Общительность Владимира Ильича нашла живой отклик в нашем гостеприимном хозяине. Владимир Ильич любил беседовать с людьми, умел вызывать собеседника на откровенность.

— Ну, расскажите, товарищ Предтечин, — обратился Владимир Ильич к хозяину, — как живут ваши крестьяне, что думают они о советской власти, каковы их настроения.

Предтечин, не подозревавший, что с ним говорит Ленин, охотно и остроумно рассказывал, как жили крестьяне до революции, как восприняли они советский строй. Затем заговорили о сельском хозяйстве, о житье-бытье отдельных крестьянских семейств, о будущем советской деревни. При этом наш хозяин обнаружил очень любопытные взгляды на быт крестьянина и высказал Ленину интересные мысли о сельском хозяйстве.

— Да, все это чрезвычайно интересно, — сказал Владимир Ильич. — Вы, должно быть, агроном? Нет?

— Нет… — уклончиво ответил Предтечин и немного смутился.

Ленин поднялся и сказал:

— Ну, а теперь — в лес! На охоту! Пойдемте с нами, товарищ Предтечин, — предложил он хозяину.

Тот согласился, принес из соседней комнаты ружье, и мы двинулись в путь.

Мы углубились в лес. Собаки были пущены вперед, руководил охотой егерь. Мы разделились на две группы: Владимир Ильич и Предтечин пошли вправо, я с егерем — влево. Как-то неожиданно егерь обратился ко мне:

— Какая, по-вашему, профессия у этого Предтечина? Вот удивлю вас: он священник, служитель культа.

— Что? Поп? Вы шутите…

— Нисколько. Он служит в той самой церкви, что рядом с его домом. Но он не такой, как все попы… Он не фанатик. Видите — на охоту пошел с нами.

Я решил тотчас же сказать об этом Владимиру Ильичу. Вот, думаю, будет изумлен! Возмутится, вероятно, что его привели в избу попа.

Но сказать об этом удалось только к вечеру, когда мы возвращались с охоты.

Охота была удачная: у каждого из нас висело много убитых зайцев. Владимир Ильич был в отличном расположении духа.

Приближаясь к дому Предтечина, мы с Владимиром Ильичем немного отстали, и тут я сказал ему:

— А ведь Предтечин вовсе не агроном и не учитель, а поп.

Ленин остановился и недоверчиво сощурил на меня глаза.

— Как так — поп? Вероятно, бывший?

Я объяснил, что вовсе не бывший. Владимир Ильич сначала отказывался верить. Через несколько минут между Лениным и Предтечиным завязался разговор, который остался у меня в памяти навсегда.

— Послушайте, — начал Владимир Ильич, — о вас ходят слухи, что вы священник. Что это — правда?

— Правда. Я состою в духовенстве около двадцати лет.

— Не пойму, какой же вы священник? Голова у вас стриженая, одежда обыкновенная, и на моих глазах вы убивали животных!

Предтечин улыбнулся и после паузы сказал:

— Я понимаю ваше недоумение. Моя внешность и мое поведение не в ладу с религией… Это правда.

— А убеждения? Неужели вы служите религиозному культу по искреннему убеждению?

Предтечин, видимо, понял, что перед ним человек, с которым надо говорить откровенно или вовсе прекратить разговор.

— Видите ли, — произнес Предтечин, — я служитель культа только в известные часы, по воскресеньям…

— Как вас понять?

— Убеждения не всегда идут в ногу с профессией. В жизни это наблюдается часто.

Владимир Ильич понимающе улыбнулся и сказал:

— А ведь всю жизнь кривить душой — это страшно, а? Сознайтесь!

Предтечин развел руками и уклончиво ответил:

— Я сам частенько удивляюсь: видит меня вся деревня, знает, что я направо и налево нарушаю религиозные правила, а ходят в церковь, слушают и верят мне.

— А почему бы вам не отречься? Вы могли бы заняться каким-нибудь полезным трудом.

Предтечин махнул рукой:

— Поздно. Возраст не тот… В мои годы заняться каким-нибудь ремеслом — трудно. А церковь меня обеспечивает все-таки. С этим надо считаться… Мой дед был попом, отец — тоже, ну и я пошел по той же стезе. Инерция! И что самое удивительное — ведь и отец и дед очень смутно верили… Одно слово — профессия!

