— Есть у меня друг, — после некоторых колебаний ответил Рюмин. — Фамилия его Уэллс…

Картель Дембовской

31.10.53

До пришествия людей Пояс астероидов самоорганизовался согласно физике дисперсных систем. Части его классифицировались по степеням десятки. На каждый астероид, начиная от тысячекилометровой Цереры до триллионов не нанесенных на карты булыжников, двигавшихся в гравитационном поле Солнца с относительной скоростью пять километров в секунду, приходилось по десятку втрое меньших.

Дембовская принадлежала к третьему рангу, около двухсот километров в поперечнике, и, подобно всем прочим телам, на гелиоцентрической орбите, отдавала дань законам вероятности. Еще во времена динозавров по Дембовской шарахнуло нечто довольно крупное. В долю секунды визитер появился и был таков, оставив после себя куски расплавленного взрывом и разбрызгавшегося пироксена, вкрапленные в кору астероида. В точке взрыва кремний основного тела Дембовской был расколот, и астероид раскрылся рваным вертикальным ущельем двадцати километров в глубину — до самого никелево-железного своего ядра.

Ныне большая часть ядра была выгрызена ненасытной промышленностью. В ущелье располагался Картель Дембовской. Вниз, уровень за уровнем, в ослабевающее притяжение уходили длинные террасы; с изменением уклона то, что было стеной, переходило в пол, покуда — в точке, наиболее близкой к невесомости, — понятия «пол» и «стена» не теряли всякий смысл. У дна ущелья мир расширялся, образуя гигантскую пещероподобную выработку, полое сердце Дембовской, из которого многие поколения автоматических горнодобывающих машин выгрызали металлы и руды.

Это нора была слишком велика, чтобы заполнять ее воздухом. Здесь, в невесомости и вакууме вблизи центра астероида, располагалась новая тяжелая промышленность — криогенные заводы, претворявшие намеки и воспоминания, вытянутые из выжженного сознания Майкла Карнассуса, в постоянный и неуклонный подъем ценных бумаг картеля Дембовской на мониторах сотни миров.

Утроба Дембовской, укрытая под многокилометровой каменной толщей, надежно хранила промышленные секреты. Жизнь, словно замазка в трещину, заползла в глубь планетки, выгрызла ее сердце и заполнила пустоту машинами.

Для центральной полости дно ущелья являлось нижним ярусом внешнего мира. Здесь и располагалась контора Уэллса, откуда его служащие двадцать четыре часа в сутки перехватывали все информационные потоки Союза картелей под квазинациональной эгидой церерской «Дейтаком Нетуорк».

Стены кабинетов были сплошь покрыты экранами и липучкой; тускло мерцая, они заполняли воздух непрерывным бормотаньем. Под ногами и над головой к липучке были прилеплены распечатки; репортеры в наушниках переговаривались по аудиосвязи или энергично колотили по компьютерным клавишам. Все выглядели молодо, а одеты были с рассчитанной экстравагантностью. Сквозь разговоры, частый треск принтеров, жужжанье дататайпов пробивалась негромкая музыка — хрупкий звон синтезаторов. В холодном воздухе стоял запах роз.

Секретарь доложил об их приходе. Его волосы выбивались из-под свободного механистского берета. Объемистость берета заставляла предположить наличие в черепе разъемов. На лацкане секретаря красовался патриотический значок с изображением большеглазого лица Майкла Карнассуса.

Кабинет Уэллса был защищеннее прочих. Видеосистемы в нем демонстрировали бурлящую мозаику из заголовков, перемежающихся прямоугольничками данных, которые можно было задержать и увеличить по своему усмотрению. Одет Уэллс был в комбинезон-клеш с шейперскими кружевами у горла. По серой ткани комбинезона были разбросаны темно-серые стилизованные эвриптероиды. На пальцах, поверх элегантных перчаток, — управляющие, набитые электроникой кольца.

— Добро пожаловать в церерский «Дейтаком Нетуорк», аудитор Милош. И вы, госпожа офицер связи. Позволите предложить вам горячего чаю?

Линдсей принял грушу с благодарностью. Чай оказался хоть и синтетическим, но хорошим. Грета же, взяв грушу, пить не стала. Она смотрела на Уэллса со сдержанной осторожностью.

