— Стой! — завопил хозяин таверны. — Вы что творите, окаянные!

Уж чего-чего, а поножовщины господину Викке совсем не было нужно. Его вышибала живо схватил стоящее для таких целей ведро, полное воды, и с размаху окатил им дерущихся.

Вовремя, надо сказать.

Май уже выбил клинок из руки противника и без лишних угрызений совести собирался пощекотать того своим мечом. Получив водяную плюху, скрипач взревел от ярости, но бросить оружие и не подумал. Тогда вышибала попросту повалил музыканта на пол и, наступив на запястье правой руки, отобрал клинок. Поток брани, несущийся из уст Мая он даже не слушал. Ловко, но без лишней грубости, опутал кисти скрипача веревкой, а потом шагнул ко второму зачинщику безобразия.

— Сам уйдешь или помочь? — хмуро спросил он мужика, и тот почел за лучшее убраться поскорей.

Только когда за недобрым гостем закрылась дверь, вышибала поднял с пола извивающегося скрипача и спокойно поставил перед собой.

— Ну-ка успокойся! — сказал он Маю. — А то не развяжу. Да не кричи ты так, цела твоя рука. Больно надо мне тебя калечить…

Музыкант сразу притих. Даже браниться почти перестал.

— Что ты, Май, дикий такой? — спросил его трактирщик, подавая кружку с пивом все еще дрожащему от возбуждения скрипачу, когда руки того снова оказались свободны. — Уймись уже. Мы, конечно, все люди горячие, но надо и меру знать. Сядь.

С Викке скрипач спорить не хотел. Послушно опустился на лавку и уткнулся в кружку.

Снова хлопнула входная дверь. Незнакомый Шуту человек стремительно пересек общий зал таверны и подошел к ее хозяину. Всего несколько слов было сказано, и Шут не разобрал каких именно — было слишком шумно — но господин Викке внезапно побледнел и громко ударил в ладоши, заставляя гомонящих посетителей замолчать.

— Тихо! — еще раз рявкнул он, обращаясь к самым неугомонным. — Тихо… — когда все взгляды оказались направлены на хозяина "Бешеной собаки", тот вздохнул и произнес негромко: — Война началась…

Шут где стоял, там и сел, оказавшись с Маем на одной лавке. Скрипач растерянно хлопал своими черными ресницами, лицо у него вдруг стало жалобным, как у ребенка.

— Идем отсюда, — сказал Шут. — Идем, Май, — и потянул друга за рукав, увлекая за собой к двери.

— Как я не хотел этого! — горестно простонал скрипач, когда они покинули таверну. — Как не хотел!

— Покажи мне хоть одного человека, кто бы радовался, — мрачно ответил Шут.

— Ты не понимаешь… — Май сморщился как от боли, — ведь теперь… теперь я все равно, что враг…

— Да брось ты! — рассердился Шут. — Кто догадается? Просто не болтай об этом везде, — он махнул рукой, останавливая открытый экипаж.

— Нет, не понимаешь… — скрипач вздохнул. — Думаешь это приятно? Скрывать кто ты? Бояться, что в тебе узнают чужака?..

Во дворец они ехали молча, только у самых уже ворот Шут не удержался и спросил:

— Май, а правда, отчего ты такой… — он замялся, не зная, как лучше сказать, — …яростный?..

— Ты хотел сказать "злой и мстительный"? — хмыкнул скрипач. — Жизнь научила. Когда мать наша отдала богам душу, мне было двенадцать. Братцы старшие к тому моменту кто на погиб, кого на рудники загнали… Мне самому пришлось выживать. И драться. Много. Не всякому везет попасть из подворотни за королевский стол…

Кратчайшая дорога обратно во дворец лежала через Главную площадь. Толпа там уже почти рассеялась, судейский помост давно опустел. Только двое гвардейцев сидели на пустых бочонках рядом с позорным столбом, к которому был прикован бывший министр безопасности. Тяжелые деревянные колодки замкнули руки Торьи, не позволяя тому даже снять штанов, чтобы справить нужду. Шут невольно содрогнулся, представив себе, как это, должно быть, ужасно. Позор и унижение в сочетании с голодом и холодом… Впрочем, он понимал, что это наказание более чем справедливо — обреченые на рабство жители Закатного Края испытывали очень похожие мучения.

