Тайные организации познающих периодически возникают и по сей день как шпионские явки в чистом виде; их устойчивость и притягательность обеспечивается законспирированностью, ограничением доступа для чужих, специальным паролем (использованием "языка посвященных", т.е. попросту жаргона, имитирующего отсутствующий язык Далекой Родины). Инкорпорация неофита осуществляется путем завербовывания, где решающая процедура состоит в оказании особого доверия и даже в приоткрывании горизонта тайны. Возникая на "ровном месте", подобные организации прежде всего изменяют рельеф - от "ровного места" не остается и следа; формируется ландшафт из проломов и трещин, где легко может укрыться шпион, - это и есть, собственно, горизонт человеческого, обладающий достаточной мерностью для "здесь бытия". История полна примеров таких объединений, которые являются чистыми манифестациями штирлица, при этом спектр целей может варьировать от чисто познавательных (получение эзотерического знания) до планетарных и мироопрокидывающих.
Диссидент Владимир Буковский описывает в своих мемуарах некий типичный образец эфемерного "общества", существовавшего лишь в силу соответствия шпионологическим критериям, т.е. на ровном месте:
" - Общество, - говорил он своим тихим бесцветным голосом, - это как организм: у него тоже должны быть мускулы, грубая сила, но должны быть и нервы и мозг, должны быть глаза и уши.
Он аккуратно намекал, что мы с ним относимся к мозгу, а мне полагалось ощущать трепет, восторг и благодарность, оттого что я причислялся к избранным. Он умел быть настойчивым, убедительным и ни разу не нарушил того стиля таинственной двусмысленности, который царил у нас в организации. От любого прямого вопроса он умел уйти весьма ловко, постоянно оставляя тебя в неясности относительно истинного значения своих слов. Поражало, что всех нас он знает на память, со всеми нашими особенностями, достоинствами и недостатками, но знает как-то внешне, не чувствуя. Вряд ли он понимал, что оказался абсолютным властелином нескольких десятков смертников. И наши устремления интересовали его постольку, поскольку помогали управлять. Мне казалось, что ничего, кроме личной власти, его не интересует"*.
* Буковский В. И возвращается ветер. М., 1990. С. 91-92. Буковский, минуя "первую истину" экзистенциального шпионажа (о том, что каждый есть шпион, заброшенный в мир), совершенно определенно усматривает "вторую истину": "Получалась какая-то нелепость - наше членство в подпольной организации делало нас совершенно безопасными для властей. Так, глубоко законспирировавшись и для камуфляжа вступив, например, в партию, человек может преспокойно всю жизнь прожить. Работать, ходить на партийные собрания и, практически, поддерживать эту власть. Для пущей конспирации можно даже в КГБ поступить на службу!" (Там же, с. 93). Иными словами, парадокс шпиона не укрылся от внимания опытного диссидента.
Можно, конечно, сказать, что ребятам попался неважнецкий резидент, не умеющий по-настоящему обращаться с паролем, использовать заложенную в нем творческую мощь: "Истинное и аутентичное слово (Parole) откровения есть слово, творящее из ничего, из своей собственной произнесенности, - тем самым оно открывает свою пустоту"*.
* Lacan J. Ecrits: A Selection. N.Y. 1977. P. 61/271.
Теперь самое время обратить внимание на принципиальные различия между двумя формами творческой активированности слова - приказом и паролем. Самостоятельная сила приказа как слова возможна лишь в том случае, когда он, так или иначе, снабжен паролем; или приказ не самостоятелен, а представляет собой простое словесное оформление экстравербальной силы, например системы принуждения. Пароль есть вообще универсальный адаптер влияния, его сверхпроводник, используемый как микродобавка к любой действенной инструкции. Но еще важнее топологические различия между повелевающими инстанциями, которые уже заложены к моменту заброски в мир. Одна из них, инстанция Сверх-Я, подробно описана Фрейдом. По большей части она и в самом деле воплощает авторитет Отца, но для нас важно, что инструкции Сверх-Я записаны субъектом, уже испытавшим вторую истину экзистенциального шпионажа: в содержании записи мы находим "размышления шпиона перед явкой с повинной" и даже предупреждения контрразведки. Привод Сверх-Я, опирающийся на совесть, страх и вообще "бдительность", влечет к дознавательно-следственной деятельности. Действие этого передатчика резко усиливается на излете заброшенности по мере угасания первоначального импульса.
