жену-красавицу или гусли-самогуды. Так Садко гусельки забрал, а царю сказал, цто таких на всем свете не найти, а вот жену какую не бери, все с изъяном окажется!

– Чужому добру завидовать, своего не иметь, – отговаривался Садко.

– А что это за морской царь? – полюбопытствовал князь Игорь.

– У нас в Новгороде, – ответил Садко, – когда не хотят объяснять происхождение богатства, то говорят, что морской царь подарил…

Но Игорь уже не слушал.

Киевский боярин Здислав наконец-то втянулся в ближний бой. С пригорка Игорь видел, как сам боярин прорубался к линии катафрактов, за которой виднелся бунчук Кончака.