Если бы Марион Коул спросили, с чем у неё ассоциируется Прованс, то в первую очередь она назвала бы жару, затем – пчёл, и только потом – лаванду. Нет, на самом деле чувств и воспоминаний, связанных с французской провинцией, у неё было гораздо больше. В память навсегда врезались напоённые щедрым солнцем пейзажи: бескрайние виноградники на фоне чистейшей синевы неба, лазурные лавандовые холмы, контрастирующие с куда более редкими, но не менее живописными золотистыми полями подсолнечника и пшеницы, сонные деревенские улочки с домами из серо-бежевого песчаника и их яркие черепичные крыши, густая зелень горных склонов, средневековые часовни и монастыри, винные погреба, пёстрые ярмарки... Буйство красок, когда-то вдохновившее Ван Гога и Сезанна, обрушивалось на человека, посетившего летний Прованс, с такой силой, что способно было свести с ума даже самого искушённого путешественника. Хотя самой Марион иногда казалось, что с ума здесь сойти можно и от менее возвышенных вещей. Например, она совсем не была готова к гастрономическим подвигам, которых от неё требовали местные жители, возведшие приём пищи до культа невообразимых масштабов. Или к тому, что французский, который она считала своим вторым родным языком, окажется совсем не тем, на котором она привыкла изъясняться.

Но всё же самым первым, к чему девушка оказалась не готова, была жара. В Лондоне, где она провела большую часть жизни, лето обычно не спешило заявлять свои права, и, решившись на затею с поездкой на историческую родину матери, Марион ожидала встречи с блаженным теплом больше, чем со всем остальным вместе взятым. Но Прованское тепло оказалось отнюдь не ласковым. И если в кондиционируемых помещениях аэропорта Авиньона, или автовокзала в городке Карпантрá жара ощущалась чем-то не очень комфортным, но вполне решаемым, то прибыв на автостанцию в крохотный Моден, Марион поняла, насколько ошиблась в своих ожиданиях.

Было далеко за полдень, когда она устроилась за столиком на террасе скромного кафе напротив автостанции. Заказав лишь стакан воды со льдом, Марион устало откинулась на спинку стула и, то и дело крутя в руках оказавшийся бесполезным телефон, принялась ждать. Конечно, можно было взять автомобиль напрокат ещё в Карпантра и не тащиться в медленном рейсовом автобусе, но машину пришлось бы возвращать. А её путь, в отличие от пути туристов, для которых по большей части и существовал сервис проката, был в один конец. Поэтому, уповая на уговор с управляющим места, куда она направлялась, девушка стала дожидаться обещанной им машины. Кафе, как и уверял управляющий, оказалось единственным на небольшой улочке у станции, поэтому перепутать место встречи было невозможно. А значит, оставалось только набраться терпения.

Проводив взглядом девчушку в лёгком цветастом платьице, Марион – в плотных джинсах, блузке и закрытых теннисных туфлях – почувствовала себя спёкшейся и до того уставшей, что готова была пожалеть, что вообще решилась на эту поездку. Но вовремя себя одёрнула – отступать было не в её правилах, хотя предательский голосок внутри неустанно вопил, что она, как последняя идиотка, позволила заманить себя в ловушку.

В памяти услужливо всплыли события последних недель.

***

– Это правда?

– Если ты о Блё-де-Монтань[1], то да. – Отец, казалось, был само спокойствие. Будто они обсуждали одну из самых тривиальных сделок за всё время существования их компании.

– Но почему?

– За землю дают хорошую цену. Содержать хозяйство таких размеров в сегодняшнем его состоянии невыгодно, я бы сказал – убыточно. Не говоря об имеющихся проблемах, долгах. Арендаторов почти не осталось, на туристов рассчитывать не приходится. Да и, по правде говоря, ты сама должна понимать, что полями и заводом надо заниматься, а уж на фермерство у меня совершенно нет времени. Как и желания, если быть до конца откровенным.

– А управляющий...

– ...уже пятый год собирается на заслуженный отдых, и, похоже, на этот раз не удастся уговорить его повременить.

– Но это же Блё-де-Монтань...

