Под сводами собора даже в этот жаркий день было прохладно. Приглушенный свет и тишина создавали особую атмосферу. Однако все это ни сколь не занимало сидящих на скамьях для паствы.

– Ну что же, те бумаги, которые вы передали нам подтверждают наши сведения, но нам подтверждают наши сведения, но не дают ни чего нового. Поэтому давайте вернемся к нашим повседневшим делам.

– Но я мог бы… – ему не дали договорить.

– Для нас гораздо важнее, что бы вы закончили работу по подписанию договора с Ватиканом. Мне, наверное, не надо напоминать, что пока договор не подписан, мы не можем вернуть себе нашу собственность, и теряем каждый день астрономические суммы.

Несмотря на то, что все это было очевидно, он ощущал себя отодвинутым на второй план. Он был, как ребенок, которому показали красивую желанную игрушку и спрятали ее.

– А может быть… —

– Я думал, мне не придется напоминать вам, что единственное условие, которое ставится всем нашим членам – беспрекословное подчинение воле наших руководителей. У нас не может быть самодеятельности. И как показало время, только благодаря этому мы выжили не эти годы. Поэтому повторюсь еще раз – для ордена гораздо большее значение имеет ваша работа по ратификации договора с Ватиканом, чем погони за этим русским. Мы найдем тех, кто будет этим заниматься. И попрошу вас обойтись без самодеятельности и направить все силы на порученную работу, – это было приказом и так же прозвучало.

Вернувшись к себе, в министерство он, входя в кабинет, бросил секретарше:

– Меня ни для кого нет, в течение часа. Ни для кого. Чтобы не случилось.

Сев в кресло, он предался размышлениям.

Он пытался обдумать свои дальнейшие действия, но вместо этого перед его глазами вновь и вновь вставал прошлый разговор и он мои слово в слово повторил услышанное тогда.

– Существует еще один пункт завещания нашего основателя. Уже на смертном одре он сказал, собравшимся вокруг него братьям. «Братья мои существует великое таинство, скрываемое от света и церкви Хранителями. И тот из братьев, которому судьба дает открыть эту тайну и сделать ее достоянием ордена, достоин, будет занять место генерала ордена. Такова моя воля и воля божия».

Несмотря на то «что» он занимал министерские кресла и был лидером партии и настоящей власти его не допускали. Все его решения были ему продиктованы его наставниками, и он оставался всего лишь исполнителем чужой воли, пусть и сидящим в красивом кресле и ездящим на роскошной машине. Вот и сейчас ему вначале рассказывают о завещании отца основателя ордена, а потом, когда он уже почувствовал возможность добиться результатов, отгоняют в сторону. Он не мог с этим смириться и считал себя вправе дойти до конца того пути и получить свое признание и вместе с ним власть.

Одновременно его мучил страх. Страх перед святыми отцами, которым становился, известен практически каждый его шаг. Он вновь и вновь прислушивался к себе. Страх и жажда власти. Жажда власти и страх. Нет, он сумеет добиться результатов и в таких условиях. Слишком велик соблазн, ведь выигрыш в этой гонке означает огромную власть. Он на секунду попытался представить себе полноту власти генерала ордена. Насчитывающий более пятидесяти тысяч только официальных членов он охватывал практически весь мир. Никто не взялся бы сосчитать то количество людей, которые, так или иначе, работали на орден иезуитов.

Переживший в своей истории не единожды запреты на свою деятельность. Начиная с 1759 года деятельность иезуитов, последовательно запрещали в странах Европы.

Первой в этой цепочке стала Португалия, затем Франция, Испания и их колонии.

Итогом стал роспуск «на вечные времена» в 1773 году папой Климентом XIV.

Однако орден продолжал свое существование спустя сорок лет папа Пий VII вновь его восстановил. Впрочем, и позже его не раз запрещали.