Май не удержался и плюнул в сторону преступника. Других желающих выразить свое презрение тоже было немало — люди стояли вокруг столба неплотным кольцом и время от времени кричали что-то непотребное или швыряли в прикованного гнилыми овощами. Они бы, наверное, и камни в дело пустили, но стражникам было наказано строго пресекать подобные намерения.

Во дворце, как впрочем, и по всему городу, стоял немыслимый переполох. Конечно, все знали, что война вот-вот начнется, но все же надеялись… надеялись.

— Май, ты подожди меня в комнате, — сказал Шут скрипачу, заслышав раскатистый голос Руальда где-то неподалеку. — А я пока с Его Величеством поговорю. — Или, там, на кухню сходи… — говорить долго времени не было и, едва дождавшись согласного кивка, Шут поспешил догнать короля, пока тот не ушел далеко.

Уже завидев Руальда, вспомнил вдруг, что этим утром должен был вернуться Кайза…

"Ох только бы они там не повздорили! — подумал Шут. — Только бы Май глупостей не наделал… А то с него станется…"

Часть третья

Оберег

1

Ночью снова была гроза. Тугие струи дождя били в окна каюты, не давая уснуть. Элея любила такую погоду, но не в открытом море…

В открытом море это страшно.

Никогда не знаешь, ударит ли молния в мачту или обойдет стороной… И не разразится ли еще большая буря?

Впрочем, на этот раз долго бояться не пришлось — небеса погромыхали и успокоились, а жестокий ливень вскоре перешел в тихий привычный дождь. Погода испортилась еще, когда корабль, везущий Элею, был на полпути к Островам. Матросы ругались на непрерывную мокрень, пытались сушить одежду и согреваться каким-то ядреным напитком из имбиря, который варился на корабельной кухне… но все равно постоянно мерзли.

И наверняка поминали недобрым словом взбалмошную принцессу, по вине которой обычное путешествие затянулось на много дней и, по сути, вовсе лишилось всякого смысла…

Слушая, шум дождя, Элея вспоминала тот трудный день, когда отдала приказ повернуть корабль обратно.

На Золотую.

Конечно капитан был в недоумении, команда — в отчаянии… Ведь на горизонте уже показались вершины необитаемых островов Белого Архипелага. Уже не более трех дней отделяли путешественников от их цели — белокаменной Тауры… И на судне едва ли нашелся хоть один человек, который понял бы, какой безумный демон укусил наследницу Брингалина.

Но что же ей оставалось?

Разве могла Элея поступить иначе…

Все началось вот такой точно ночью, когда лил дождь, и корабль стонал всеми снастями. Элею разбудил дурной сон. Распахнув глаза в темной каюте, она несколько мгновений лежала, пытаясь унять неистово колотящееся сердце. И не понимала, что происходит. Она не помнила сна, только ужасное ощущение потери. А мысли почему-то все были о Патрике. Его имя не шло из головы, оно стучало кровью в висках.

'Пат… — подумала Элея, — Пат… Где ты? Что с тобой не так, любимый?

Но у нее не было дара Ваэльи. Она не умела видеть. Только чувствовала, как беда распахивает свои черные недра, желая поглотить самого дорого человека.

Элея выбралась из постели и подошла к окну. Море было темным, точь-в-точь, как и небо… не разобрать, где кончается одно и начинается другое.

У нее почти не осталось сомнений — Пат попал в беду.

'Глупая, — не удержалась Элея от самобичевания, — ведь знала… ведь Кайза говорил не раз, что нельзя расставаться… что пока я рядом, ничего с моим шутом не случится… А я позволила этому дурачку одержать верх… убедить меня, будто и в самом деле лучшее решение — вернуться в Брингалин'

Полночи она не находила себе места, не могла ни уснуть, ни избавиться от гнетущих мыслей, пугая своими хождениями немую Молчунью. И все больше удивлялась себе — ну как, как можно было поддаться на уговоры? Разве сейчас ее место среди квохчущих фрейлин? Среди придворных, которые своими косыми взглядами иногда способны проквасить молоко?