– Да, детка, мне тоже жаль расставаться с фермой. Но, поверь, так будет лучше. Земли примкнут к владениям Виктора Сезара, и будут использованы по своему прямому назначению. Это ведь далеко не самый худший вариант. Я бы даже сказал – лучший из возможных. У Сезара серьёзный агробизнес и совершенно иной подход к делу: техника, люди, оборудование, исследования. А Блё-де-Монтань застряла в прошлом веке...

Тогда Марион заново и заново прокручивала в голове разговор с отцом, состоявшийся как-то вечером после семейного ужина. Не менее недели мысленно постоянно возвращалась в кабинет Джейсона, спокойного, рассудительного, и несокрушимого в своих доводах. Она прекрасно понимала мотивы отца, понимала абсурдность своих внезапно проснувшихся ревностных чувств к местечку, в котором бывала-то в последний раз в раннем детстве. Но ничего не могла с собой поделать – на душе кошки скребли от мысли, что у родового гнезда семьи Моро будет новый хозяин. Это казалось предательством.

Конечно, если задуматься, не меньшим предательством было и то, что с момента смерти матери, сама Марион ни разу так и не посетила Блё-де-Монтань. Даже когда не один год жила по ту сторону Ла-Манша. Все эти годы она не интересовалась жизнью и делами фермы, просто знала, что где-то на юге Франции есть издавна принадлежавшая семье её матери земля. Сначала девушку поглотили учёба в Парижской школе изящных искусств, творчество, богемные тусовки и выставки. Затем был продолжительный роман, помолвка, подготовка к свадьбе. А потом – разрыв, депрессия, несколько лет апатии ко всему, что она так любила раньше. Ни искусство, ни путешествия, ни другие мужчины – ничего так и не смогло её встряхнуть, заставить жить, наслаждаясь каждым днём. Тогда она забросила всё, ради чего жила до этого, и стала помогать отцу с делами. Джейсон не особенно-то верил, что дочь, с её творческим складом ума и романтичной натурой, сможет добиться существенных успехов на новом поприще. И был очень удивлён, когда его малышка Мари «показала класс» в сфере, к которой раньше не испытывала тяги.

Марион впитывала знания как губка, и, окончив престижные курсы менеджеров, пережив неприятие коллег и снисходительные взгляды партнёров отца, влилась в бизнес, показав себя здравомыслящим человеком, не боящимся работы и трудностей. И пусть на это ушло достаточно много времени, она добилась того, что её перестали называть всего лишь дочкой босса, а с её мнением стали считаться.

Вершина была покорена, но это не сделало девушку счастливее. В свои тридцать два Марион Коул была человеком, успешно построившим карьеру, но чувствовала себя не на своём месте. Это видели её родные, это знала она сама. И, наверное, именно поэтому она и позволила заманить себя в авантюру с фермой. Ведь если вернуть упущенное, изменить то, что уже свершилось, не представлялось возможным, то повлиять как-то на ход событий, которые только должны произойти, было в её силах.

К тому же во всей этой истории чувствовалась рука Хелен, её мачехи, имеющей своё влияние на некоторые решения отца. Марион не совсем понимала, какие цели преследует Хелен, подталкивая её решиться на поездку во Францию, но считала мачеху мудрой женщиной. И, несмотря на то, что они так и не стали подругами, вполне доверяла её интуиции.

Эта затея стала вызовом. Пари.

Вызовом самой себе. И пари с отцом.

Нет, никаких ставок и картинно разбиваемых рукопожатий. Лишь договор, который она взялась выполнить.

Девушка уже и не помнила, как получилось, что одна из последующих после памятного разговора о судьбе Блё-де-Монтань беседа закончилась этим договором. Джейсон и Хелен обставили всё так, что Марион сама, будучи в здравом уме и твёрдой памяти, вызвалась наладить дела на месте, найти нового управляющего и передать ферму в его руки. В течение недели были оформлены все полагающиеся бумаги и доверенности, переданы коллегам дела, которыми Марион занималась в компании, куплены билеты и собраны чемоданы. Чистой воды авантюра затянула её в свой омут, прежде чем она успела опомниться. Но отступать было поздно. Появилась новая вершина, которую Марион собиралась покорить. И пусть в фермерстве она понимала не больше, чем в своё время в отцовском бизнесе, освоение новой профессии не было для неё в новинку.