Несмотря ни на что члены ордена были самыми могущественными агентами влияния во все времена. Делая ставку на молодежь, из которой воспитывались преданные их делу новые члены, военную дисциплину они умело влияли на политику и даже сегодня оставались одной из самых могущественных институтов, диктующим свою волю президентам и премьерам многих стран.

Он достал копии всех бумаг и принялся их перебирать, лихорадочно пытаясь найти решение головоломки. Такой шаг, который бы предприняв в одиночку, он достиг бы цели.

Он вновь и вновь перечитывал досье, пытаясь найти слабое место и, наконец, остановил свое внимание на хозяине квартиры, в которой сейчас проживал Попов.

– Пан министр, я не знаю, чем я могу быть вам полезен.

Перед ним сидел человек, полностью раздавленный этим кабинетом, он сжимался в кресле, стараясь быть, как можно меньше, ерзал, не зная, как правильно усесться и пытался заглянуть в глаза. Он готов был ловить каждое слово.

– Вы знаете, зачем я вас пригласил?

– Нет, но если будет в моих силах, я с радостью все выполню.

– Понимаете ли, пан Котлар, вы сдаете квартиру одному русскому, – в глазах маленького человечка отразился неподдельный ужас. Он попытался не то, что-то спросить, но поперхнулся и не вымолвил ни слова. – Так вот я от вас хотел бы услышать о нем побольше.

– Пан министр, – маленький человек, словно стал еще меньше, а в его голосе зазвучали жалобные нотки, – вы поверьте, я и понятия не имел, что он занимается мне приличным человеком, но поверьте, я просто никогда не умел разбираться в людях. И если надо я его сегодня же выселю и без всяких возражений с его стороны.

– Постойте, давайте не будем предпринимать поспешных действий. Для начала расскажите мне все, что вы о нем знаете.

– Я? Ну не могу сказать, что знаю о нем много. Живет в квартире, что я сдаю, вы знаете, я исправно плачу, налоги со сдачи квартиры, собака у него такая огромная, которых русские вывели, чтобы Гулаг охранять. Работал он опять же в моей фирме. Но знаете, пан министр, очень не долго и поверьте ни к какой секретной информации ни я, ни он доступа на этой работе не имели. А после того, как американцы отобрали мой контракт, я с ним больше не сотрудничаю. Он сам с американцами судится по поводу своего патента. Даже адвоката пана доктора Гросса нашел.

– Вы сказали о патенте, не могли бы вы более подробно о нем рассказать.

– Пан министр, вы поймите, я действительно ни чего не знаю, о его патенте. Мы работали, как все, тут он приходит и говорит, вот я здесь придумал новое решение и подал документы на его патентование. Ну, мы посмотрели, действительно решение не плохое, а как он его придумал, где взял, я честное слово не знаю.

– А вы не допускаете, что он мог его украсть в России.

– Да что вы говорите? И русские теперь будут требовать от нас компенсации. Так вот почему американцы ему не платят. Но вы поверьте, пан министр, я действительно ни о чем не знал.

– Давайте пока ограничимся тем, что вы меня будете информировать о каждом его шаге.

Собравшись и рассчитавшись, мы поехали домой. Доехав до Копра, я вспомнил о своих гостях и не зная, чем бы их порадовать, решил, увидев вывеску винодельческого завода, заехать в магазин при заводе и купить их фирменного вина для Ленки.

В магазинчике, воспользовавшись предоставляемой здесь возможностью и надеясь, что на границе меня не заставят выпить излишки, я купил по пять литров замечательного черного «Терана» и белой «Мальвазии», и после этого, хоть как-то оправдавшись перед собой, продолжил свой путь.

Ко времени итальянской сиесты я был уже около Вены и остановившись позвонил Кьяре. Телефон повторил уже слышанную мной вчера фразу. Я попробовал набрать номер еще раз, но результат остался тот же. Каждый раз, останавливаясь, я набирал ее номер, и каждый раз безуспешно.

В этот раз на таможнях машина моя, похоже, вовсе не интересовала таможенников, так что приехал домой я раньше, чем ребята вернулись со своих экскурсий.