– Будете разговаривать с председателем КГБ Владимиром Александровичем Крючковым. Соединяем…
– Слушаю вас, Владимир Александрович…
– Можешь сейчас приехать в Комитет?
– Могу.
– Сколько времени потребуется? Машина есть?
– Машина есть, но шоферы, члены профсоюза, в выходные дни не работают. На трамвай и троллейбус уйдет около часа.
– Сейчас придет машина.
Через 15–20 минут прибыл на Лубянку.
Крючков:
– Мне поручили с тобой переговорить. Михаил Сергеевич весьма встревожен твоим вчерашним разговором по телефону с Раисой Максимовной. Очень обеспокоен…
Я стал подробно рассказывать Крючкову о вчерашнем телефонном разговоре.
Дело было в пятницу. К концу рабочего дня я позвонил на дачу, чтобы передать какую-то бытовую просьбу наших общих друзей из Ставрополя (дозвониться до Горбачевых они, естественно, не смогли). Но затем разговор переключился на другие темы. Вначале общеполитические.
Раиса Максимовна:
– Как вы считаете, сколько понадобится времени, чтобы страна вышла из экономического кризиса?
– Думаю, лет десять, не меньше.
– Ну, такой пессимизм. Не ожидала такого ответа от оптимиста.
– Ну, если пессимист, то лет двадцать, а может, и все тридцать понадобится.
Завязалась телефонная дискуссия. Между нами это было не впервой. И тут я, по своей старой привычке говорить предельно откровенно, сказал: «В последнее время никто не может взять в толк, куда ведет страну Горбачев… Как вы думаете жить дальше. Кем вы себя окружили, какими людьми? Советники в политике, идеологии – Яковлев, Медведев, в экономике – академик Шаталин. Я пару дней назад смотрел его интервью по телевидению. Больной человек. Жалко смотреть, полная беспомощность».
Слово за слово… В общем, меня понесло.
– Раиса Максимовна, неужели не понимаете, что вы же докатитесь до румынского варианта. Вы хотите разделить участь Чаушеску?
Не помню деталей дальнейшего разговора. Расстроился. Посмотрел на часы – больше часа проговорил. На дачу уже ехать поздно. А главное – злой на себя: зачем разоткровенничался, наговорил лишнего.
Ну а утром, в субботу, – длинный разговор у В.А. Крючкова. Человек он обстоятельный, разумный, тактичный. Изредка задаст вопрос и внимательно слушает, не перебивает. Я поймал себя на мысли: он хорошо знает содержание вчерашнего разговора, причем в мельчайших деталях. Выходит, записали вчерашний разговор?
Приехал домой. Стал анализировать, размышлять. О том, что сказал, не раскаивался. Но как же так: разговор-то доверительный с Раисой Максимовной, хотя и резкий, особенно о возможности повторить судьбу Чаушеску. В таком случае мог сам Горбачев позвонить и сказать по-товарищески: «Чего это ты болтаешь, Эдуард…» Коротко и ясно. Или же пригласить на обстоятельный разговор.
Так нет же, поручает разговаривать председателю КГБ, прямому моему начальнику. Поручает Крючкову сказать о том, что он очень обеспокоен содержанием разговора. Вот тебе и дружба, наивный человек.
До этого случая я еще верил в нашу дружбу.
* * *
О Горбачеве 90-х годов писать не хочется. Не хочется писать о десятилетии «великого предательства». Но и топтать поверженного не хочется.
Его многие винят в сегодняшних бедах. Но особенно достается Горбачеву на его родине – на Ставрополье. За то, что жестоко обманул их надежды. Не прощают земляки за то, что случилось со страной, в которой родились и живем, за унижения, последовавшие за развалом СССР, за то, что Ставрополье стало прифронтовой зоной.
Не прощают за то, что допустил к государственной политике такую зловещую фигуру XX века, как Александр Яковлев, и таких беспринципных, как Борис Ельцин. У меня иногда возникает мысль, что поссорились Горбачев и Ельцин потому, что оба они по сути (не по форме) одинаковы. Одинаковы в смысле беспринципности. Когда партия и власть были в силе, они верой и правдой служили им и даже производили впечатление прогрессивно мыслящих, энергичных людей. Как только партия, бывшая стержнем власти, ослабела, они первыми и начали ее лягать. Это – по своей сути – лакейская философия и рабская мораль. Пока хозяин силен, раб и лакей ему верны. Лишь только на хозяина обрушились неприятности, тот же верный раб или лакей начинают думать о том, чтобы найти нового, сильного покровителя. Или занять хозяйское место, если обстоятельства этому очень уж способствуют.
