— А начало — всегда конец? — сыронизировала я, стараясь не обращать внимания на притягательный рельеф мышц.

«Так, Сватова, немедленно взяла себя в руки!»

— Я бы сказал — за зимой неизменно приходит весна, а самая страшная ночь всегда заканчивается рассветом, — высокопарно ответил музыкант и потянулся за мини-пиццей, что купил в сомнительном ларьке на вокзале. — Зря отказалась. Давно я такой вкусной дряни не ел, — тут же поделился впечатлениями он.

— Вот именно, что дряни, — я вновь откусила банан, который предпочла местному фаст-фуду. — Мне, в отличие от некоторых, отравление ни к чему. У меня сессия скоро, — прожевав, добавила я.

— По-прежнему мечтаешь стать спецкором*?

Простой, по сути, вопрос застал врасплох.

О чем я мечтаю?

Вблизи раздался заливистый детский смех и собачий лай. Я невольно обернулась на звук, рассматривая идеальную картинку: светловолосый мальчуган занес над головой фрисби*, пока огромный черный пес ластился вокруг него, выпрашивая игрушку. Увиденное, заставило непроизвольно улыбнуться: вспомнился совсем другой мальчик. И я бы, наверное, отдала многое, чтобы увидеть его на месте этого ребенка: счастливым, беззаботным и здоровым.

Так о чем же я мечтаю?

— Я уже не знаю, чего хочу, Паш, — честно ответила, развернувшись к парню. — Путешествовать по миру и изменить мир? — с усмешкой произнесла я, вспоминая, как патетично когда-то звучала из моих уст эта фраза. — Если политикам выгодна война — они будут воевать. Если людям плевать проблемы экологии — они и дальше будут захламлять планету. Если это чужой ребенок — то и его жизнь для них ничего не значит. Людям плевать. И мне, наверное, плевать тоже. Я просто хочу получить диплом и заиметь должность с неплохим окладом. Вот моя цель, Паш. Мечтать я, кажется, разучилась.

— Жестко, — присвистнул Краснов. — Но, как по мне, ты слишком категорична, Китти-Кэт. Человечество не настолько безнадёжно, чтобы отказываться от своей мечты. В этом мире полно добрых и отзывчивый людей.

— Как знать, — я вздохнула и откинулась на спину, растянувшись на клетчатом пледе, который прихватил с собой продуманный музыкант. — Так почему все-таки вороны? — поспешила перевести неприятную для себя тему. — Почему не соколы там или орлы, или…

— Синицы? — насмешливо перебил парень и прилег рядом. — Просто мне они нравятся.

— Синицы? — тупо переспросила, стараясь не обращать внимания на жар чужого наглого тела, что примостилось рядом.

Мне опять было неловко. И меня вновь не покидало чувство, что рядом со мной незнакомец.

Полуобнаженный, красивый незнакомец!

— Сватова, ты о чем? Какие еще синицы? — мягко рассмеялся Пашка, а в следующую секунду бедро обожгло случайним прикосновением.

— Такие! — я заерзала, пытаясь отодвинуться от парня и заодно натянуть пониже юбку платья, которое теперь казалось слишком коротким. — Помнишь, как в детстве мастерили кормушки для них, а потом развешивали на деревьях?

— Помню, — в голосе Паши послышалась улыбка. — Только не пойму, к чему ты это? — не стал вестись на мою попытку избежать конфуза парень.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Так вот…деревья очень похожи! — я неопределенно махнула рукой на дубовые ветви, что нависали над нами.

— Совсем не похожи, — не согласился упрямый музыкант. — Кажется, это были яблони.

— Какая разница? Деревья, они и в Африке — деревья! — дотошность парня начинала раздражать.

— Да, яблони, — проигнорировал меня Краснов. — Мы вешали их в вашем саду. А потом твоя бабушка поила нас смородиновым чаем с пирогами. Помнишь?

— Нет.

Конечно, я помнила. Только чай был рябиновым.

— Я скучаю по дому, — неожиданно поделился он. — Может, съездим как-нибудь вместе?

От последнего предложения сердце больно толкнулось об ребра и застучало сильнее, как будто и вправду рвалось туда. К дому.

— Мы продали дом, Паша, — медленно выдохнула в ответ, стараясь унять излишние эмоции.

