Господи, как все просто.

Как, впрочем, и то, кому придется взять на себя этот труд.

– С вами говорит лейтенант Мицопулас, – выкрикнул он. – Я сейчас оставлю здесь свое оружие и войду внутрь, чтобы поговорить с вами.

После минутной паузы голос ответил:

– Валяй. Держи руки повыше, чтобы мы их видели.

Мицопулас что-то буркнул себе под нос и передал Орландо рупор и револьвер.

– Ну, ребята, смотрите, не зевайте, – с этими словами он выпрямился, поднял руки до уровня плеч ладонями наружу, пересек Сорок Третью улицу и поднялся по ступенькам.

Тяжелая входная дверь все еще оставалась приоткрытой. Мицопулас поддел ее носком ботинка, распахнул и заглянул внутрь.

– Эй, – крикнул он. – кто тут внутри?

С противоположного конца небольшого обшарпанного коридора показались двое в форменных комбинезонах, которые, решил Мицопулас, вовсе не подходили на обмундирование полицейских – они, скорее, напоминали спортивные костюмы, хотя ни один велосипедист или конькобежец не натянул бы на себя кобуру.

Мицопулас пошевелил пальцами.

– Я чист – крикнул он. – Видите?

Один из охранников подтолкнул его вперед, другой прикрывал сзади.

Никто не проронил ни слова. Они порылись в его бумажнике, повертели в руках полицейский жетон, затем и то и другое взяли себе, прихватив заодно наручники и кое-что из его личных мелочей.

Убедившись, что Мицоопулас безоружен, они провели его в небольшую комнату с голыми стенами, в которой стояли три стула, а с потолка свисала лампочка – помещение явно предназначалось для допросов.

Мицопулас вздохнул и, решив немного им подыграть, опустился на стул для допрашиваемого.

Один из охранников остался при нем, второй вышел вон.

Спустя мгновение в камеру вошел еще один, более пожилой мужчина – практически в таком же черном костюме, с той разницей, что рукава его украшали золотистые шевроны. Он тоже опустился на стул.

Мицопулас подождал, не протянут ли ему руки для приветствия. Увы, этого не последовало.

– Итак, – произнес старший. – Кто ты?

– Я лейтенант Грегори Мицопулас, из полицейского управления Нью-Йорка. Полагаю, что вы прочли мое удостоверение.

Пожилой кивнул.

– Как мне кажется, вы мне не верите по какой-то причине, – произнес Мицопулас.

Пожилой улыбнулся какой-то натянутой недоброй улыбкой.

– Вы не против, если я поинтересуюсь, кто вы такой? – улыбнувшись в ответ, спросил Мицопулас.

– Аарон Фитцуотер, Комендант Бюро, Служба Внутренней Безопасности города Нью-Йорка, – ответил пожилой.

Мицопулас кивнул.

– Я предполагал что-то в этом роде, и в вашем Нью-Йорке вы, ребята, единственные имеющиеся там полицейские, я прав? Поэтому, когда вы увидели, что мы выстроились у вас под окнами, то сразу подумали, что наверняка это какая-нибудь заварушка, не так ли?

Фитцуотер несколько мгновений рассматривал его в упор, а затем спросил.

– В вашем Нью-Йорке? А что, разве их несколько?

– Выходит, что так. Подозреваю, что там у вас не случались бури, искажающие реальность. По крайней мере, до тех пор, пока вас не занесло сюда?

– Мистер Мицопулас, – произнес Фитцуотер. – Вы несете какую-то ерунду.

Мицопулас вздохнул.

– Значит, у вас не бывает бурь. О'кей, выслушайте меня пару минут, идет? Наверно, это прозвучит довольно глупо, но позвольте мне рассказать вам. Договорились?

Фитцуотер кивнул.

– Выкладывай.