* * *
С приходом Горбачева многие ждали ветра перемен. А ветер перемен, по выражению политолога В. Никонова, приобрел шквалистый характер, в итоге разразился тайфун, после которого исчезло государство, где мы жили.
Горбачева любили и любят иностранцы и не любит собственный народ. Нельзя же принимать за народную любовь словоблудие трехсот чествовавших его на юбилее 2 марта 2001 года в самом дорогом, фешенебельном ресторане Москвы.
В интервью «Трибуне» М.С. Горбачев на вопрос, что его больше всего отталкивает в людях, ответил: ПРЕДАТЕЛЬСТВО. Большего предательства в XX веке, чем совершил Горбачев, история России не знает.
* * *
После написания главы о Горбачеве состоялся телефонный разговор с талантливым белорусским журналистом А. Юдчицом: «А надо ли сегодня писать о Горбачеве в светлых тонах? Ваши дороги разошлись в 1974 году. До этого периода можно, наверное. А потом? Писать о нем хорошо – ручка вываливается, чернила пересыхают».
Я заново перечитал страницы написанного. Нет, я не могу отказаться от своих слов. Иначе будет необъективно, от правды отступать не могу.
Да, я знал двух Горбачевых. В то время, когда начиналось мое узнавание, он был человеком трезвомыслящим, выступающим против лжи, обмана, пьянства, догматизма, коррупции, культа. Были и клятвы в верности идеям. Сами понимаете, каким. Потом пришло другое. Эти две стороны характера и деятельности Горбачева еще долго будут интересовать исследователей. И очень важно оставить потомкам объективные свидетельства тех, кто знал Горбачева лично.
* * *
В последнее десятилетие о Михаиле Сергеевиче написано много мифов. Он и сам создает эти мифы. Он пишет о том, например, как состоялась его первая встреча с Ю.В. Андроповым в Железноводске в 1969 году, как он ждал в коридоре целых сорок минут, пока его примут.
А ведь я тоже помню ту первую встречу. Она была не тет-а-тет, как пишет Михаил Сергеевич. Дело было по-иному. Тогда на встречу приехали первый секретарь Ставропольского крайкома КПСС Леонид Николаевич Ефремов (бывший кандидат в члены Президиума ЦК КПСС, пребывавший на Ставрополье в опале после смещения Н.С. Хрущева), второй секретарь М.С. Горбачев – никому еще не известный деятель, а также ваш покорный слуга – начальник краевого управления госбезопасности, лично отвечавший за жизнь охраняемого лица, коим был Юрий Владимирович во время его пребывания в крае. В санатории «Дубовая роща» нас ждали, а не мы ожидали.
Вопреки утверждениям, которые содержатся в книгах Роя Медведева и других, ни одна встреча с Юрием Владимировичем в те годы НЕ ПРОХОДИЛА БЕЗ МОЕГО УЧАСТИЯ. (Пока живы свидетели, можно их спросить, через несколько лет спрашивать будет не у кого.) Дело в том, что в то время я пользовался безграничным (без преувеличения) доверием Юрия Владимировича. (Через пять-шесть лет этого доверия поубавилось. Но это иной разговор и по иному поводу.) Горбачев в ту пору таким доверием не пользовался.
Ю.В. Андропов в те годы (1968–1974) доверял моим оценкам личности Горбачева. Они были объективными, т.е. такими, каким был Михаил Сергеевич, а не таким, каким он стал позже.
Почему важно быть беспристрастным свидетелем истории? История делается нами, грешными людьми. По крайней мере, если не делается, то проходит на наших глазах, с нашим участием. В начале жизненной карьеры мои мудрые учителя В.3. Корж, В.З. Хоружая, К.Т. Мазуров учили меня всегда (а не иногда) быть объективным в оценках людей. Не хочу изменять этому правилу.
