Традиционной была и фигура безумца, выступающего с проектами религиозных и политических реформ. В «Филандере» Псевдо-Мошероша целая часть названа «Гошпиталь фантастов», где помещен человек, помешавшийся на религиозных распрях, которые он намерен устранить. В «Бусконе» Кеведо двое безумцев также обсуждают политические проекты. Юпитер «Симплициссимуса» обещает, что, после того как он пробудит «немецкого Героя», и тот установит «вечный нерушимый мир», боги Олимпа сойдут на землю, где будут веселиться «посреди виноградников и фиговых деревьев» (III, 4). Эти библейские мотивы связывают вещания Юпитера со стилистикой хилиастических пророчеств. Они характерны для всей поэтики барокко, в которой смешивались античные и библейские представления, создавая причудливые аллегории и метафоры.

Эпизод с Юпитером отразил умственное брожение, охватившее Германию во время Тридцатилетней войны. Он выкристаллизовался из всей совокупности идей, представлений, бытовых воспоминаний и литературных реминисценций Гриммельсгаузена. Хотя Гриммельсгаузен придал Юпитеру сюжетную функцию и заставил его несколько раз появиться в романе, он все же остается условно-литературной эпизодической фигурой. Гриммельсгаузен даже не сделал попытки его психологически разработать. Как справедливо заметил Ю. Петерсен, между Симплициссимусом и Юпитером менее тесная связь, чем с ворожейкой из Зуста, которая по самой своей природе ближе к остальным персонажам романа. Фигуры Юпитера и Симплициссимуса, по замечанию того же Петерсена, лежат в различных плоскостях [1081]. Но все же Юпитер проецирован на личность Симплициссимуса, и между ними проводится грустно-юмористическая параллель, включающая мотив непостоянства бытия: «Итак, приобрел я теперь своего собственного шута, которого мне не надо было покупать, хотя всего за год до того сам я принужден был дозволять обходиться с собою так же. Сколь удивительно счастье и переменчивы времена! Недавно еще точили меня вши, а теперь получил я власть над самим блошиным богом!» (III, 8). Юпитер отчасти повторяет в гротескном преломлении простодушие юного Симплициссимуса, который в детском порыве тоже пытался исправить и образумить мир. Но теперь Симплициссимус умудрен жизнью. С грустным сочувствием и умной усмешкой внимает он речам Юпитера о воцарении всеобщей справедливости. Он отчетливо сознает несбыточность и фантастическую отвлеченность бредней этого «архисумасброда», который «заучился выше головы».

Политическая и социальная программа, вложенная в уста такой гротескной фигуры, как Юпитер, неизбежно получает ироническую под-основу, хотя отдельные положения этой программы изложены как будто серьезно. Но и в этих случаях почти каждый пункт завершает комическая «глосса», гротескный штрих, который почти развеивает намечающуюся серьезность. «Немецкий Герой», добившись победы с помощью волшебного меча, установит новые порядки почти во всем мире, но, конечно, прежде всего в Германии. Он составит парламент, куда каждый немецкий город пошлет по два умнейших мужа, а затем упразднит «крепостную неволю вместе со всеми пошлинами, податями, оброками и питейными сборами и заведет такие порядки, что больше уже никто не услышит никогда о барщине, караулах, контрибуциях, поборах, войнах и о каком-либо отягощении народа».

Речь как будто идет о восстановлении на новых началах «Священной Римской империи германской нации», причем идеи мира и социальной справедливости преобладают над идеей всемирного государства. Главенствующую роль Юпитер отводит не королям и князьям, а городам, которые объединяют вокруг себя «для мирного управления прилежащую к ним страну». Преобразование социального cтроя в Германии было невозможно без устранения мелкодержавия и княжеского деспотизма, от которого страдала вся страна. Предложенное устами Юпитера решение задачи носит гротескно-фантастический характер. «Немецкий Герой» разделит великих мира сего на три группы: нечестивых покарает, а остальным предоставит выбор либо остаться в стране, либо покинуть ее. Те, «что пожелают остаться, будут жить наравне с простолюдинами», однако жизнь в стране будет проходить в большем довольстве, нежели ныне у самого короля. Тем же, которые захотят остаться повелителями, будет предложено забрать с собой «наемных головорезов из всей Германии» и двинуться в далекие азиатские страны, где они могут понаделать себя королями.

В утопические мечтания Юпитера проникают реакционные черты. «Немецкий Герой» объединяет под своей властью германские народы, которым подчиняются другие европейские государства, чьи короли будут «получать свои короны, королевства и входящие в них земли от немецкой нации по доброй воле в ленное владение»; властелины же Китая, Персии, великий могол, священник Иоанн в Африке и великий царь в Москве будут платить неопределенную дань в виде богатых подарков.