– О'кей, – произнес Мицопулас, собрался с духом и заговорил: – Пару лет назад у нас начались бури, мы их зовем “возмущения реальности”, когда я говорю “мы”, то имею в виду не просто себя, и даже не Нью-Йорк, а весь чертов мир. Ведь где угодно, иногда за полсекунды, а иногда за пару часов, в каком-нибудь уголке планеты реальность словно сходит с ума – возникают или пропадают какие-то предметы, иногда они на глазах меняют форму, меняется воздух, свет, цвета, все, что угодно. Иногда изменениям подвергаются даже силы притяжения, ход времени. Масштабы бурь колеблются от… – по правде сказать, нижний предел нам неизвестен, но по имеющимся данным самое мелкое возмущение было размером с хлебницу и длилось оно всего полторы минуты. Крупнейшее же было зарегистрировано над центральной Атлантикой, слава богу, и по расчетам достигало пяти миль в длину и два в ширину. Нам неизвестна причина этих бурь – никому неизвестна, по крайней мере, пока. Существует куча всяких теорий – например, что, мол, грядет Судный День, реальность трещит по швам, что, мол, бури – не более чем иллюзия или же проявление массовой истерии. Лично мне больше всего импонирует теория, будто кто-то напортачил с пространством и временем, и теперь мы расхлебываем последствия, хотя, конечно, это всего лишь предположение, – Мицопулас развел руками. – И поэтому я спрашиваю вас, слышали ли вы о чем-нибудь подобном.

– Нет, – спокойно ответил Фитцуотер.

Мицопулас покачал головой.

– А жаль, – произнес он. – Тогда вы наверняка подумаете, что я немного “того”. Хотя со мной все в порядке, но так как эти странные бури происходят постоянно, и из-за них весь мир летит вверх тормашками – все становится с ног на голову, вы то ощущаете себя невесомым, как перышко, то словно чугунной гирей, свет и звук начинают играть с вами злые шутки, люди видят в небе загадочные вещи. Какую-то чертовщину.

– Продолжай, – заметил Фитцуотер.

– Ладно, – дружелюбно произнес Мицопулас. – Коль вы меня не прерываете, и на этом спасибо. Для начала сойдет. Итак, я уже сказал, после особенно сильных бурь некоторые участки реальности меняются до неузнаваемости и такими же и остаются, в результате чего мы имеем уму не постижимые вещи – осколки каких-то других миров. А это значит, что какие-то куски нашего мира исчезают навсегда и мы понятия не имеем, куда они провалились. Ни один из них не вернулся назад. Они исчезают, и все тут, а вместо них у нас появляется какая-то бредятина, которая не лезет ни в какие ворота. Ну, например, летающий кит грохнулся в кукурузное поле в Канзасе – дохлый, у него лопнули газовые мешки. Наши ученые мужи уже совсем свихнулись. Мне о вас ничего не известно, но в моем мире никто в глаза не видывал летающих китов или любое другое животное, которое было бы легче воздуха. – Мицопулас покачал головой. – Рехнуться можно.

– Продолжай, – повторил Фитцуотер.

– Ладно, во всяком случае, у нас в Нью-Йорке их пруд пруди – может, это как-то связано с плотностью населения, а может, с тем, что все вокруг напичкано электроникой. Как бы там ни было, в Нью-Йорке их больше, чем везде, и поэтому в городе создана специальная команда, которая следит за осколками других миров, оставшихся после бури. Мы называем ее “Взвод Пространственно-Временного Контроля”. Собственно говоря, это я и мои люди.

Фитцуотер медленно кивнул.

– Лейтенант, – произнес он. – Пару минут назад я тебе солгал. У нас также имели место описанные тобою явления – не в таком масштабе, конечно, как ты описал, если, конечно, ты рассказал мне правду, однако были. Мы называем их иначе – не “возмущения реальности”, не “бури”, а “зоны иллюзий”. Согласно официальной доктрине все в них – не более чем обман зрения. У нас тоже есть специальная команда для борьбы с ними – мы называем ее “Заградительной Полицией”. В народе их зовут “Полицией глюков”.

Мицопулас поморщился.

– Нас называют “штормовой десант”.

Фитцуотер снова улыбнулся сквозь зубы.

– Поэтому я вовсе не считаю, что ты свихнулся.

Мицопулас улыбнулся в ответ.

– И на том спасибо.

– По крайней мере, не в привычном смысле слова. Я тебя вообще не считаю реальным.

Мицопулас вздрогнул. Улыбки как не бывало.

– Что?..

– По крайней мере, ты не реален для нашего мира. Ты и твои ребята попали в зону возмущения реальности, как вы это там называете, и теперь оказались в нашем мире.

– Это вовсе не так, – возразил Мицопулас. – Это вас, ребята, занесло к нам. Вы угодили в наш мир.

Теперь исчезла улыбка на лице Фитцуотера.