Человек в чалме, пряча в глазах усмешку, сказал:
– Выходит, что Иисус вместо себя позволил растерзать ни в чем не виновного… Конечно, если ты подобен богу, то можешь совершать все, что задумаешь… Наверное, потому Иисус пил вино?
– Нет. Он выпил вино случайно, – довольный произведенным на собеседника впечатлением, с достоинством сказал Берке. Руки его неторопливо перебирали четки. – По дороге в Иерусалим святой Иисус захотел пить. Он зашел в виноградник и стал искать там воду. Наконец он увидел глиняный кувшин. В нем была жидкость, похожая на воду, и Иисус стал пить ее. Жидкость оказалась горьковатой и кислой на вкус. Тогда Иисус спросил у кувшина, отчего это. И кувшин ответил, что кто-то украл иголку и продал ее за медную монету. Та монета попала в руки хозяина виноградника, и он отдал ее торговцу, покупая кувшин. Из-за этого вода в кувшине горчит. Вот видишь, гяур, небольшой грех, связанный с кражей иголки, превратил воду в коварное вино. Пророк Мухаммед был мудрее Иисуса, и потому он оставил нам заветы: не творить друг другу зла, не пить вина, а богатые должны всегда жалеть и помогать бедным. Так гласит пятая сура священного Корана…
Человек в чалме низко склонил голову.
– Теперь мне понятно, о великий хан, почему вы вчера согласились с требованиями народа. Вы во всем следуете пророку Мухаммеду…
Четки в руках хана замерли. Он словно вновь вернулся на землю. В раскосых узких глазах полыхнуло пламя ярости.
– Нет! – крикнул он. – Вчера я ничего и никому не обещал!
– Но слова ваши, великий хан, слышали люди…
– Какие люди? Толпа! Они не люди, а мои рабы! Ты знаешь, гяур, в Коране сказано, что обещание, вырванное принуждением или угрозой, не имеет силы!
Лицо человека в чалме покрылось мертвенной бледностью. Спокойно и негромко он сказал:
– Значит, вчера вам было страшно? Значит, есть сила, которая может заставить трепетать даже хана Золотой Орды…
Берке злобно рассмеялся:
– Трепетать будут от моего имени!.. Во веки веков!..
Хан схватил серебряный колокольчик и торопливо затряс им. Распахнулась дверь, на пороге появился личный телохранитель Берке, начальник сотни туленгитов Салимгирей.
Хан ткнул пальцем в сторону человека в чалме.
– Я приговариваю его к смерти за то, что он устроил в священной Бухаре смуту и призывал чернь не повиноваться мне! Пусть кровь этого гяура не осквернит стены дворца! Отведи его за город и отруби голову! Да станет его тело пищей для шакалов!
Берке впился взглядом в человека в голубой чалме, но лицо того было спокойно.
Хан вдруг вспомнил, что во время разговора тот несколько раз вытаскивал чакчу, искусно сделанную из рога оленя.
– Для того чтобы я не забыл о беседе с этим человеком, принесешь мне его чакчу…
Салимгирей молча поклонился, выхватил из ножен саблю и, подгоняя ею человека в чалме, погнал его к выходу.
Берке прикрыл глаза и долго сидел неподвижно. Медленно возвращалось к нему спокойствие – перестали дрожать пальцы, утих гнев.
Хан хлопнул в ладоши. На пороге появился визирь:
– Пусть войдут мусульмане, приехавшие из Самарканда…
Пятясь, визирь исчез за дверью. Через некоторое время в зал вошли люди в белых чалмах. Низко кланяясь, они приблизились к возвышению, на котором сидел хан, и опустились на пол, подобрав под себя по-восточному ноги. Один из них, тучный с красным лицом, красивым бархатным голосом начал читать молитву. Когда он закончил, каждый провел сложенными ладонями по лицу. И Берке, как истинный мусульманин, повторил их жест.
– Аминь!
Немного выждав, тот, что читал молитву, сказал печальным голосом:
– Высокочтимый хан Золотой Орды, вы за прошлый год потеряли сразу двух близких вам людей: хана Сартака и хана Улакши. Пусть будет земля им пухом… Примите наши соболезнования…
– Спасибо вам, почтенные люди. Все совершается по воле всемогущего аллаха… Нам ли роптать на несчастья? – Он помолчал. – Вы пришли ко мне с делом?