Мы приблизились к дому Предтечина. Уже вечерело. Надо было собираться в путь, чтобы до наступления ночи прибыть в Москву. Прощаясь с Владимиром Ильичем, Предтечин как-то виновато сказал:

— Не осудите, гражданин, — много на этом свете всяких противоречий… Вы приезжайте к нам, поохотимся.

Эта встреча произвела впечатление на Владимира Ильича. Сидя рядом со мной в машине, он сказал:

— Видели, товарищ Гиль, на чем держится религия?

Как-то раз зимой Владимир Ильич, проезжая мимо одной подмосковной станции, увидел церковь, из которой валом валил народ. Был, очевидно, праздник. Владимир Ильич засмеялся и сказал:

— А помните, Гиль, как мы с попом охотились? «Профессия, — говорил он. — Инерция!»

В декабре 1920 года в одну из суббот, вечером, Владимир Ильич звонит мне:

— Я хотел бы, товарищ Гиль, поехать завтра куда-нибудь подальше, верст за семьдесят. В порядке у вас автосани?

— В полном порядке.

— А во сколько времени, по-вашему, мы пройдем семьдесят верст?

Я объяснил, что все зависит от дороги и снежных заносов. Если заносы не очень сильные, доедем часа за четыре.

— Ну тогда выедем пораньше, часов в шесть утра.

Я подготовил машину, и рано утром, задолго до рассвета, мы двинулись в путь. Утро было морозное, ветреное, но это не остановило Владимира Ильича от далекой поездки.

Ехали мы по Ленинградскому шоссе. Дорога была очень снежная, но довольно ровная, и мы доехали к месту за три с половиной часа.

Несколько часов подряд охотился Владимир Ильич на лисиц и, невзирая на холод, все дальше углублялся в чащу леса. Весь день он не сходил с лыж. Я не отходил от машины, прогревал ее.

С наступлением сумерек отправились в близлежащий совхоз греться и пить чай.

В шестом часу вечера мы двинулись обратно, надеясь часам к девяти быть дома. Но тут случилось происшествие, о котором Владимир Ильич потом весело, с юмором рассказывал.

Стоял двадцатиградусный мороз. В открытом поле гулял жестокий ветер. Отъехали километров пятнадцать, миновали станцию Подсолнечная, и вдруг машина стала «постреливать». Смотрю: давление воздуха в бензиновом баке нормальное, значит — засорение.

Проехали еще немного, машина окончательно замерла. Я стал отвертывать бензиновую трубку, руки коченеют на морозе. Стоим всего минут десять, а вода уже застывает. Владимир Ильич спрашивает:

— Как дела?

— Очень плохо, ехать невозможно.

— Ну как же быть?

Я посоветовал оставить автосани и отправиться на станцию Подсолнечная. Вероятно, пойдет какой-нибудь поезд в Москву, — мы и доберемся домой. Другого выхода не было.

— Да, это верно, — сказал Владимир Ильич, — пойдемте.

Мы решили зайти в местный Совет и узнать, будет ли еще сегодня поезд в Москву. Явились в Совет, разыскиваем председателя.

Первое время Владимира Ильича никто не узнавал. Но вот я заметил человека, который пристально смотрел то на портрет Ленина, то на Владимира Ильича.

Затем он стал шептать что-то на ухо другому товарищу. Они быстро ушли в соседнюю комнату. Стало ясно: Владимира Ильича узнали.

Вскоре в Совете началась суматоха. Кто-то пригласил Владимира Ильича в одну из комнат. Стало набираться много народу. Каждому хотелось взглянуть на Ленина, поговорить с ним. Многие из присутствовавших всячески старались чем-нибудь помочь нам, давали советы, как лучше и проще попасть в Москву. Владимир Ильич держался очень просто, со свойственной ему деликатностью благодарил за хлопоты и просил не беспокоиться.

Один из руководителей Совета предложил Владимиру Ильичу вызвать из Москвы специальный паровоз, доказывая, что это вернейший способ быстро вернуться домой. Владимир Ильич наотрез отказался:

— К чему же специальный паровоз? Совершенно лишнее. Доедем отлично и на товарном. Пожалуйста, не беспокойтесь, товарищи.

Мы вышли на улицу и в ожидании товарного поезда стали прохаживаться вдоль станции. Ветер стих, но мороз стал еще крепче. Кругом возвышались холмы снега — следы долго бушевавшей метели. На лице Владимира Ильича не было ни тени раздражения или недовольства: он по-прежнему был спокоен, временами подшучивал. Неиссякаемая жизнерадостность не покидала его.