Андрей Лях
Синельников и холодильник
Володя, – сказала Полина, – на эту куртку невозможно смотреть. Ты в ней как югославский партизан. Надо срочно покупать новую. Или плащ, сейчас опять начинают носить плащи. В воскресенье поедем и посмотрим тебе что-нибудь.
Я слабо застонал.
Я иногда пытаюсь представить себе этого дебила – как он сидит в какой-то комнате, лицо бессмысленное, немолодой уже человек, и вот к нему заходит Старик, его отец – садится напротив, смотрит, пробует разговаривать с ним, или молчит… Странная история, странная женщина, странный ребенок. Все об этом знают, все Управление – но упаси боже спросить о чем-то самого Старика – нет уж, проще застрелиться.
Наверное, больше всего ему хочется, чтобы этот урод вдруг очнулся, просветлел разумом, заговорил… У всех своя мечта. Что ж, моя мечта намного проще и реальней – дом в какой-нибудь деревенской глуши, непременно лесной, огород с картошкой и все такое; не знаю, как уж там решат с частной собственностью эти волчары из Думы, но свой кусок земли я собираюсь отстаивать до последнего, и там умереть – желательно от старости, но можно и так – умру с оружием в руках на пороге собственного дома, если уж кто-то до меня доберется однажды: не всех же я поубивал, наверняка найдется какой-то племянник или троюродный брат, все тамошнее вахлачье друг другу какая-то родня. В общем, мне гораздо легче, чем Старику.
Старик, собственно говоря, никакой не старик – ему едва шестьдесят, но с нашей зеленой сорокалетней точки зрения он выглядит седым мамонтом. Ко всему прочему, человек, овеянный легендами, всегда кажется старше – во всех делах участвовал, на всех войнах воевал, всех авторитетов знавал. Богун Георгий Глебович, бывший и будущий генерал (такое случается), а ныне полковник внутренних войск, старший, особо уполномоченный и так далее начальник отдела. Отдел наш непростой, и внутренние войска тоже не случайно, но архивные истории я оставлю, как говорится, Дэвиду Копперфильду. Не фокуснику, а тому, настоящему. Для людей мы следователи с Петровки, убойный отдел. Коротко и ясно.
У нас, конечно, труп. И ладно бы труп, нет, горе какое, не знаю, как и сказать. Гражданин Гурский Станислав Игоревич, шестьдесят восьмого года рождения, ранее не судимый, найден мертвым у себя на кухне.
Найден-то найден, но не весь.
Понять действительно трудно. Похоже, что-то взорвалось на этой малогабаритной кухне одиннадцатого сентября в девять часов утра. И можно предположить, что и момент взрыва гражданин Гурский стоял возле холодильника. И вероятно, что изорвался сам холодильник, как ни дико это звучит.
Да-с, чудеса. Ядовито-зеленый финский холодильник «Ульмо». Первоначально имел необычную обтекаемую форму, напоминающую лежащую револьверную нулю, направленную на зрителя. Шедевр дизайна. Ныне покойный Гурский открыл выпуклую верхнюю дверцу, и туг пришло в действие неустановленное взрывное устройство. Гражданина Гурского со страшной силой ударило о холодильник. Верхняя панель, которая благодаря открытой дверце образовывала острый двугранный угол, сработала как топор и снесла Станиславу Игоревичу пол-черепа, пройдя между верхней и нижней челюстью. Слышали выражение «стоять на ушах»? Теперь я знаю, как это выглядит в натуре. Полголовы Гурского стояло на зеленом покатом пластике, упираясь и него верхними зубами и мочками ушей, и таращилось на нас выпученными глазами будто он с изумлением выглянул из воды.
Остальное, то есть шея и плечи, в полном порядке разместилось на первой полке, срезавшей грудную клетку на середине плеч. Шею венчала нижняя челюсть с оскаленными зубами, над которыми колом торчал замерзший язык. Ниже, на второй полке, творилась полная мешанина, и лишь возле регулятора к стенке прилипла растопыренная пятерня, на запястье которой бодро тикали часы фирмы «Ориент» производства Японии.
А еще ниже уже и вовсе ничего не было, потому что все та же неведомая сила сжала и скрутила морозильный отсек так, что холодильник стал похож на рюмку, из ножки которой черной изюминой выглядывал мотор компрессора.
