— Александр, вы твёрдо уверены, что это были призраки? А может это вам всё просто померещилось?

Ну чего, Саня, сказал я сам себе, назвался груздем, полезай…

— Можете, конечно, не верить, но я наговорился с этими призраками вдоволь… как минимум пять раз разговаривал… могу привести подробности относительно старых дел Сулейки, которыми он со мной поделился.

— Было бы весьма интересно, — ответил чесучёвый господин.

— Например возьмём тройное убийство в Гордеевке ровно два года назад…

Тут Горький пошептался с фотографом и счёл нужным пояснить:

— Да, было такое дело в 98 году, тогда были зверски убиты три прихожанина церкви святого Варфоломея, один из них при этом был распят на кладбищенском кресте.

— Так вот, Сулейка пояснил, почему именно их убили и при чём тут крест — это интересно?

В зале немедленно зашумели, что да, конечно-конечно, рассказывай. И я выдал.

— С этими тремя прихожанами очень тёмные вопросы возникают — все они входили в разное время в состав городской думы, все имели дело с распределением городских подрядов.

В зале ещё сильнее зашумели.

— Подряды выделялись нужным людям и на подставные компании и большей частью разворовывались, а помогал им в этих неблаговидных делах атаман Сулейка… да-да, он не только в лесах и в полях народ грабил, он был тесно, так сказать, интегрирован и во властные структуры. А затем эти три добропорядочных горожанина решили, что прекрасно могут обойтись и без услуг Сулейки, а он на это сильно обиделся. Дальше продолжать или и так понятно?

— А что с крестом? — выкрикнули откуда-то справа.

— Крест тут образовался исключительно в целях наглядной агитации, чтобы остальные устрашились и больше не пытались кидать атамана.

— А что, были и другие? — продолжил допытываться тот же голос справа.

— Конечно, могу и про них рассказать.

— Вы не назвали фамилии, — это мне уже Горький задал вопрос.

— Да, не назвал, причём сознательно, — признался я, — вы уверены, что общество готово выслушать всю правду?

Горький ненадолго задумался, потом кивнул головой и предложил высказаться следующему товарищу из зала, этот был в виде разнообразия в шикарном сером с искрой костюме.

— Ээээ, — так вот содержательно начал он свою речь, — Александр, ээээ… хотелось бы прояснить вопрос с последними преступлениями в нашем городе, связанными с дохлыми кошками…

— Вы имеете ввиду двойное убийство на Рождественской и смерть сына купца Башкирова? — помог ему Горький.

— Да, именно их я и имел ввиду, — произнес вопрошающий и на этом, видимо, полностью исчерпал свои запасы красноречия.

— Их убил Сулейка со своей подручной Зульфиёй, — с ходу огорошил собрание я. — Зачем? Этого я, к сожалению, не знаю, но могу высказать догадку, что они отказались с ним сотрудничать.

— То есть вы хотите сказать, — вышел из филологического ступора серый товарищ, — что призраки могут убивать живых людей?

— Почему нет? — ответил я ему по-еврейски вопросом, — если мы с Алексеем сумели убить призраков (а в этом никаких сомнений нет, читайте Нижегородский листок), то скорее всего возможно и обратное, когда призраки могут убивать живых. Каким образом они это делают, не могу сказать, я же убил Сулейку с помощью серебряной монеты, укреплённой на острие стрелы арбалета. Вот такого.

И я вытащил из котомки наш боевой образец арбалета.

— Желающие могут лично осмотреть это оружие, — и я передал в зал арбалет, незаряженный конечно, незачем людей зря пугать.

Возникло определённое оживление, арбалет все хотели взять в руки и прицелиться, на это ушло не менее десяти минут. Потом народ успокоился, вернул арбалет на место, и я продолжил.

— Очень удобная штука, на расстоянии 50 шагов бьёт наповал. Кстати в тире Степана Морковина, который на ярмарке за китайскими рядами, можно из таких штук самому пострелять. Рекомендую.