Заключительная сцена с блохами, которых Юпитер приютил на себе, так как они пожаловались ему на преследование их женщинами, лишает его, а заодно с ним и «немецкого Героя», всякого ореола. Присматриваясь к императорской легенде, Гриммельсгаузен не присоединяется к ней, а развенчивает ее. [1082]

И все же утопические мечты и планы Юпитера не только травестия. Осмеивая их, Гриммельсгаузен не отказывает им в ироническом сочувствии. Они во многом отражают незрелые политические требования народных масс, их помыслы о всеобщем мире, прекращении религиозных распрей, об изгнании деспотов, национальном единстве раздробленной на мелкие княжества страны. В них слышится отзвук крестьянских движении начала XVI в.

Уничтожение крепостного права, барщины, повинностей, процентов, борьба с ростовщиками, свободное пользование лесами и рыбными угодьями часто встречаются в постановлениях крестьянских собраний и тайных союзов. Со времен «Башмака» (1493 – 1515) немецкое крестьянство неизменно выдвигало требование раздела церковных имений и единой неделимой германской империи, стремясь найти в ней защиту от растущей силы и грубого произвола князей, пока Томас Мюнцер, по словам Энгельса, «не превращает раздела церковных имений в их конфискацию ради установления общности имущества, а требование единой германской империи в требование единой и неделимой германской республики» [1083].Мечты Юпитера не доходят до такой степени радикализма, как боевая программа Мюнцера, выдвинутая на гребне крестьянской революции в Германии. Они скорее отвечают настроениям отсталой и притом зажиточной части крестьянства, питавшейся цезаристскими иллюзиями и не помышлявшей об общности имущества. Юпитер даже не заикается о разделе церковных имуществ. Он не говорит об уничтожении социальной несправедливости, а лишь делит людей (в том числе и князей) на добрых и злых и обещает всеобщее благоденствие. И все же некоторые его утопические планы перекликаются с отдельными пунктами исторически засвидетельствованных программ крестьянской революции XVI в. Иосс Фриц около 1515 г. предлагал после установления вечного мира «тем, которые непременно хотят воевать, давать денег и посылать против турок и неверных» [1084]. И даже наиболее последовательный из всех вождей крестьянской революции Томас Мюнцер склонялся к тому, чтобы лишаемых власти князей приглашать вступать в союз «нового царства господня», а изгонять и убивать только тех, кто от этого отказывается.

В опустошенной войной стране крестьянство было закабалено и обессилено, бюргерство запугано и подавлено, потеряло свое достоинство и трусливо пресмыкалось перед крупными и мелкими властителями. Было невозможно надеяться на широкий подъем общественного движения и осуществление нового общественного идеала. Слушая разглагольствования Юпитера, Шпрингинсфельд насмешливо замечает: «И тогда в Германии жизнь пойдет, как в стране Пролежи-бока, где дождик моросит чистым мускатом, а крейцерпаштеты вырастают за одну ночь, как сыроежки» (III, 5). Но и сам Симплициссимус, внимательно прислушивающийся к словам Юпитера, пытаясь уловить в них здравую мысль, не видит, каким путем будет осуществлено торжество этого идеала; ведь для этого «Герой принужден будет набрать солдат, а где солдаты, там война, а где война, там достается правым и неправым». Юпитер не дает своему герою многочисленного войска, но и не ставит его во главе народных масс, добивающихся своего освобождения. «Немецкий Герой», воображаемый Юпитером, не подлинный народный герой, не вождь восставшего народа, а чудесный избавитель, наделенный чертами сказочного персонажа. Он взращен на Олимпе. Античные божества снабдили его силой, мудростью и предусмотрительностью' Он превосходит красотой Нарцисса и Адониса, а силой равен Геркулесу. Вулкан выковал ему оружие и дал в руки чудесный меч, которым он и покорит весь мир. Стоит ему только взмахнуть этим мечом, как слетят головы у всех нечестивцев – «убийц, ростовщиков, воров, плутов и мошенников». В овладении миром с помощью «волшебного меча» нашло отражение чувство бесперспективности, слабость и неустойчивость социальных целей демократических слоев Германии после разгрома народных движений XVI в. и усиления феодальной реакции. И совершенно не случайно, что программу социального и государственного переустройства излагает не человек из народа, не крестьянин, не портной или башмачник, а представитель книжной учености, вдобавок повредившийся в уме.