Дальше все как раз очень понятно. Соседи услышали хлопок, посмотрели и увидели, что окно кухни отсутствует, после чего вызвали милицию. Теперь три загадки. Первая – части тела и все, что осталось от холодильника, откровенно замерзшие, а сравнительно недавно и вовсе обледенелые. Каким таким способом уже взорванный холодильник успел заморозить и себя, и все вокруг? Загадка вторая – кухню разнесло взрывом и вышибло окно. Куда это окно полетело? Вы будете очень смеяться, но окно влетело внутрь – со всеми стеклопакетами и покореженным профилем фирмы «КВЕ». Такого не бывает, потому что не может быть никогда, но вот лежит на полу, и битые стекла отражают вспышки фотокамер. И третья загадка – откуда взялся Митрич?
Митрич в сыскном мире личность не менее знаменитая, чем наш Старик. Глядя, как они пожимают друг другу руки, я подумал, что концентрация живых легенд на этой злополучной кухне достигла предела. В какой-то книге описан механик такого редкостного таланта, что его все считали заместителем Бога по дизелям. Митрич – точно такой же заместитель по части того, что в просторечии именуют бомбами. О нем рассказывают сказки – тут и двести пятьдесят мин, которые он собственноручно снял в тоннеле под Салангом, и какая-то плавающая труба чуть ли не под Кремлем – верить ли, нет ли, не знаю, но эксперт он был экстра-класса, и говорили, что того, чего он не знает о детонаторах, запалах и таймерах, того и знать не надо. Однако, несмотря на колоссальные заслуги, Митрича не любили, ибо он был зацикленным фанатом своего дела – этих самых смертоносных механизмов, которые разгадывал, как кроссворды, а окружающих его при этом людей почитал за досадную, хотя и неизбежную помеху. Так он к ним и относился, и мало кто мог это вынести – по этой причине у него практически не было учеников. Народ терпел его лишь вследствие непререкаемости авторитета. Штука же заключалась в том, что Митрич давно уже был на пенсии, и обращались к нему лишь от великой беды.
Эта загадка, впрочем, тут же и разъяснилась. Оказывается, покойный господин Гурский, зверски расчлененный собственным холодильником, доводился зятем генерал-лейтенанту Волобуеву, который в последние годы летел, как горный орел, от одной вершины власти к другой. Узнав о случившемся, генерал сурово насупил брови и потребовал лучших из лучших. Так на кухне очутились мы со Стариком, а также эксперты тридцать четвертого отдела. Обалдев от увиденного, эксперты настолько растерялись – а над ними грозно витала волобуевская тень – что вызвали Митрича.
Тот повел себя как-то сонно. Нехотя прошелся по развороченному помещению, куда-то заглянул, что-то поковырял, потом всем велел выйти, а нам со Стариком – остаться. Сам сел на табуретку, жалобно скрипнувшую под его двухметровой тушей, и по привычке принялся осторожно массировать себе физиономию, словно опасаясь наткнуться там на взрыватель или растяжку.
Физиономия у него довольно любопытная. Есть люди, которых брей, не брей, все равно у них какой-то заросший вид, будто у старых барсуков. Митрич как раз и был таким космачом, а по причине преклонных лет уже даже не седым, как выразился классик, а каким-то зеленым, отчего изрядно смахивал на лешего. Его маленькие глазки казались крошечными озерцами среди мха.
– Ну вот что, голуби, – сказал Митрич, когда мы уселись напротив него. – Вы про это не думайте и думать забудьте.
– Это как же? – поинтересовался Старик.
– А вот так же. Скоро здесь будет ФСБ, и вас за милую душу отстранят. Не вашего это ума дело.
Старик только покачал головой.
– Ладно, Митрич, ты у нас пророк Моисей великий, верим тебе, но все же скажи нам, простым смертным, свое веское слово – что здесь за хреновина? И почему нас отстранят?
– Потому что здесь слово и дело государево. Чудо произошло. Промысел Божий. Ну, Бога теперь нет, а следующий за Богом – государь. Вот он и будет разбираться, то есть ФСБ. Хорошо, не кривите рожи, объясню. Тут, Георгий, вакуумный взрыв был. Приличной силы взрыв. Смотрите.