Алексей Максимыч заходил к нам, и даже не один раз — полюбовался на художественно выполненную вывеску, один из апостолов оказался у нас не лишённым зачатков художественного дарования, он и нарисовал. Макароны Горькому тоже понравились. И ещё он с собой фотографа привёл, тот отщёлкал целую пачку снимков, а на следующий день в «Нижегородском листке» появилась статья про нас, не на первой странице, конечно, на третьей, но немаленькая, на поллиста. Горький сказал, что вскорости отбывает в Петербург, дела издательства зовут, но он обязательно найдёт время продолжить наше знакомство.

Из двух привезённых дизелей один мы запустили. С горем пополам — там всё очень сыро и неотработано было. Да, работал он не на мазуте, а на чистой нефти, пришлось пару бочек прикупить на ярмарке. Изобретатель же и хозяин этих дизелей Тринклер Густав Васильевич так и не собрался к нам заехать — да и не сильно-то хотелось.

Тир с нашими арбалетами удвоил выручку за эту неделю, договорился с владельцем на треть от этого — не такие уж и большие деньги, но в хозяйстве не помешают. А со Шнырём у нас было аж четыре дополнительные встречи, где мы разграничили наши зоны влияния целиком и полностью, так что отсюда денежные потоки потекли на порядок большие, чем от всех остальных сфер нашей деятельности. С коноплёй пока затык случился, перенесли на весну это дело.

Дело о потусторонних силах заглохло само собой, смерть сына Башкирова же полиция повесила на какого-то левого босяка, чтобы не устраивать висяк. Газеты пошумели еще пару дней и тоже утихли. Старец Серафим сгинул с концами, говорили, что видели кого-то похожего в районе Саровского монастыря, но слухи не подтвердились. А второго блудного сына Матвей сослал на перевоспитание в глухие керженские поселения староверов, вроде бы на год.

Ну так вот — сегодня понедельник, а это значит, что ровно в полдень состоится презентация макаронного монстра… в смысле линии по производству макаронной продукции. С нашей стороны участвуют все семеро, с противоположной всё руководство империей Башкировых. А также пара репортёров из местных газет.

— Уважаемые дамы и господа! — так я начал презентацию, — вашему вниманию представляется механическое приспособление для производства макаронных изделий самого широкого профиля.

В руках у меня указка была, Лёха вчера выточил на токарном станке, так я этой указкой и начал тыкать в разные части нашего приспособления.

— Вот здесь чан для замеса теста, происходит всё это почти что без участия человека — сюда засыпается мука определённых сортов, в это отделение идут вкусовые добавки, сюда наливается вода, потом включается винт Архимеда и в течение примерно получаса происходит замешивание, показываю.

И я включил тумблер, управляющий этим блоком — всё прошло без накладок.

— Далее, по мере готовности теста, она начинает поступать в прессовый узел со сменным набором пресс-форм. Ну и выдавливается в виде уже готовых макаронин вот на эту подложку, отрезание на равные отрезки происходит этим вот ножом. В процессе выдавливания сразу обдувается горячим воздухом и подсушивается, но окончательная сушка производится всё же в отдельном отсеке и пока слабо автоматизирована, здесь всё вручную.

Далее под моим чутким руководством вся наша бригада нарезала и развесила километров… верст то есть… пять макаронин на специально подготовленные брусья.

— Завтра эти макароны будут готовы к употреблению, а пока желающие могут попробовать образцы нашей продукции в столовой.

— Какова же производительность вашей машины? — спросил один из репортёров.

— Примерно сто пудов в сутки… это в идеале, а так поменьше конечно.

— И вы уверены, что все эти пуды будут востребованы в нашем городе? — это уже второй репортёр подключился.

— Это мы скоро увидим, — скромно отвечал я, — продажи начинаются через неделю.

А далее всё общество переместилось в столовую, где началась дегустация.