Уэллс тронул переключатель на липкой невесомостной столешнице. Большая лампа на гусиной шее гибкого штатива повернулась с плавной змеиной грацией и уставилась на Линдсея. Под колпаком ее оказались человечьи глаза, вделанные в гладкую среду из темной плоти. Моргнув, лампа перевела взгляд на Грету. Та почтительно склонила голову.

— Монитор начальника полиции, — пояснил Уэллс для Линдсея. — За важными делами — а ваши новости, по вашим словам, именно таковы — она предпочитает наблюдать собственными глазами. — Он обратился к Грете:

— Итак, госпожа офицер, ситуация на контроле. — Дверь-гармошка раскрылась за ее спиной.

Поджав губы, Грета еще раз поклонилась лампе, коротко глянула на Линдсея и, оттолкнувшись ногой от стены, вылетела из кабинета. Дверь за Гретой задвинулась.

— Как вас угораздило связаться с этой дзенской монахиней? — спросил Уэллс.

— Прошу прощения?..

— Ну, с Битти. Она не рассказывала о своем культе? О дзен-серотонине?

— Нет, — поразмыслив, ответил Линдсей. — Она очень сдержанна.

— Странно. Ведь на вашей родине этот культ прочно укоренился. Вы ведь с Беттины, так?

Линдсей взглянул ему в глаза:

— Вы меня знаете, Уэллс. Припомните-ка Голдреих-Тримейн.

Ухмыльнувшись уголком рта, Уэллс сжал свою грушу, выстрелив янтарной струей чая в рот. Зубы у него оказались крупными и ровными, так что зрелище получилось довольно-таки плотоядное.

— Я так и думал. Есть в вас что-то от шейпера. Если вы — катаклист, не ляпните чего-нибудь неразумного на глазах начальника полиции.

— Я — жертва катаклистов, — сказал Линдсей. — Они продержали меня в заключении целый месяц. Это испоганило все мои дела. И тогда я бежал.

Он стащил перчатку с правой руки.

Уэллс тут же узнал старинный протез.

— Доктор-капитан Мавридес… Какая приятная неожиданность! По слухам, вы безнадежно спятили. Что меня, честно говоря, порадовало — как же, Абеляр Мавридес, инвесторский любимчик… Где ж ваши драгоценности и шитье, доктор-капитан?

— Теперь я путешествую налегке.

— И пьес больше не ставите?

Уэллс выдвинул ящик стола, извлек оттуда портсигар и предложил гостю сигарету. Линдсей ее с благодарностью принял.

— Театр вышел из моды…

Они закурили, и Линдсей беспомощно закашлялся.

— Должно быть, доктор, я оскорбил вас, явившись на свадьбу агитировать ваших студентов?

— Это у них всякие там убеждения, а не у мейя. Но вот за вас я боялся.

— Зря боялись, — улыбнулся Уэллс, выпустив дым. — Эта ваша студентка, Бесежная, стала одной из нас.

— Пацифисткой?

— Мы, доктор, думаем теперь несколько иначе. Старые категории — шейперы, механисты — сильно обветшали. Жизнь развивается через образование подвидов. — Он улыбнулся. — Потомков. Такое случалось в свое время с прочими успешно развившимися животными, а теперь настала очередь человечества. Группировки до сих пор борются друг с другом, однако упомянутые категории уже отжили свое. И ни одна из этих группировок не может более утверждать, что именно ее путь предпочтителен для человечества. Человечества больше нет.

— Вы рассуждаете как катаклист…

— Некоторые рассуждают и вовсе как безумцы. А именно — власть предержащие. И в картелях и в Совете Колец. Раздирать Схизматрицу ненавистью им легче, чем осознать наши возможности. Наши миссии к чужакам окончились провалом — оттого что мы даже с собственными кровными братьями не можем сговориться. Мы дробимся на подвиды. Нужно признать этот факт и объединиться заново, на новой основе.

— Что же способно объединить человечество после развала?

Взглянув на видеосистему, Уэллс при помощи кольца зафиксировал одну из статей.

— Вам доводилось слышать об уровнях сложности? Уровнях Пригожина?

Сердце Линдсея провалилось куда-то вниз.

— Я никогда не питал склонности к метафизике. Ваши религиозные воззрения — ваше личное дело. У меня была любимая женщина и надежное жилище. Все прочее — абстракции.