Слово взял черный человек, похожий на выросшее в песках корявое дерево – саксаул.
– Великоуважаемый Берке-хан, – начал он негромким, скрипучим голосом. – Пришли мы к вам с сердцами, полными печали. Ваши сторонники мусульмане терпят в Самарканде от неверных страшные насилия. Какие только унижения не выпали на нашу долю!.. Недавно они предали огню юношу, принявшего нашу веру. Даргуши города поддерживает христиан и отнял у нас все права. Зная вас как справедливого хана и истинного мусульманина, мы пришли к вам просить защиты… Спасите нас от неверных.
Берке нахмурился:
– Разве у вас недостаточно сил, чтобы справляться с неверными? Или в Самарканде мусульмане разучились защищать свою веру?
– Нас много… – уловив тайный смысл в речи хана, сказал самаркандец. – Но как посмотрит на это Золотая Орда? До сих пор никто и никогда не сказал нам слова одобрения и не пытался помочь…
Он говорил правду, и Берке об этом знал.
Христианство утвердилось в Самарканде задолго до того, как пришли сюда монголы. Ему покровительствовали потомки саманидов и караханидов. Кроме того, падение Хорезма, где мусульмане всегда находили поддержку, привело к тому, что ислам начал терять своих приверженцев. Пришедшие же монголы не отдавали предпочтения ни одной из религий.
Все это было на пользу христианам, и их община окрепла. Сильный любит припоминать обиды и мстить поверженному врагу. Заручившись поддержкой потомков Чингиз-хана, многие из которых приняли в свое время христианство, церковь устроила гонение на мусульман.
Видя, что хан молчит, самаркандец снова начал говорить:
– Юноша христианин отказался от своей веры и пришел в мечеть… С его согласия было совершено обрезание, и он поклялся на Коране быть верным последователем пророка Мухаммеда… Христиане пожаловались даргуши города, что мы насильно совершили все это. Даргуши приказал юноше вернуться в прежнюю веру, но тот отказался, потому что аллах осветил его душу светом истины… Тогда христиане поймали его и сожгли на костре…
Хан поморщился. Его не интересовали такие мелочи.
– Какого слова вы ждете? – нетерпеливо спросил он. – Какой помощи?
– Христиан много… – уклончиво сказал самаркандец.
Берке задумался.
– Во имя аллаха да простится все… С вами будут мои воины, переодетые в одежды простых людей…
– Да поможет тебе аллах, о великий хан… Это лучше всего сделать в воскресенье, когда неверные соберутся в своих церквах…
– Аминь! – сказал хан.
Как эхо повторили за ним самаркандцы:
– Аминь!..
В этот же день Берке принял во дворце всех знатных людей города, ученых улемов, мюридов и кари бухарских мечетей. Раздав им щедрые подарки, привезенные из Золотой Орды, хан посчитал день законченным и удалился на покой.
В час, когда на землю опустилась ночь, Салимгирей, взяв с собой несколько туленгитов, погнал человека в голубой чалме за город, чтобы совершить то, что повелел хан.
Узкие, погруженные в кромешную тьму улочки города казались загадочными и таинственными. Степнякам, непривычным к тесноте, было страшно. Но Салимгирей шел уверенно, словно чутьем угадывая путь в лабиринте тупиков и улиц, похожих на лисьи норы. Вскоре воины оказались возле городских ворот.
Салимгирей остановился, задумался, потом повернулся к туленгитам:
– Ладно. Дальше со мной вы можете не ходить. Я сам разделаюсь с гяуром. Возвращайтесь назад.
Из-за высокой городской стены показался узкий серп месяца, глинобитные дома, облитые его мутным таинственным светом, стали похожими на надгробья. В узких улочках тьма сделалась еще гуще.
Околдованные призрачным лунным светом, туленгиты стояли в нерешительности. Им страшно было возвращаться одним, еще страшнее казалось выйти за городские ворота, где в зарослях, по склонам глухих оврагов рыдали, хрипло взлаивали шакалы.
– Мы согласны вернуться… Но как мы отыщем дорогу?.. – сказал один из туленгитов.