Владеющего передатчиком Сверх-Я, умеющего включать его на полную мощность, мы обычно именуем харизматическим лидером. Он призывает к послушанию и подчинению, и Dasein повинуется, распознавая персональный оклик, предуказанную частоту радиовещания. И все же эхо приказа указывает на дистанцию удаления; упорствующий в шпионстве легко может скрыться от харизматического лидера, приняв, например, более строгие меры конспирации и по-прежнему оставаясь самому себе хитрым.
Совсем иначе обстоит дело, когда на связь выходит другая повелевающая инстанция, ласково выговаривающая слова пароля - вплоть до воспроизводства неповторимой интонации. Тогда Dasein слышит так называемый "мама-язык", и это слушание Хайдеггер определяет как "первичную и настоящую в собственном смысле открытость Dasein для своего наиглубочайше-личного можествования, как слушание голоса друга, которого всегда носит с собой любое Dasein. Dasein слушает, потому что понимает... и как понимающее бытие в мире пребывает вместе с другими и... в этой послушности принадлежит к ним"*.
* Хайдеггер. Бытие и время. 34// Работы и размышления разных лет. М., 1993. С. 26. Перевод А. В. Михайлова незначительно модифицирован.
Владеющий мама-языком Другой (насколько это возможно) по аналогии может быть назван матахаризматическим лидером. Слова мама-языка не создают эхо-эффекта дистанции, они вообще не поддаются представлению в виде внешней инструкции. Эти позывные Далекой Родины встроены изнутри в форму желания, они транслируются исключительно на собственной частоте матахари, совпадая с биением пульса.
В отличие от рупора Сверх-Я матахаризматические повеления передаются негромко - в них приходится вслушиваться, добиваясь предварительного уединения души, отключения гула бытия: оглохшие от гула бытия уже не реагируют на тумблер громкости. Как говорит герой одного из рассказов Владимира Маконина, "барабанов они не слышат, пойте им тихо". Разведчики, окликая друг друга, попадают на заповедную частоту невзначай. Только Супершпиону доступна клавиатура матахари (даже Ubermensch Ницше тут бессилен) - но и среди них еще не родился тот, кто мог бы исполнить на ней что-нибудь, кроме "собачьего вальса". Мир еще ждет заброшенности такого посланца (мессии).
Впрочем, даже простейший аккорд, составленный из интонаций матахаризматического повеления, может быть достаточен для перевербовки. У бедного Dasein нет сил противостоять прямому включению, ибо он еще не знает третью истину заброшенности. В отличие от двойного агента, он полагает, что "хотя другие могут за меня думать, решать, даже бояться, но во всяком случае никто не может за меня хотеть". Двойного агента на этом не проведешь, ибо ему ведома третья истина заброшенности, которая гласит: "В этом мире нет вещей неподдельных, есть только вещи еще не подделанные".
Именно с провоцирования хотения другого и начинается настоящая работа интригометра, зона сладчайшего, топос, куда вновь сходятся драйвы эроса, логоса и воля к власти. Поскольку, например, у каждого из заброшенных есть резонатор поиска истины (обыкновенное шпионское), отождествление с "путем ученичества" дается легко - естественна идентификация с Карлосом, а не с Диком Хуаном; вообще интерес сосредоточен на фигуре, получающей просветление, а не на фигуре, дающей просветление ("кеншо").