Надо отнести сегодня этот экземпляр Морковину, подумал я, а то нехорошо выйдет, если народ придёт, а там ничего. Но следом мне задали вопрос про меня лично, откуда такой шустрый взялся и чем занимаюсь. Ответил максимально подробно, реклама лишней не бывает.

— Я круглый сирота, родители умерли в прошлом году, беспризорничал некоторое время на ярмарке вместе с братом (и я ткнул пальцем в него), потом чем-то приглянулся уважаемому промышленнику Матвею Емельянычу Башкирову, он доверил мне разработку новых товаров, и сейчас мы с братом и ещё двумя помощниками работаем над линией производства макарон. Почти уже сделали, через неделю демонстрация опытной модели, приглашаю, кстати, всех присутствующих на мельницу, которая в Благовещенке стоит.

— А откуда же ты получил знания и умения для этого дела? — спросил строгий господин слева, нос у него был как слива и скошен набок, я его мысленно окрестил Носатый. — В ярмарочных ночлежках?

— Нет, в ночлежках никаких умений, кроме того, как выжить, не получишь, — скромно ответил я, — знания пришли ко мне довольно необычным путём. Примерно месяц назад в меня попала молния, вот Алексей подтвердит.

Лёха согласно закивал головой.

— Ели живым остался, но после этого у меня в голове сами собой стали появляться неожиданные мысли. Так что можете считать это ещё одним чудом.

Строгий господин никак не мог уняться и спросил ещё вот что:

— А что говорит полиция относительно вот всего этого… серебряных монет, призраков и чудесного обретения знаний?

— Я уже дал показания городовому Благовещенского участка, — ответил я, — он всё внимательно выслушал и в конце концов сказал, что это скорее ведомство церкви, а не полиции.

На этом интерес собравшихся к нам несколько увял, но зато в центр внимания выдвинулся Горький, дальше только его и спрашивали.

(Горький с Чеховым в 1900 году)

— Господин Горький, — это опять тот Носатый вылез, — вы не так часто бываете в нашем городе, а между тем ваша слава, насколько я знаю, уже давно перевалила за границы России. Расскажите коротенько, какими судьбами вы здесь оказались и заодно про ваши творческие планы?

— Охотно, — быстро откликнулся пролетарский писатель, — недавно вернулся на свою историческую родину, сотрудничаю с местной газетой, много пишу, могу рассказать, что именно, если общество попросит.

Общество довольно дружно попросило.

— Сейчас у меня практически готов роман под условным названием «Трое», это про трех друзей, которые росли вместе, но потом жизненные пути их разошлись. Ещё почти написана пьеса с условным опять же названием «На дне», это про ночлежку и как там живут, и очень необычное произведение, я бы рискнул назвать его поэмой в прозе, называется «Песня о буревестнике».

— Отрывочек не прочитаете? — спросили из зала.

Горький пожал плечами и выдал первые два абзаца Буревестника, народ дружно поаплодировал.

— Ещё я возглавляю три издательства, одно в Москве, остальные в Петербурге, но дела там пока идут ни шатко, ни валко и моего непосредственного участия пока не требуется. Но к концу года, я так полагаю, придётся туда уехать.

— Вы довольно долгое время не были в Нижнем Новгороде, — продолжил чесучёвый господин, — как вам показалось после отсутствия, изменился ли город? К лучшему или к худшему?

— Да, изменения безусловно есть, трамвай появился, два фуникулёра, городскую электростанцию запустили… вот такие неожиданные люди появляются, как Саша эээ Потапов — это приятно.

Тут я решил потянуть одеяло на себя, всё-таки прессуху-то по моим деяниям созвали, а не по горьковским.

— Пользуясь случаем, — заявил я, обращаясь в основном к Носатому, — хочу сказать, что мы планируем на базе той ячейки, что у нас сейчас образовалась на мельнице, создать детскую коммуну и назвать её именем уважаемого Алексея Максимовича. Если он конечно не будет против.

Горький с некоторым удивлением посмотрел на меня, но согласие конечно выдал — попробовал бы он отказаться на публике от такого.