Понравиться-то оно всё понравилось народу, все три сорта без исключения, но особых восторгов не вызвало. Преобладали разговоры, что обычная лапша проще, доступнее и наверняка дешевле выйдет. Башкиров выслушал все эти разговоры со стоическим равнодушием, а когда процедура приёма пищи завершилась и гости потянулись на выход, кивнул мне, дескать пошли поговорим. Говорили в его кабинете.

— То, что ты такую машину скрутил, это ты, конечно, молодец, — начал он свою речь, доставая табак из табакерки. — Но больших прибылей я в этом деле не вижу, слишком новый и неизвестный товар для масс получился…

— Так, Матвей Емельяныч, — зачастил я, — я когда ещё говорил, что нужна рекламная раскрутка, маркетинговое продвижение, акции разные там…

— Умных слов ты много знаешь, — строго ответил Матвей, — но толку с них пока что никакого.

— Дайте добро на рекламную кампанию, сразу увидите и толк, — угрюмо возразил я.

— Что тебе нужно для этой кампании? Деньги поди опять?

— Не нужно мне ваших денег, у меня и свои на это дело имеются, — дерзко возразил я, — а нужна только бумага с вашей подписью, что я назначаюсь вашим заместителем по рекламе и получаю право вести переговоры и заключать договора по этой теме.

Матвей посидел полминутки, переваривая услышанное, потом громко крикнул в приёмную секретарю:

— Напишешь ему, чего он там хочет, потом мне на подпись, — и продолжил мне, — сроку даю неделю, если товар продаваться не будет, выгоню в шею и тебя, и всю твою голоштанную команду. Понял?

— Да как же не понять, дорогой Матвей Емельяныч, — расплылся в улыбке я, — умеете вы объяснять просто и доходчиво.

--

Короче говоря, получил я искомую бумагу и даже печать у Фрола на неё сумел поставить, а потом вернулся в свой родной практически цех и призадумался — как же мне эту рекламную кампанию-то проводить? С чего начать, как углубить и чем финишировать? Телевидения же в этом времени пока что даже и изобретать не начали, радио вон, и то через десяток лет в лучшем случае появится, такое, чтобы по нему рекламу можно было крутить. Остаются газеты и наружка… а что газеты, их читает в основном образованная публика, а у простого народа, основной, так сказать, целевой аудитории наших макаронов, с грамотностью не очень, не увидят они газетной рекламы от слова «никогда»…

И тут у меня в голове неожиданно всплыло слово «синематограф» — его ж уже изобрели браться, как их там… Люмьеры. И кино уже крутят по всему миру, в том числе и на нашей родимой ярмарке, как уж оно там называется… «Прожектор из Парижа».

(синематограф на Нижегородской ярмарке, конец 19 века)

Вот в эту сторону и будем работать, дорогой Александр Потапыч, сказал я сам себе. Вспоминай теперь, как у нас в России сейчас не с прокатом, а с производством фильмов дела обстоят… Подумал и вспомнил, что только через пяток лет начнёт развиваться отечественный кинематограф-то… А кто у нас в городе всё и про всех знает? Конечно газетчики.

— Лёха, — крикнул я брату, — я по делам в город, а вы пока точите ещё по одной железяке, чтобы у нас запасной агрегат для макарон был.

Лёха конечно сделал попытку увязаться со мной, но не очень настойчивую, так что через четверть часа я уже входил в здание «Нижегородского листка».

— О, Александр, — это я сразу нарвался на Горького, он почему-то на входе стоял, раскуривая сигару, — как дела, что нового?

— Добрый день, Алексей Максимыч, — поздоровался я с ним, — дела идут и жизнь легка, но возникло одно непредвиденное затруднение, требующее консультации с уважаемыми людьми.

— На меня намекаешь? — спросил он, — ну давай, выкладывай своё затруднение.

— Как у нас в городе… да и вообще в стране обстоят дела с синематографом?

— Даааа, — протянул Горький, — широкий у тебя круг интересов, ничего не скажешь.

— Не жалуюсь, — скромно отвечал я.

— Ну так значит кинематограф… а пойдём прогуляемся на ярмарку, я тебе по дороге всё и обскажу, что знаю.