— В смысле? — надо мной нависло озадаченное лицо Краснова. Все бы ничего, если бы к этому лицу не прилагался обнаженный торс.

Сердце по-прежнему ретиво билось в груди, но боли больше не было. И неприятных воспоминаний тоже. Только серо-синие глаза, что опять напоминали море и оглушительный шум прибоя в ушах. Я вновь тонула и почему-то не желала спасаться.

Однако Пашка, по обыкновению, быстро выволок меня на сушу:

— Как продали? — меж черных бровей пролегла уже знакомая морщинка.

— Вот так, — я попыталась как можно незаметнее вырваться на волю. — Лина с Сережкой тоже в город переехали. А у меня желания кататься туда-сюда нет, — протараторила на выдохе, буквально выкатившись из-под музыканта.

— Но как же…

— Это всёго лишь дом, Краснов, — повторила фразу, которую проговаривала про себя тысячу раз, прежде чем подписать бумаги о передаче имущества новым владельцам. — Пойду, попробую как водичка, — я резко встала и, не оборачиваясь, пошлепала босиком к озеру.

В этом мире, может, и полно добрых и отзывчивых людей, но так или иначе, их доброта носит определённый ценник.

«Это всего лишь дом, Краснов».

— Всего лишь дом, — повторил он вслух, разглядывая девушку у воды.

Тонкая, изящная, она походила в своем милом платьице и двумя длинными косами на нежный цветок, что цвел пышным бутоном на её лодыжке. И Пашке, в отличие от Кэти, не нужны были ответы, чтобы понять значение этой татуировки. Лилия — так звали её маму.

«Желания кататься туда-сюда нет».

Неужели это сказала она? Разве последние годы настолько её изменили?

Или…он её изменил? Еще три года назад. Когда бросил ту, которую любил, справляться в одиночку с невыразимым горем.

Тогда ему восемнадцатилетнему казалось, что так будет лучше. Лучше для него, для Кэти, для карьеры. Лучше, чем оставаться рядом, живым напоминанием их ошибки. Лучше, чем видеть ненависть в Катиных глазах. Сейчас же, в свои двадцать один, Краснов понял, что он просто трусливо сбежал, спрятавшись за необходимостью раскручивать группу.

Выигрыш в главном музыкальном ток-шоу страны еще не делал их звездами. Победителей быстро забывали, и нужно было ковать пока горячо. Совесть заглушили гитарные риффы, боль и сожаления выместились в строчках новых песен, а любовь…

Если он смог оставить её тогда — то и любви никакой не было.

Тем временем у ног Кати приземлилась красная фризби. Паша, словно завороженный, впитывал каждый шаг девушки: движения — плавные, неспешные, будто в танце; качнувшуюся темную прядь волос у виска; взмах юбки, которую на миг приподнял ветер, позволяя рассмотреть округлые бедра и острые коленки; и улыбку — легкую, невесомую, словно тот же ветер у её ног. Это завораживало. Пленяло. И убивало… Хотя, казалось бы, что тут такого? Ну, наклонилась она за игрушкой. Ну, улыбнулась она хозяину черной псины. Подумаешь! Вот только в груди отчего-то жгло, и смотреть дальше было невыносимо…

Скрипнув зубами, парень вновь растянулся на клетчатом пледе, разглядывая мощные дубовые ветви над собой. Хотя, хотелось сорваться с места и бежать. Так, чтобы легкие горели, и каждый последующий вдох причинял адскую боль.

Так, чтобы не думать о ней.

Две недели. Премьера англоязычного сингла и съемки клипа, многочисленные интервью заграницей на телешоу и радио, подготовка к предстоящему шоу. Краснов был загружен настолько, что моментами даже забывал поесть. Но в конце очередного тяжелого дня, стоило голове коснуться подушки, вместо сна приходили мысли.

О ней.

Теперь всё было о ней: люди, слова, мелодии, рифмы, аккорды…

Две недели Краснов гнал от себя навязчивые образы прошлого. Но как только самолет приземлился в родном уже городе — сдался. Не заезжая домой он оставил сумку опешившему кузену, что встречал его в аэропорту и, захватив из машины плед, направился к знакомому общежитию.

И просчитался. Вместо желаемого спокойствия, которое по всем законам логики должно было наступить вблизи источника назойливых мыслей, его лихорадило от эмоций.